Из того, что было: выставка «Ассамбляж, объект, инсталляция» в Русском музее
Свежий проект ГРМ — именно то место и случай, когда посетителю предстоит не столько восхититься, сколько волей-неволей раскинуть мозгами. Иначе проникнуть вглубь искусства (пусть и нового — порой абсолютно беззащитного пред толпою) не получится. И создатели выставки всячески это подчеркивают.
Посреди всей красивости Мраморного дворца сейчас особенно легко и просто почувствовать себя очутившимся именно что в калашном ряду. Публика в полном соответствии с деформацией современного глобального общества не спешит входить в пытливость, предпочитая, по правде сказать, инфантильно любоваться работами старых мастеров и в массе своей отстраняться от актуального искусства. С другой стороны, на то оно и актуальное, чтобы не надеяться на все готовенькое, а спорить со зрителем и доказывать ему свое право на существование. Борьба идет нешуточная, не обходится без жертв: новости об утрате объектов contemporary art, принятых музейными уборщицами за ошметки и выкинутых из совка на помойку, не единичны. Из увиденного мной в эти дни в Мраморном музее ничто с мусоркой не срифмовалось, но легче в итоге не стало. Посреди огромного вещественного великолепья и пространности я почувствовал себя лимитчицей Людмилой из фильма «Москва слезам не верит» и с воплем «Ничего не понимаю!» кинулся за спасением к куратору выставки и заведующему Отделом новейших течений ГРМ Александру Боровскому. Прекрасный Александр Давидович поделился с «Культурой» ключом к пониманию проекта.
— Современное искусство уже давно часть жизни — от живописи до разного рода медиальных вещей. Стало признаком: современный художник — значит, он должен делать объект, ассамбляж, электронное искусство и так далее. Но мы пропустили понимание, зачем все это, и какие-то содержательные аспекты. Переход к ассамбляжу, к объекту, к пониманию того, что вещи можно не только изображать, но и представлять трехмерно, — огромный прорыв искусства двадцатого века. Первыми это поняли кубисты: зачем все срисовывать, когда можно давать фактуру? С этого все и пошло. Мы специально поставили [в экспозицию] вещи восемнадцатого-девятнадцатого веков, потому что уже в них идея иллюзорности, идея трехмерности была высказана. Мы идем от природы изображенных вещей к природе изображения вещей, почему они становятся не иллюзорными, а реальными, объемными. В этом драматургия. Объект — он какой? Функциональный? Или это квинтэссенция каких-то формальных представлений? Малевич, делая свой чайник, меньше всего думал, что из него будут пить. Это была проекция его супрематических воззрений.
Русское искусство даже в объектах, даже в чистых формах всегда содержит нарратив. Это национальная черта. На выставке вы увидите триптих Владимира Янкилевского «Автопортрет (Памяти отца)». Мы в нем входим в этот предметный мир: вот метро, вот муляж человека. В то же время это очень лиричное [высказывание], какое-то современное передвижничество. Выход в реальность, игра с изображенностью — вот смысл этой выставки. Она довольно сложная, но на самом деле сейчас, в период упрощения, хочется повторять уровень выставок, которые держали планку именно погружения вглубь искусства, где мы пытались привычные техники и материалы показать с содержательной точки зрения. Хочется держать высокую линию показа современного искусства, какой была [недавняя] выставка «Весть», бескомпромиссная в свой визуальности, — сказал он.
Несмотря на то, что в этом тексте постоянно фигурируют определения «актуальное» и «современное» искусство, стоит отдавать отчет, что это определенная смысловая уступка, довлеющее клише, на самом деле означающее непривычное, выпадающее из ожидаемого канона. В экспозиции полно объектов прошлого века, а первые вещи, с которых, собственно, и начинается проект, относятся вообще к девятнадцатому и даже восемнадцатому столетию. «Натюрморт» Александра Мордвинова 1857 года и конструкция из дерева и зеркального стекла «Сетка с рыбой и раком», созданная Иоганном Готлибом Шварцем в 1773-м, являются свидетельством популярного в прошлом применения техники обманки, призванной создать у смотрящего впечатление реальных, а не воспроизведенных вещей. Уже тогда была высказаны идеи иллюзорности и трехмерного изображения. Рядом помещена третья, уже относительно современная работа, апеллирующая к подобной «наивности» попыток передать объем — натюрморт «Розы» Николая Смирнова (1987 год). Показать то, что привычно, но в то же время вещественно не существует в этом месте, в этом объеме — отсюда начинается внимание художников к игре с самыми разными пространственно-объективными техниками и методами. И, разумеется, за минувшее время игра эта обросла разнообразием приемов и заложенных в творчестве идей, явив примеры не только художественного мастерства, но и программных высказываний, с которыми авторы обращаются к публике.
Разделов в выставке что-то около десятка, превращение вещей в объекты творчества представлено в самых разных позициях. Посетители увидят примеры преодоления функциональности в артефактах из ежедневного обихода, объективизации костюма, исследований овеществленной абстрактности, предметного — в прямом смысле — высказывания создателей, масштабные инсталляции и много чего еще. Здесь нужно много смотреть и читать — новая выставка относится к разряду текстуальных: наблюдения кураторов показали, что нынешний зритель очень любит по ходу дела заглянуть в текст, и это весьма отличается от картины десятилетней давности. Ну а для того, чтобы дать общее понятие о проекте в нескольких абзацах, будет правильнее всего пройтись по самому запомнившемуся.
