Еврейская вольница
Филиал был открыт в обстановке крайне торжественной. Был арендован стадион "Hapoel" в Беэр-Шеве, там выступали и местные наездники, и из Краснодарского края, все сопровождалось масштабными гуляниями. Но самым ярким моментом все равно стала речь атамана Кубанского казачьего войска Николая Долуды. Он отечески похлопал по плечу «атамана Тель-Авивского и Иерусалимского» Семена Ашкенази и напутственно произнес: «Казачий дом – это не только наша славная Кубань. Казак – человек вольный, и его дом – весь мир! Мы знали, что в Израиле живет множество казаков, и ничто казачье им не чуждо. Дарю тебе, Семен Абрамович, эту шашку. Чти и помни наши многовековые традиции».
Евреи среди казаков действительно были – это факт. Есть даже легенда о первом казаке по имени Шимон, то есть Семён. Был он выходцем из Польши, «роду казарского», который некоторые еврейские источники приписывают к колену Симеонову. Семён этот поселился особняком в устье Бог-реки, называемой ныне Южным Бугом. Через некоторое время к нему присоединились одни люди, потом – другие. В какой-то момент они избрали Семёна своим атаманом, и вот с этого якобы и пошла история запорожских казаков. Об этом в своей монографии о казачестве писал в конце XVIII века военный инженер и историк Александр Ригельман.
«Евреи сильно обозначили свое присутствие в среде запорожских казаков», – что-то вроде того говорил Николай Гоголь в повести «Тарас Бульба», описывая очередное казачье восстание против поляков в 1637-1638 годах. Утверждение не совсем верное – скорее, евреи «сильно обозначили свое присутствие» в целом в Речи Посполитой, чьими подданными запорожские казаки на тот момент тоже являлись. Дело в том, что Речь Посполитая была одним из максимально лояльных к евреям государством Европы. Евреи присутствовали во всех сферах жизни: занимались арендой, винокурением, сбытом продуктов сельского хозяйства, а также сбором налогов. За последнее, как водится, их особо не любили.
Отправной точкой столетия, залитого в тех краях еврейской кровью, принято считать 1576 год – тогда произошел жесточайший погром еврейской общины в Львове. Дальше евреи умирали тысячами во время всех многочисленных восстаний казаков против польской власти – их убивали заодно, как чересчур лояльных к Речи Посполитой. Погромы были в ходе восстаний «реестровых» казаков под предводительством Косинского и Наливайко – в обоих случаях особенно сильно пострадала община Брацлава. Затем истребление евреев продолжилось во время восстаний во главе с Федоровичем, Павлюком и Острянином. Ну, и закончилось все ужасающей резней евреев во время восстания Богдана Хмельницкого.
Казаки Хмельницкого вырезали евреев с такой кровожадной ненавистью и садизмом, словно хотели, чтобы вести об этом ужасе разлетелись как можно дальше и запомнились как можно крепче. Началось всё с Немирова, и после были вырезаны общины Тульчина, Мурафы, Красного, Жашкова, Умани, Ямполя, Могилева, Верховки, Заславля и Острога. К началу хмельничины в Украине проживало более 50 тысяч евреев, после в живых осталось около пяти тысяч. Часть из них предпочла бежать в Литву, Молдову, Польшу и Западную Европу. В 1649 году агрессия казаков в отношении евреев вроде бы стихла, но ненадолго. Подписанный в 1654 году Хмельницким «Переяславский договор» о присоединении территорий Запорожского казачества к Московскому государству дал толчок погромам в Смоленске, Витебске и Полоцке, где резали евреев уже русские казаки.
В «Еврейской летописи» – сборнике, выходившем с 1924 по 1926 годы под редакцией журналиста Льва Клячко – есть рассказ Моисея Гутмана, родившегося и выросшего в одной из донских станиц. Население её было – пять-шесть тысяч казаков, имелась своя гимназия и даже духовное училище. Обстановка была патриархальной, размеренной. Сосед Гутмана – казачий полковник – в мирное время был водовозом, каждое утро проезжал по деревне верхом на своей бочке. Из интеллигенции в станице жило с десяток учителей и два врача. Когда-то, пишет автор, в этой «богоспасаемой деревне» появились два еврея из Витебской области. Один – портной, второй – шапочник. Шапочник бежал из своих мест от воинской повинности и встретил казака на пути. Тот пригласил его к себе в станицу: шапки, дескать, некому шить.
Спустя месяц шапочник выписал портного из Витебска, и так в станице появились их две мастерские. Все станичники удивлялись русскому языку портного: «Ишь ты! Жид, а как здорово по-нашему знает!» Из-за этого к нему, кстати, относились лучше, чем к шапочнику – тот говорил по-русски с сильным акцентом. Но отбоя от клиентов оба не знали – мастерами были классными.
Приехали их семьи: еврейские жёны в модных тогда париках, дети, родители. Привезли замысловатую домашнюю утварь, кошерную посуду, подушки, перины. Но новизна из пришельцев быстро выветрилась, и скоро станичники стали называть их не «наши жиды», а просто «жиды». Причём, пишет Гутман, особенно настаивала на этом интеллигенция. На рынке дамы, бывало, ругались вдрызг. Домой мать Гутмана нередко возвращалась в слезах: шустрые казачки то за шаль её дёрнут, то корзину с провизией как бы нечаянно перевернут. Протестовать, да ещё и на ломанном русском – только смешить. Еврейки помалкивали. Однажды ночью соседские мальчишки вымазали забор Гутманов дерьмом. С утра у двора собралась толпа, чтобы увидеть реакцию хозяев дома – стоял дружный гогот. Вскоре в окна еврейских домов стали регулярно прилетать бутылки и камни – безопасней жить оказывалось с закрытыми ставнями.
Вскоре, однако, появилась информация, что евреев, забравшихся на Дон, надо выселять. Станичный голова сначала наотрез отказался: «Наших жидов трогать не дадим!» Местное купечество, атаман, судья и чиновники подавали наверх петицию за еврейские семьи шапочника и портного. Упирали на то, что они дюже полезные: мастеровые высококлассные, наладили торговлю, быт ведут замечательно, да и люди в общем практически образцовые. Не помогло.
Чтобы проконтролировать выселение евреев, из Новочеркасска приехал окружной атаман. Евреи погрузили на подводы свой не такой уж бедный скарб, мебель, мастеровое оборудование и припасы. И потянулись на волах к ближайшей железнодорожной станции, которая находилась в ста верстах от станицы. Была бы жизнь, да не случилась. «Дети везли с собой живую память о своей “казачьей” жизни – пару прирученных соколят, кобчиков», – заканчивал свой рассказ Гутман.
https://jewish.ru/ru/events/israel/187285