Самоцветы для Парижа. 21
(Продолжение)
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
(1) Лидингенхейм. Август 1943 года
Лотарингия. Маленький городок Айанж. Концентрационный лагерь Лидингенхейм. Здесь Воронкову выдали башмаки на грубой подошве и порцию мутной жижи с гнилой картошкой.
К лагерному рациону человек привыкает. Обувка так себе, но терпима. А вот когда стали номер накалывать на тело, Макар вышел из себя.
— Я не скот! — гневно запротестовал он.
— Я! Я! — оскалился эсэсовец. — Ти не есть скот, скот — это хорошо. Ти есть швайн! Руссиш швайн!
Макар потерял самообладание. Сейчас он схватит этого сытого, пышущего здоровьем блокфюрера и будет рвать ему горло...
Пленный сделал шаг вперед, и эсэсовец зацарапал лакированную кобуру пистолета. В этот миг на плечо Макара легла рука соседа по нарам, которого все звали Грузином. Никто, даже в канцелярии лагеря, не знал его фамилии. Был он молчалив, замкнут, но пленные тянулись к нему, чувствуя силу, волю, убежденность. Даже здесь Грузин занимался гимнастикой.
— Отставить, сержант, — твердо сказал Грузин. — Выдержка — это тоже оружие.
Кто он был, этот человек? Известно одно — летчик и, судя по возрасту, в немалом чине.
Кто Грузин? Этого изо дня в день добивался щеголеватый Валька Каин, в прошлом лейтенант-кавалерист Кучеренко. В ладной командирской гимнастерке, хромовых сапогах, с выпущенным из-под кубанки пышным чубом Валька Каин пользовался расположением коменданта и не уступал в палачестве матерым эсэсовцам.
Ежедневные допросы летчика он начинал так:
— Как поживаешь, сталинский сокол?
Грузин словно не замечал предателя.
— Так, — свирепел Кучеренко, — презираешь? Да? Гордый? Да? Чего ж тогда ты в плену, горный орел? Тоже ручки выше башки задрал, когда смерть в глаза посмотрела?
Молчание.
В ход шла нагайка.
Молчание.
Он так и не сдался, летчик Грузин. Когда в очередной раз Кучеренко накинулся на него, он вырвал нагайку и, отделав ею спину бывшего лейтенанта, брезгливо переломил черенок.
Наутро Грузина повесили.
А следующей ночью Вальку Каина настигла справедливая кара. Его нашли по подошвам сапог, торчавшим из выгребной ямы.
И без того невыносимая лагерная жизнь усугубилась донельзя. Тройные утренние и вечерние проверки, неоднократные подъемы по ночам, увеличенные нормы в каменоломне, уменьшенные пайки, наказания без малейшего повода...
Макару дважды не повезло.
Сначала его допрашивали с пристрастием как соседа Грузина по нарам. Немцев очень интересовало, кто расправился с их кровожадным холуем. Макар не знал этого и радовался тому, что не знал, потому что боялся однажды не выдержать под кнутом блокфюрера.
А теперь его взял в оборот штандартенфюрер Эрик Розерт.
Да, тот самый Розерт, некогда начальник охраны Воскресенского изумрудного прииска, компаньон Вологжанина, ротмистра гвардии его величества.
( Продолжение следует)
А.Чечулин . Самоцветы для Парижа. 1989г.
