амбиции

Продолжая тему боевых кораблей. Статья Константина Гайворонского
«Искушение сверхоружием. Как новый флот помешал Германии стать великой державой»

120 лет назад, 28 марта 1898 года, германский рейхстаг принял первый закон о строительстве военно-морского флота. Это не самое заметное для современников событие в итоге определило конфигурацию сил в двух мировых войнах и стало непреодолимым препятствием на пути Германии к сверхдержавности. Хотя инициаторы закона, разумеется, рассчитывали на обратное.

К концу XIX века Германия показала впечатляющие темпы роста и стала признанным экономическим и военным лидером континента. Страх перед возникшим словно из ниоткуда тевтонским колоссом заставил императорскую Россию и республиканскую Францию заключить военный союз. Это была вполне терпимая для Германии реакция на объединение страны в 1871 году под руководством Бисмарка. Канцлер умело использовал англо-французские и англо-русские склоки – несколько раз отношения этих стран балансировали на грани войны, что исключало создание против немцев по-настоящему опасной коалиции. Пока не появился Альфред фон Тирпиц с его идефиксом – постройкой флота.


Теория риска Тирпица

Поколение Бисмарка, отцы которого ⁠чуть не потеряли Пруссию в эпоху наполеоновских войн, не склонно ⁠было торопиться. Преемник железного канцлера ⁠Лео фон Каприви в 1893 году заявил: «Лишь после удовлетворения физиологической ⁠потребности ⁠народа в войне с Россией, к которой присоединится Франция, ⁠мы можем думать о сильном германском флоте». Каприви родился в 1831 году и застал Пруссию еще зажатой между русским колоссом и мечтавшей о реванше за 1815 год Францией. В целом он наследовал осторожной внешнеполитической линии Бисмарка.

Сверстники Тирпица (он на 18 лет моложе Каприви), ставшего в 1897 году морским министром, выросли под гром побед германского оружия и германской промышленности, теснившей конкурентов по всему миру. А промышленность, вписываясь в глобальный мировой рынок, требовала защиты маршрутов, по которым ей поставлялось сырье, а она – готовые изделия. Молодое поколение считало, что Германии море по колено и пора заявить о своих претензиях на место под солнцем, вести активную колониальную политику.

На рубеже веков в Германии возникла целая публицистическая школа, разными аргументами доказывающая необходимость иметь сильный флот. Например, в случае морской блокады страну ждет не только экономический крах, но и голод. Писали, что из-за роста населения Германия уже сегодня ввозит хлеб для 8 млн человек при населении в 56 млн – а ведь через четверть века оно достигнет 80 млн.

Новый канцлер Бернхард фон Бюлов олицетворял уже окончательно вставшую с колен Германию. «Многие народы испытывают к немцам большую зависть – немец был более удобен для своих соседей в то самое старое время, когда чужеземцы смотрели на нас сверху вниз, – говорил он с трибуны рейхстага при утверждении второго флотского закона в 1900 году. – Эти времена бессилия и унижения прошли и не должны вернуться. Но благополучие для нас невозможно без сильной армии и флота».

Второй закон удваивал число броненосцев, которые немцы намеревались иметь в составе флота к 1917 году – до 38. Тирпиц хотел довести соотношение между английским и немецким флотами до 4:3. В соответствии с его «теорией риска» это гарантировало Германию от британского нападения. Теоретически у англичан оставалась возможность уничтожить немецкий флот в генеральном сражении в Северном море, но при таком соотношении сил их потери оказались бы столь велики, что отбрасывали Англию в конец списка великих морских держав. А ведь флот был главным стражем раскинувшейся по всему миру Британской империи, которая в таком случае становилась легкой добычей остальных империалистических хищников.

Эта теория взаимной аннигиляции, очень похожая на появившуюся через 60 лет концепцию ответного ядерного удара (при котором напавшему достанется не меньше), казалась немцам безупречной. До сих пор Британия была единственной страной, которая могла нанести неприемлемый ущерб Германии, сама оставаясь неуязвимой. Строительство флота отбивало желание атаковать рейх, а соотношение 4:3, казалось, гарантировало, что у немцев нет намерений ударить первыми.

