![](https://shkolazhizni.ru/img/content/i203/203667_big.jpg)
Кажется, Лев Толстой определил точную и высокую планку литературного труда. Похвалив чей-то рассказ, он словно невзначай обронил: «Мастерство такое, что не видать мастерства». При внешнем «каламбурстве» этой фразы, она не так проста, как может показаться. Немногие даже великие писатели могут позволить себе такую роскошь, как безыскусную строгость и простоту в творчестве. Ольга Берггольц владела этой роскошью. Вряд ли когда-нибудь еще прозвучит голос такой глубины, такой искренности и такого трагизма. Мой рассказ об Ольге Федоровне Берргольц — изумительном поэте и несчастнейшей женщине. Да, именно о ней — Музе, Джоконде, Мадонне блокадного Ленинграда, для которого голос Ольги, как и звук метронома, стал символом спасения, мужества и чести, негасимой веры в то, что город выстоит, что жизнь победит смерть. Ольга Берггольц в 1930 г.Фото: ru.wikipedia.org 16 мая 1960 года Ольге Берггольц исполнилось пятьдесят лет. Она была против юбилейных торжеств, за которыми чувствовала фальшь. Ее долго уговаривали. Сдалась она только после просьб поэта Николая Тихонова — председателя юбилейного комитета. Когда в черном закрытом платье на сцену концертного зала филармонии поднялась Ольга Берггольц, все встали. Тихонов приготовился читать длинный доклад. А зрители — ленинградцы, отстоявшие свой город, — безмолвно стояли. Берггольц подошла к авансцене. Отказавшись от микрофона, тихо сказала: — Спасибо, что вы пришли, что не забыли свою Олю. В зале воцарилась тишина. Отчетливо было слышно каждое слово: Не искушай доверья моего, Я сквозь темницу пронесла его. Сквозь жалкое предательство друзей, Сквозь смерть моих возлюбленных детей. Ни помыслом, ни делом не солгу, Не искушай, — я больше не могу… Недовольно загудели партийные работники. Собрание явно отклонялось от протокола. Но прервать Ленинградскую Мадонну никто не решился. Ольга БерггольцФото: Источник Ольга Федоровна продолжала читать: Дни проводила в диком молчанье, зубы сцепив, охватив колени. Сердце мое сторожило отчаянье, разум — безумия цепкие тени.Друг мой, ты спросишь — как же я выжила? Как не лишилась души, ума? Голос твой милый все время слышала! Его не могла заглушить тюрьма… — Это стихотворение, — сказала Берггольц, — я написала там, где собакам живется лучше, чем людям. Я повторяла его, как заклинание… Дорогие, еще раз спасибо за то, что вы здесь. Простите, что не плачу. Разучилась. Высохли слезы. В президиуме облегченно вздохнули. Тихонов быстро прочитал доклад, Затем последовало массовое поздравление делегаций, говорили высокопарные слова, жали ей руку. Она стояла смущенная, не привыкшая к таким славословиям, отрешенная, и все пушила льняную прядь над огромным лбом, словно вспоминая что-то. Может быть, начало?.. Семья Берггольц с многочисленными родственниками жила в двухэтажном деревянном доме за Невской заставой, вблизи Шлиссельбургского тракта. Фамилия у Ольги латышская — от деда со стороны отца. Другой дед, со стороны матери, был родом из рязанской деревни. Юная Ольга БерггольцФото: Источник Отец, Федор Христофорович Берггольц, окончил Дерптский университет, служил военно-полевым хирургом. Был он очень начитанным человеком, прекрасным профессионалом, обладал молниеносным чувством юмора, а мама, Мария Тимофеевна Грустилина любила поэзию и детям привила любовь к ней. Хотя отец и ушел из семьи, Ольга любила его, часто навещала и ценила его советы. Дореволюционное детство Ольги Берггольц было самым что ни на есть буржуазным в лучших традициях дворянского усадебного быта. У нее и ее младшей сестры Марии были гувернантка и няня, сами девочки ходили в батистовых платьях и шелковых бантах в светлых косах. Девочек с детства воспитывали в почитании религиозных святынь. Оля сама активно протестовала против разрушения и разворовывания церквей, но с годами все переменилось. Нежная светлокосая девочка, словно шагнувшая из дворянской усадьбы, превратилась в пролетарскую активистку в красной косынке и с транспарантом в руках. В год смерти Ленина она объявила отцу, что отказывается от Бога и хочет вступить в комсомол. Отказалась от прислуги, чтобы принципиально никого не эксплуатировать. Она даже скатерть отказывалась стелить на стол, считая ее пережитком буржуазного быта. Остригла роскошные светлые волосы, ведь стрижка — это и модно, и конструктивно, и современно! Фото: Источник И все-таки облик вечной женственности, хрупкой будущей Мадонны, властно проступал в ней, прослеживался в мягком овале лица, нежном рисунке губ и даже в остриженных волосах, льняным крылом падавших на большой лоб. Ковался новый образ — как внешний, так и внутренний. Была набожной — стала атеисткой. И все же одно качество из прежней жизни осталось в ней неизменным. Оно же и определило характер уже новой Ольги — романтический идеализм. Была идеалисткой светлокосая девочка, зачитывавшаяся Тургеневым и Толстым, стала идеалистка-комсомолка. А. М. Горький однажды назвал ее верящей. — Что вы, Алексей Максимович, — возразила Ольга, — я безбожница! Я давно порвала с религией. — Не верующая, а верящая! — подчеркнул Горький. Поэтому