В субботу, 9 сентября со дня рождения писателя Льва Толстого исполнилось 195 лет. Москва — его дом. Автор «Войны и мира», «Анны Карениной» и других замечательных произведений, он жил в Хамовниках и отменно знал город. В Москве он творил, размышлял, в ней поселил своих героев. Много лет город хранит память о писателе — здесь находятся переулок и улица его имени, мемориальный музей, высятся памятники гению. Сегодня «Мослента» предлагает читателям пройти тропой великого писателя, побывать в местах, которые помнят его присутствие. Прыжки через деревянного коня Долгое время Толстой бывал в Москве наездами и останавливался в гостиницах, которые до нашего времени не сохранились: Челышева — на месте «Метрополя», «Париж» — на Кузнецком мосту, Дюссо — в Театральном проезде. Жил он и у своих друзей в Малом Николопесковском и Денежном переулках. Но и от этих зданий остались лишь воспоминания. Однако стоят поныне другие дома, связанные с жизнью писателя. Это, к примеру, дом на Плющихе — первый, в котором жил маленький Левушка, гостиницы Шевалье в Камергерском переулке и Шевалдышева на Тверской, дом в Сивцевом Вражке, где Толстой нанимал квартиру, особняк в Нижнем Кисловском переулке, дом Рюминых на Воздвиженке… В 1857 году Лев Николаевич поселился в меблированных комнатах Варгина на Пятницкой. Много писал, немало времени отдавал чтению. Посещал гимнастический клуб на Большой Дмитровке, где занимался физическими упражнениями. Особенно он полюбил прыжки через деревянного коня. В Ясной Поляне Толстой не пожелал изменять московским привычкам. Однако деревянного коня не нашел и стал сигать через живую кобылу, вызвав недоумение дворовых. Они, не имевшие представления о гимнастике, не могли понять, чем тешится граф… От Пятницкой Лев Николаевич ходил на Полянку, где жил Афанасий Фет. Тот вспоминал, что у них «иногда по вечерам составлялись дуэты, на которые приезжала пианистка и любительница музыки графиня М.Н. Толстая, иногда в сопровождении братьев — Николая и Льва или же одного Николая, который говорил: “А Левочка опять надел фрак и белый галстук и отправился на бал”». Уже обосновавшись в Москве, Толстой бывал у художника Репина: его дом был в Большом Трубном переулке (ныне — Земледельческий) в районе Плющихи. Они — один, отложив перо, и другой — кисть, — часто гуляли вместе. «Не замечая ни улиц, ни усталости, я проходил за ним большие пространства, — вспоминал художник. — Его интересная речь не умолкала все время, и иногда мы забирались так далеко и так уставали наконец, что садились на империал конки, и там, отдыхая от ходьбы, он продолжал свою интересную беседу». Простор московской усадьбы В 1882 году Толстой решил купить дом в Москве. Писатель жил в Ясной Поляне и не слишком жаловал суетную городскую жизнь. Но в Москве можно было встречаться с издателями, посещать архивы, необходимые для работы. Да и старшим детям надо было дать образование. Но, как писал старший сын писателя Сергей Львович, истинная причина была в другом: «Отец переезжал в город, потому что уже давно обещал матери зимой жить в Москве». Впрочем, порой приходилось писателю в московской усадьбе бывать и летом. Как писала Софья Андреевна, «присмотрел он тогда дом Арнаутова с большим садом в Хамовническом переулке и очень прельстился простором всей усадьбы, более похожей на деревенскую, чем на городскую». В саду было десятка два яблонь, вишни, сливы, барбарис, малина и собственный колодец. В купленном доме Толстой затеял ремонт. По свидетельству Сергея Львовича «...отец решил сделать к нему пристройку, к чему и приступил немедленно, пригласив архитектора. Нижний этаж и антресоли остались в прежнем виде, а над первым этажом были выстроены три высокие комнаты с паркетными полами...» В октябре 1882 года многочисленная семья переселилась в усадьбу, прозванную «Арнаутовкой», по фамилии прежних владельцев. Обиталище было огромным, в 16 комнат, но без всяких удобств — не было в нем электричества, водопровода, канализации. Жить как можно проще, без излишеств — таковы были заветы хозяина. Впрочем, он призывал обходиться и без необходимого… Вечером в зале устраивали так называемый «большой чай» — иногда с гостями, чаще в семейном кругу. С шумящим самоваром управлялись Софья Андреевна или кто-то из дочерей. Вели разговоры, читали вслух произведения разных авторов, иногда — рукописи Толстого. Сапоги от великого писателя Хозяин не только шуршал пером, но и, невзирая на графский титул, трудился