Гонка начинается с нуля

Увы, как сетовал министр иностранных дел Австро-Венгрии Оттокар Чернин, «изо всех людей, неселяющих землю, пруссаки менее всех других способны вникнуть в психологию другого человека». Логика англичан тоже была по своему безупречной. Если для Германии, выражаясь словами Тирпица, флот был инструментом «на пути к мировому могуществу», то для Острова господство на море было вопросом не могущества, а просто существования как независимого государства. Разница довольно серьезная. Предложенное немцами соотношение было угрозой этому существованию по двум причинам.

Во-первых, эскадры Королевского флота были разбросаны по всему миру, выполняя задачи по охране империи. Это означало, что даже при 4:3 может наступить момент, когда немцам удастся создать локальное превосходство в Северном море и выиграть генеральное сражение.

Во-вторых, в 1906 году англичане спустили на воду «Дредноут» – линейный корабль принципиально нового класса. Броненосцы несли 4 орудия главного калибра, «Дредноут» – 10, а паротурбинные машины позволили ему увеличить ход на 3 узла. Отныне для генерального сражения годились только линкоры-дредноуты, ставить в одну линию с ними тихоходные броненосцы означало добровольно уступать противнику преимущество в скорости. А это, как показала Цусима, верный путь к разгрому.

Английское Адмиралтейство полагало, что немцы не потянут строительство таких кораблей из-за их дороговизны и размеров, не позволяющих проходить через Кильский канал. Однако Тирпиц принял вызов, заложив первые немецкие линкоры уже летом 1907 года, одновременно начав работы по расширению канала. В итоге имевшаяся у англичан двойная фора по числу броненосцев потеряла значение – как и сами броненосцы. Гонка начиналась с нуля.

Все попытки Лондона убедить немцев строить меньше кораблей отвергались Тирпицем и общественным мнением Германии – с какой стати кто-то указывает великой державе, какой флот ей иметь? В 1908 году был принят очередной морской закон, по которому к 1917 году в строй вводились 28 линкоров и линейных крейсеров. При этом англичане подозревали, что немцы тайно строят и дополнительные корабли. Когда весной 1909 года Тирпиц признался депутатам, что два линкора действительно были заложены раньше срока, чтобы загрузить верфи в период кризиса, в Британии началась форменная паника. Адмиралтейство пессимистично подсчитало, что уже в 1912 году Берлин будет иметь 21 линкор и прекрасные шансы на победу в генеральном сражении. Теперь ситуация выглядела с точностью до наоборот: это Германия могла нанести Острову смертельный удар, сама оставаясь неуязвимой для слабой британской армии.

В Англии лихорадочно строили новые линкоры и стягивали в метрополию со всего мира уже имевшиеся. Дважды первый морской лорд адмирал Фишер предлагал нанести превентивный удар по немецкому флоту, пока тот не набрал силу. Когда в Германии пошли слухи, что такое разрешение ему дали, жители приморских городов два дня не пускали детей в школы, ожидая нападения англичан. Но те избрали другую стратегию.

Короткая разрядка перед войной

В 1904 году Англия урегулировала колониальные споры с Францией в Африке, а в 1907 году договорилась с Россией о разделе сфер влияния в Азии. Это еще не было полноценным военным союзом, подобным русско-французскому, но дело шло к нему. Рубежным стал 1911 год, когда жесткая речь британского министра финансов Дэвида Ллойд Джорджа заставила Берлин пойти на попятный в грозящем разразиться войной конфликте с французами из-за Марокко. Ночной кошмар Бисмарка – коалиция трех ведущих держав континента против Германии – становился явью. Это означало смещение баланса сил. «В большой европейской войне Германии в союзе с Австро-Венгрией будет несложно разбить Францию и Россию, но если добавится третья вражеская сила в лице Англии, то шансы на успех окажутся сомнительными», – писал германский министр иностранных дел Альфред фон Кидерлен-Вехтер.

И сменивший Бюлова Теобальд фон Бетман-Гольвег поставил себе целью перезагрузить отношения с Англией. Он расчитывал выиграть для Германии 10–15 лет мира, за которые, как он говорил, она «обгонит все нации мира» (почти дословное повторение мечты Столыпина о «20 мирных годах» для России, не находите?). Впрочем, и Бетману не удалось бы уговорить кайзера и Тирпица пойти на уступки англичанам, но тут на помощь ему пришла германская армия.