в годы войны она так естественно ощущала свою родность с блокадниками, чьим голосом стал ее голос. В валенках и ватнике, пошатываясь от голода, она подходила к радиомикрофону, чтобы прочитать новые стихи. Она знала: их ждут, ей верят, пока есть ее голос и метроном — город живет. Борис КорниловФото: ru.wikipedia.org Дважды был растоптан комсомольский романтизм Ольги Берггольц. Первый раз — когда был арестован и вскоре погиб в заключении ее первый муж, поэт Борис Корнилов. Их совместная жизнь была недолгой, они слишком быстро расстались. Их дочь Ирина умерла в восьмилетнем возрасте. Когда его арестовали, Ольга давно уже была замужем за другим. Но беда, случившаяся с Корниловым, потрясла ее. Вскоре и ее арестовали — как проходящую по делу «Литературной группы», к которой принадлежал Корнилов. После допроса, будучи на большом сроке беременности, она попала в больницу, где потеряла ребёнка. А до этого еще на воле скончалась ее вторая дочь Майя (от второго мужа — литературоведа Николая Молчанова). Двух детей схоронила Я на воле сама, Третью дочь погубила До рожденья — тюрьма… Фото: Источник Второй раз романтизм Ольги Берггольц был растоптан еще безжалостней. В декабре 1938 года ее опять арестовали, обвинив в подготовке покушения на товарища Жданова. В тюрьме она отсидела 149 дней — по июнь 1939-го. Она напрасно пыталась убедить следователя: — Да ведь я — беременная баба, куда уж мне покушаться! В воспоминаниях мемуариста Берггольц Ольги Оконевской есть рассказ Ольги Берггольц о допросах с пристрастием: «Следователь:— Подумайте хорошо! Вы еще можете спасти ребенка. Только нужно назвать имена сообщников.— Нет, гражданин следователь. Я ребенка не сохраню. (И в это время кровь как хлынет…) Немедленно отправьте меня в больницу!— Еще чего захотела!— Называйте меня на „вы“. Я — политическая.— Ты заключенная.— Но ведь я в советской тюрьме». — Понимаешь, Оля, — призналась Берггольц своей тезке, — мы должны были там держать нашу марку. И прибавила: — Меня все-таки повели в больницу. Пешком. По снегу. Босую. Под конвоем. Только заступничество Александра Фадеева вырвало Ольгу из палаческих лап «ревнителей правды», профессией которых стало выбивать любые показания любой ценой. Но она никогда не забудет, что было с нею в заключении, с потрясающей силой будет описывать это в своих дневниках: «Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли возникает во мне острее, чем в первые дни после освобождения. Не только реально чувствую, обоняю этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой дом, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов, но и то смешанное состояние обреченности, безысходности, с которым шла на допрос. Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!» Она и жила, но теперь на случай нового ареста держала в сумочке зубную щетку и круглые резинки для чулок. Николай МолчановФото: ru.wikipedia.org Брак со вторым мужем — литературоведом Николаем Степановичем Молчановым — был счастьем для Ольги. Он обладал такой же цельной натурой, что и она. К началу Отечественной войны Николай был почти инвалидом от ран, полученных еще на гражданской. Но когда началась Отечественная, он не стал уклоняться от работы и был направлен на строительство укреплений. Домой вернулся с дистрофией в необратимой стадии. Умер в госпитале. Ольга посвятила ему лучшую, по собственному счету, поэтическую книгу «Узел». Она ходила к нему в госпиталь, а он почти уже не узнавал ее. И так получилось, что не смогла его похоронить. От работы на радио никто ее не освобождал. И что бы с ней самой ни происходило, она строго по графику появлялась в студии, и в эфире раздавалось: — Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц. Это была ее идея — исполнить в блокадном Ленинграде Седьмую (Ленинградскую) симфонию Дмитрия Шостаковича. Это она со свойственной ей решимостью добилась восстановления продовольственных карточек для опальной Анны Ахматовой, после злосчастного постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году. Да и скольким людям еще помогала она после войны — маленькая ленинградская Мадонна. Ольга Берггольц, казалось, раздавленная сыпавшимися на нее несчастьями, провидчески написала: Когда прижимались солдаты, как тени, к земле и уже не могли оторваться, — всегда находился в такое мгновенье один безымянный, Сумевший Подняться. Фото: Источник Она и сама всегда пыталась подняться. Над огромной болью своей и над огромной обидой. Над гибелью двух любимых ею мужчин. Над потерей всех четверых своих детей. Над издевательствами в тюрьме, после которых ей, страстно мечтавшей о детях, пришлось проститься с мечтой о материнстве. Над предательством друзей и изменой последнего мужа — литературоведа Георгия Макагоненко. Над растоптанным сапогами романтизмом. Над одиночеством. Пыталась подняться. И поднималась. Но измученное сердце должно находить забытье хоть в чем-то. И она находила. К сожалению, как это часто бывает с творческими людьми — на дне рюмки. Продолжение следует…...
Эту статью описывают теги: блокадный Ленинград,
Ольга Берггольц,
поэты,
поэтесса,
тюрьма,
Великая Отечественная война