Сразу после знакомства с первыми, «доисторическими» работами посетители попадут в видеоинсталляцию, которой организаторы отдают дань уважения великим именам, связанным с творческим исследованием объектности и трехмерности, таким как Марсель Дюшан и Йозеф Бойс, а также периоду, когда новое искусство только проникало на советские музейные площадки. Например, в 1990 году в Русском музее прошла выставка «Территория искусств», ставшая одним из определяющих событий для отечественного культурного пространства и положившая начало крупным закупкам предметов contemporary art в нашей стране. Чуть дальше мы видим собрание чудесной посуды, превратившейся в выразительные объекты, — уже упоминавшийся чайник Казимира Малевича, вазу для цветов и чернильницу Николая Суетина, чайник Gropius Black по эскизу Вальтера Гропиуса и многое другое. Центром визуального притяжения в этой части экспозиции стало произведение русско-американского художника, в свое время узника Бутырки и пациента Института имени Сербского Леонида Ламма «Страсть к дороге», в которой художник иронично переосмыслил известнейшее полотно «Колхозница на велосипеде» Александра Дейнеки, чья выставка также проходит в ГРМ в эти дни. Леонид Ламм дополнил известный пейзаж не только американскими дорожными знаками, но и настоящим велосипедом с сопутствующим инструментарием. Мой собеседник Александр Боровский, впрочем, видит в этой работе не столько иронию, сколько попытку показать, что картина Дейнеки, хоть и является «вещью в себе», вполне может превратиться в средовую вещь и выйти в реальный мир как объект. Понимание и толкование прекрасного не знает границ, и если кто-то из читателей «Культуры» запишется на одну из кураторских экскурсий, предусмотренных программой проекта, то он сможет продолжить эту искусствоведческую беседу.
Раздел «От скульптуры к объекту» захватывает не менее, если не еще больше. Архетипически полный до краев «Стакан», сотворенный из куска кварцевого стекла Константином Симуном, композиционно дополнен его же «Колбасой твердого копчения» и работой, изображающей узнаваемой «застойной» формы нож, уткнувшийся в буханку. Торчащие вверх тормашками гипсовые ступни объединяют мифологическое и научно-исследовательское начала в произведении Дмитрия Каминкера «Падение Икара в пробирку». Далее выставка фокусируется собственно на вещах. К античному сюжету про сокровище в сору отсылает работа Ростислава Лебедева «Драгоценность», в которой обычный веник предстает изукрашенным в жемчуг, пусть и искусственный. По мнению автора Инны Гринчель, сложность образа Фриды Кало очень хорошо передает стиральная доска с ликом художницы — но это не наверное. Тает то ли от накала страстей, то ли от времени «сталинский» настенный телефон в интерпретации Петра Белого. Даже распиленное пианино с мотором и механической головой представлено: говорят, эта работа Стаса Багса под названием «Ярость» при включении издает весьма неприятные звуки, но я не слышал.
В отдельном зале собраны экспонаты, которые в первую очередь порадуют женщин и поклонников творчества Сергея Курехина. Это его сценические костюмы авторства Сергея Чернова, а также концептуальные работы Андрея Бартенева, чья «Царица межсезонья — Суздальская морковь» просто чудо и вырви глаз, Константина Гончарова, Татьяны Чапургиной, Натальи Першиной-Якиманской (Глюкли) и других. Впечатлений море, а ведь впереди еще целый этаж, посвященный инсталляциям и масштабным высказываниям творцов. Там вообще интересно. Нужно непременно пройти внутрь «Огорода Малевича»: в 1992 году выпускники Академии художеств разных лет Елена Губанова, Иван Говорков и Алексей Кострома засадили знаменитый круглый двор своей альма-матер морковью, участок был, естественно, квадратным. Добытый урожай был помещен на стол с сидящим Малевичем, который, в свою очередь, находился в том, что экспликация называет «экзистенциальным проходом» (очень черным). Посетители нынешний выставки могут побродить по авторскому варианту «Огорода» 2020 года. К шедевру Малевича взывает и работа Андрея Молодкина «Черный квадрат» (2006), в которой нужный цвет прозрачной плексигласовой формы достигается путем использования нефти. Елена Елагина, происходя из семьи, вхожей в дом ученой Ольги Лепешинской, которая в сталинские времена искала секрет вечной молодости и «живое вещество», в том числе в яичном желтке, прошлась в 1990 году по этим изысканиям в инсталляции «У истоков жизни». Добрая бабушка с кровавыми губами держит во рту трубочку, в которую нагнетается булькающий кислород из аквариума, где плавает яйцо. Об этичности такого творчества можно поспорить, но получилось интересно. А собрание фарфоровых фигурок «Всюду жизнь», которые Гриша Брускин исполнил в 1999 году, это вообще книга жизни советской империи: маленькие обезличенные человечки представляют собой узнаваемые архетипы — их более монументальные воплощения можно было встретить по всей стране в виде парковых скульптур и в качестве агитационного материала.
Логичный финал проекта ожидает публику в зале, где выставлена инсталляция Ильи Кабакова «Сад». В небольшом помещении находятся оргалитовая поверхность, изображающая сад, а также многочисленные планшетки с комментариями вымышленных посетителей. На них вполне можно погадать про саму выставку: куда уткнется нос, то и читай. Мне выпало: «Что-то тут такое есть, но что-то уж слишком неуловимое… И как-то тревожит в то же время…» Я с охотой согласился с этим выводом.
Выставка «Ассамбляж, объект, инсталляция» открыта до 21 апреля.
Фотографии: Сергей Каюков.