Долгое время аристократы в военном министерстве тормозили рост сухопутных войск. В армию призывалась лишь половина годных к строевой службе, и в итоге ее численность стала уступать не только русской, но и французской (это при том, что население Франции было на треть меньше). Причина проста: не хотели расширять призывной контингент за счет рабочих из крупных городов. Германская социал-демократия шла от победы к победе, и набивать ее сторонниками казармы, размывая этот важнейший оплот монархии, до поры не рисковали. Но усиление Франции и России заставило молодых технократов из Генштаба бросить вызов осторожному министерству. Не без помощи Бетмана они добились успеха (хотя их заявку и урезали вдвое), а он благодаря этому сумел разрядить отношения с Англией. Подоплека этой разрядки видна на графике:



В 1904–11 гг. германские расходы на флот удваиваются – в отличие от расходов на армию. Но программа Генштаба потребовала почти миллиарда марок. А также новых налогов, с большим скрипом принятых рейхстагом, и, как писал один российский дипломат, «натянувших струны общегерманского единения до предела». В 1912 году группа немецких генштабистов во главе со ставшим впоследствии знаменитым Эрихом Людендорфом начала борьбу за увеличение армии. Был заявлен рост численности на 300 тысяч человек, удалось добиться 136 тысяч. Это и успокоило англичан. Огромное одномоментное повышение расходов на армию означало, что в среднесрочной перспективе повышение флотского бюджета немцам не грозит – финансовые ресурсы исчерпаны были «программой Людендорфа». Грозивший Германии войной в 1911 году Ллойд Джордж в 1914-м крайне сочувственно отзывался о «жизненной необходимости» усиления германской армии.

К августу 1914 года Лондон и Берлин договорились по нескольким спорным вопросам, включая Багдадскую железную дорогу и раздел португальских колоний в Африке. Министр иностранных дел России Сергей Сазонов опасался, что Англия покинет антигерманскую коалицию. Тогда, говорил он, «ситуация для Франции и России станет исключительно сложной, даже в том случае, если бы они были адекватно подготовлены и вооружены». А в России большая программа усиления армии только стартовала. «Война, начавшаяся двумя годами позднее и по другому поводу, могла не вовлечь Британию и окончиться победой Германии, тем самым радикально изменив путь европейской и российской истории», – пишет британский историк Доминик Ливен. Так что нет ничего удивительного, что в ходе очередного кризиса, охватившего Европу после убийства в Сараево наследника австрийского престола, именно Сазонов, которому по должности полагалось до последнего искать политическое решение, уговорил Николая II объявить всеобщую мобилизацию. Она стала точкой невозврата на пути к Первой мировой.

А план Бетмана едва не сработал: в Британии подавляющее большинство кабинета летом 1914-го было против вступления страны в войну. Только после вторжения немцев в Бельгию сторонникам Антанты удалось переломить ситуацию. Сочетание двух факторов – второго по величине флота в мире и захвата ближайшего к Острову побережья континента – делало угрозу понятной каждому англичанину.

А что если бы?…

Подведем итоги. Тирпиц построил великолепные корабли, управляемые прекрасно подготовленными командами. Но вместо того чтобы сделать страну неуязвимой на ее пути к великодержавности, они добавили ей нового мощного противника. К августу 1914-го Германия имела 19 линкоров и линейных крейсеров против 34 британских. Этого хватило, чтобы вовлечь Англию в войну, но не хватило, чтобы спасти рейх от удушающей удавки морской блокады.

А если бы немцы не строили флот? Тогда бы Британия или не вступила в войну или вступила слишком поздно. В битве на Марне не оказалось бы двух британских корпусов, зато у немцев под рукой были бы новые дивизии, сформированные по неурезанной программе Людендорфа. Россия пала бы вслед за Францией, Германия превратилась в континентального гегемона – и вот тогда пришла бы очередь бросить вызов владычице морей…

А может быть, вообще обошлось бы без войны? Писала же в 1905-м Daily Chronicle: «Если бы германский флот был уничтожен, мы имели бы 60 лет мира в Европе». Увы, уничтожить его без войны могли или сами немцы или марсианские треножники из романа Уэллса. Но ни те, ни другие не захотели.

Ну, и самое интересное. Запущенный Тирпицем часовой механизм продолжал тикать и после Первой мировой. Казалось бы, Гитлер пошел другим путем, видя выход для «задыхающейся» в центре Европы Германии не в колониях и флоте, а на восточноевропейских равнинах. И тем не менее во Второй мировой немцы наступили на те же грабли флотского противостояния, которое в итоге утащило и Третий рейх в бездну вслед за Вторым.

via