23 февраля. (от Мамы Стифлера)
Папа - это первый в моей жизни мужчина, которого я поздравила с 23 февраля.
В общем-то, в четыре года отроду я вообще не понимала: что это за праздник такой и зачем поздравлять папу - но, как и все советские детсадовцы, послушно лепила из пластилина пушку, похожую вот вообще не на пушку (но в то время я таких плохих слов и не знала ещё), и вырезала из бархатной цветной бумаги танк со звездой.
Затем вся вот эта неприлично-пластилиново-бумажная инсталляция задаривалась папе, а папа очень ржал и радовался. И, как я недавно узнала, у него была даже специальная папка, в которой хранились вот эти наши с сестрой аппликации и прочие новогодние открытки, в которых я, совершенно искренне, желала 29-летнему папе здоровья и просила не умирать от старости, потому что я его очень люблю.
Папа меня тоже любил.
И всячески развлекал. Как умел – так и развлекал. Когда мне было 4 года, а мама как раз тогда лежала в роддоме с новорожденной Машаней – мы с папой целую неделю жили вдвоём.
Изначально, у папы имелась чёткая письменная инструкция по уходу за четырёхлетней девочкой: мама её подробно расписала на шести тетрадных листах, мелким почерком. Но папа это священное писание сразу же где-то потерял.
Поэтому за эту неделю я научилась:
- просыпаться по свистку и крику "Рота, подъём! Команда газы дана для всех!"
- одеваться за 45 секунд
- завязывать шнурки морским узлом
- маршировать по квартире строем
- зашивать свои колготки
- громко и трагично петь вместе с папой под гитару его любимую песню про «Лошади умеют тоже плавать».
На ночь, вместо положенных мне сказок про колобка, папа с выражением читал мне гоголевского Вия.
Потому что я уже взрослый человек, и на кой мне тот колобок? Читать надо классиков.
Когда моя мама вернулась из роддома и увидела седого ребенка в коряво заштопанных колготках, и в намертво завязанных на три узла шнурках - папу я потом не видела два дня.
То есть, он как бы в квартире где-то был, но из комнаты не выходил, потому что при каждом шорохе мама шёпотом, чтобы не разбудить Машаню, орала: "Не попадайся мне на глаза, я тебя убью!"
Ещё через год папа вновь чудом отскочил от смерти.
Мама попросила его просверлить на кухне отверстие в стене, чтобы повесить туда крючок для полотенца.
И папа всё просверлил.
Но стена та была из гипсокартона - даже не стена, а так, перегородка между кухней и туалетом, поэтому, вместо отверстия нечаянно просверлилась сквозная дыра. Внезапно прям. Эдакое окно в Париж.
Мама обозвала папу рукожопом, папа в ответ возмутился и сказал, что в понедельник он натырит на работе цемента и заделает эту дыру - чо ты сразу орёшь-то?
Да ничего. – Ответила мама, разделывая курицу. Рукожоп ты, вот и всё.
Я же в это время задумчиво сидела на унитазе, и думала о вечном.
Дыра в стене меня совершенно не беспокоила.
До той минуты, пока папа не додумался взять отрубленную куриную лапу - страшную, жёлтую и когтистую, и не пропихнул её с кухни ко мне в туалет через ту дыру.
А потом не подёргал лапу за сухожилия, чтоб та начала шевелить своими страшными костлявыми пальцами.
И не сказал: "Уууууу! А это кто сейчас Лиду за жопу схватит?"
...Мама била папу курицей, и кричала, чтоб он сейчас же звонил в профсоюз и просил срочно путёвку в санаторий на грязи, сломанные руки-ноги лечить.
А я потом куриц боялась ещё лет десять.
И туалетов. Поэтому я вот не знаю зачем все остальные бабы по двое в туалет ходят - а вот лично я хожу туда с подругами только из-за страха того, что меня там щас жёлтая рука за жопу схватит.
Кому-то может показаться, что мой папа мою маму недолюбливал. Но это не так.
Папа всех нас любил. Даже несмотря на то, что мама его била курицей, а я дарила ему на 23 февраля пиписьки из пластилина.
И он очень доходчиво мне объяснял, что, к примеру, не стучать маме о том, что мы вместе с папой немножко зашли погреться в пивбар, и врать – это две разные вещи, дочь. Враньё - это очень плохо. Врать никогда не надо, но, если тебя никто напрямую об этом не спросит, то про этот наш с тобой поход в пивняк ты сама никому лучше и не рассказывай. Кстати, тебе сколько чебуреков взять?
А за чебуреки-то, знаете, я б даже и родной маме соврала бы без зазрения совести, но врать мне не пришлось.
Где-то год спустя, мы всей семьёй ехали куда-то на автобусе, и, проезжая мимо знакомой пивнушки, я радостно закричала на весь автобус: пап, а ты помнишь, как мы вот сюда с тобой ходили?
Мама отложила в сторону младенца Машаню и поиграла мышцами.
Весь автобус радостно смотрел на папу, предвкушая его смачное нокаутирование. А папа покраснел и сказал: Доча, ты ошибаешься. Это же омерзительная пивнуха! Разве ж я мог бы привести туда свою родную дочь?
Мог! – закричала и я, и счастливо засмеялась. Ты просто старый уже, и забыл! Мы туда много раз ходили. Ты пиво пил, а мне чебуреки покупал, чтобы я маме ничего не рассказывала.…
За неимением курицы мама попыталась стукнуть папу сумкой, но папа увернулся и выскочил на три остановки раньше.
Весь автобус папе аплодировал.
И к чему я вот сейчас всё это вам рассказываю? Да к тому, что для меня день 23 февраля - долгие-долгие годы никак не был связан с вооружёнными силами, армией, защитой отечества и так далее.
Это всегда был просто такой вот день, когда было принято поздравлять папу.
Дарить ему пушки, смахивающие на фимозную гениталию, просить не умирать от старости в 29 лет, ходить с ним в пивнушку за чебуреком, прощать ему Вия, и даже куриную лапу.
Поэтому все мужики, у которых есть дочки – знайте: это ваш праздник. Вне зависимости от того: служили вы или нет. Для ваших дочек – это День Их Пап.
С Днём Папы вас, мужики.
И знайте: самые искренние поздравления, и самые дорогие подарки в этот день вы получаете от своих дочерей. Потому что никто на свете никогда не сможет любить вас больше, чем они.
© Лидия Раевская