по хозяйству. «Много работаю руками и спиною в Москве», — писал Толстой своему другу и секретарю Владимиру Черткову. Вставал Толстой рано, пилил и колол в сарае дрова, носил их в дом, топил печь. Затем отправлялся за водой, которую в огромной бочке на санках или тележке привозил из колодца в саду. Когда тот иссяк, Толстой запрягал лошадь и ездил к водокачке на Крымскую площадь. Знаменитого бородача узнавали немногие, да и те не верили своим глазам: «Как же похож этот крестьянин на писателя Толстого!» Увлекся он диковиной для интеллигента: шитьем обуви. Сын Илья Львович вспоминал: «Не знаю откуда, он разыскал себе сапожника... накупил инструментов, товару... устроил себе верстак... Сгорбившись над верстаком, он старательно готовил конец, всучивал щетинку, ломал ее, начинал сначала, кряхтел от напряжения и, как ученик, радовался всякому успеху». Прознав об увлечении приятеля, Фет заказал Толстому сапоги. Писатель не оплошал, сточил обувку. Поэт работу писателя похвалил, заплатил шесть рублей и написал расписку, ставшую исторической, удостоверив, что автор сапог и «Войны и мира» — одно и то же лицо. …Толстой ежедневно упражнялся с гантелями, зимой заливал каток в саду и катался на коньках вместе с детьми. В 67 лет пристрастился к велосипеду. Петр Сергеенко, биограф писателя, вспоминал: «Верхом Л.H. ездил мастерски и, севши на лошадь, как бы преображался, делался моложе, бодрее, физически крепче». Слыл он неутомимым пешеходом и порой от дома в Хамовниках доходил до Петровско-Разумовского! Извозчики его узнавали, но не подъезжали — знали, что все равно не сядет. «Не шел, а просто бежал по Арбату своей пружинной походкой!» — вспоминал Иван Бунин о случайной встрече с писателем. «От Москвы до Ясной Поляны около двухсот километров. Иногда отец проделывал этот путь пешком, — вспоминала дочь писателя Татьяна Сухотина-Толстая. — Ему нравилось быть паломником; он шел с мешком за спиной по большой дороге, общаясь с бродячим людом, для которого он был безвестным путником. Путешествие обычно занимало пять дней. В пути он останавливался переночевать или перекусить в какой-нибудь избе или на постоялом дворе…» Последний визит Хоть и любил Толстой уединение, но и на людях бывал нередко. Приходил в Дворянское собрание, видели его в Третьяковской галерее, Румянцевской библиотеке. Заглядывал писатель в Училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, гимназию Поливанова на Пречистенке — там учились его дети. Овациями встречали Толстого в театрах, где ставились спектакли по его пьесам — драме «Власть тьмы» и комедии «Плоды просвещения». И все же... С каждым годом Толстой все чаще подчеркивал в письмах и разговорах, что очередной его приезд в Москву связан с трудностями — нет, не с физическими, а моральными. Все больше хотелось писателю быть одному, размышлять в тиши, созерцать природу. Нередко зимой Лев Николаевич уезжал под Дмитров, в Никольское-Обольяниново, где жил его друг граф Адам Олсуфьев. Отправлялся туда не только «отдыхать от московской суеты». Он замечал, что «к весне способность умственной работы перемежается, и становится тяжелее». Спустя почти 20 лет после приезда в московскую усадьбу, Толстой покинул ее и уже прочно обосновался в Ясной Поляне. Лишь за год до смерти он побывал в Хамовниках. Смотрел на дом, словно впервые, вспоминал… В тот раз Лев Николаевич снова прогулялся по городу. Композитор Александр Гольденвейзер писал: «Лев Николаевич давно не был в Москве, и все его в ней поразило: высокие дома, трамваи, движение. Он с ужасом смотрел на этот огромный людской муравейник». Впервые Толстой увидел Москву в 1837 году. Тогда она была с низкими домами, местность напоминала деревенскую, стада с Плющихи гнали пастись на Воробьевы горы. Когда он приехал в Москву в последний раз в 1909 году, все было иным. «Без лошадей ездят, в трубку говорят!» — удивлялся Толстой. И хмурился. Ему по нраву была другая Москва — не суетная, словно пребывавшая в задумчивости… В день отъезда писателя в Ясную Поляну на Курском вокзале собралось множество людей. Толстой с трудом пробился сквозь людскую массу. Софья Андреевна в восторге говорила: «Как царей, как царей нас провожают!» Толстой был взволнован: «Благодарю!..» — прокричал он в толпу. Гул и шум усилились: «Ура! Слава Толстому!..» Лев Николаевич снял шляпу и размахивая ею, кланялся во все стороны. На его глазах были слезы. Писатель, верно, чувствовал, что Москву больше никогда не увидит…
