Интервью Андрея Бартенева и Вовы Перкина

Формат выставки заявлен как ретроспектива. Такое позиционирование ассоциируется в большей степени со зрелыми художниками, а Вова — молодой автор. Расскажите, в чем задумка?

Вова Перкин: «Ретроспектива» — это возможность собрать работы, созданные за многие годы творчества. Некоторые свои работы, после того как они покинули мою мастерскую, я видел всего один раз. Спасибо Андрею, который помог мне их собрать. 

Андрей Бартенев: Мы с Вовой работаем вместе уже восемь лет. Идея большой выставки молодого художника появилась пять лет назад: тогда я говорил Василию Церетели о том, что, пока художник молод, нужно спешить делать его большие выставки. Пять лет пролетели как один час. В итоге сейчас мы открыли большую выставку Вовы Перкина: ретроспектива в данном контексте является мощным стимулятором к продолжению того, что художник нашел и развил в своем творчестве, она помогает это закрепить. 

Мне хочется, чтобы Вова и его товарищи из коллектива «Наша утопия» посмотрели на то, что произошло за это время, и поняли, что у них была сказочно потрясающая жизнь: они каждый день рисовали и что-то придумывали — перформансы, спектакли, тексты, видео, фотография, живопись, графика, керамика. Через это они сформировали свою уникальность как художники. Они немного наивны, немного оптимисты и при этом большие созидатели. Наивный оптимизм и созидательность придают им исключительность на фоне всего российского ландшафта. 

Я считаю, что глупо вписывать ретроспективу в какие-то мемориальные процедуры. Художественный процесс — это уникальная вещь, которую нужно стимулировать, от этого все выиграют: и музейные институции, и художники, и кураторы. Давайте делать ретроспективы молодым художникам — это должна быть традиционная практика Московского музея современного искусства. Арт-институции должны помогать ныне живущим, бодрым, энергичным авторам.

Для вас обоих характерны красочные, яркие работы. Как коррелирует яркость вашего художественного мира с повседневностью?

Вова Перкин: Вообще, я дальтоник. В своих работах я отражаю окружающий мир так, как я его воспринимаю.

Андрей Бартенев: Художник может раскрасить не только холст, но и свое сознание. У нас включается такая способность: даже если мы видим реальность, предположим, в охре, мозг начинает модифицировать эту картину в суперъяркую. Силой воли художника происходит мощная ежесекундная редактура реальности.

Когда живешь с этим много лет, этот процесс становится естественным, и ты приходишь к выводу, что неточностей и недостатков, которые существуют в реальности, в твоей реальности нет. Сначала твоя реальность может быть смоделированной, но потом она и становится сутью жизни. В художественной реальности есть своя система оправданий и объяснений, которые могут казаться совершенно несуразными и неправдоподобными в контексте бытовой философии, но в контексте философии искусства — все, что ты можешь вообразить, будет естественно.

Что первичнее: реальность или искусство?

Вова Перкин: Сначала жизнь, а потом искусство. Все сюжеты и персонажи происходят из жизни. Но искусство при этом свободно — оно не зависит от жизни. 

Андрей Бартенев: Так отвечает молодой художник. Я же говорю: искусство первично, а жизнь скучна. 

Обыватель может сказать: искусство, непохожее на бытовую реальность, — это форма эскапизма. Имеет ли художник право на эскапизм? У художника есть какая-то социальная ответственность?

Вова Перкин: Художник имеет право на все. Он сам может очерчивать для себя границы, а вообще настоящий художник может делать и создавать все, что он хочет. Независимо от того, кто что говорит или думает. 

Андрей Бартенев: Я смотрю на творчество Вовы — по-моему, это самое социально ответственное искусство. Он своими картинами лечит людей и создает почву для эмоциональной стабильности. Его искусство дает надежду, показывает, что счастье, радость, цвет — возможны. Мы же не предъявляем претензии к поэтам: почему все вокруг так сложно, а поэт воспевает какой-нибудь мухомор. Обязанность быть социально активным не прописана ни в каком кодексе современного художника. Вы не представляете, сколько желающих быстренько социально высказаться — эта ниша никогда не будет пустой. 

Вы думаете о реакции зрителей, когда создаете свои работы? И есть ли место для зрителя в ваших мирах?

Вова Перкин: Я никогда не думаю о реакции зрителей, но место в моих мирах есть для каждого из них. В моих картинах есть и коллекционеры, и зрители, и жизненные ситуации. Мне нравится их перемещать, додумывать, давать характеристики взятым из жизни персонажам. Например, человек похож на пчелу — будет пчелой, будет заниматься пчелиной рутиной. 

При создании своих работ я никогда не размышляю в категориях «понравится», «не понравится». Я испытываю большое доверие к участникам коллектива «Наша утопия», мы обсуждаем процесс в мастерской, поддерживаем друг друга. А по поводу зрителей: сколько людей, столько и мнений. У каждого свое видение и восприятие. Мне кажется, бессмысленно об этом думать.

Андрей Бартенев: На любую картину есть свой зритель. Я всегда говорю молодым художникам: что вы переживаете, рисуйте — у вас будет свой зритель. Те, кому нравятся черепашки, проявятся, так что рисуйте своих черепашек. 

Какая была самая необычная реакция на ваши работы, которая вам запомнилась? 

Вова Перкин: Однажды мы с командой делали роспись в общественном пространстве, к нам подошел мужичок такого вида, как будто он только вышел с завода. И говорит: «О, банан, банан, банания! Вы все — банания!» Мы тогда рисовали бананы, и так у нас появилось имя для персонажа. 

Андрей Бартенев: У меня есть гениальная история о том, как ранняя картина Вовы Перкина оказалась в коллекции Алены Долецкой. В 2016 году я делал выставку «Переспелые пальцы слонов» в галерее «ЗДЕСЬ на Таганке», пригласил туда Алену. Она пришла в своем белом пиджаке, накинутом на плечи, и, не проходя в залы, увидела вдалеке картину: «О, Бартенев, а кто это у тебя там, англичанин или француз?» Я говорю: «Это не англичанин и не француз, а Вова Перкин из Майкопа». Она в ответ: «Я хочу Перкина себе». Я сказал: «Есть одна проблема — это стена. Тебе кусок стены отдать?» Алена была сражена, и так Вова сделал прекрасную версию на холсте. Теперь мы выставляем эту картину, с которой и началась наша история.

Вы оба не из Москвы: Андрей из Норильска, Вова из Майкопа. Как вам кажется, есть ли какая-то разница между художниками, которые родились и выросли в столице, и теми, кто происходит из регионов?

Вова Перкин: Солнечный Майкоп дал мне особый заряд и краски. Майкоп — маленький город, там ты находишься в постоянном контакте с людьми, поэтому в столице у меня сложилось все довольно легко: переехав в Москву, я очень быстро находил дружественные мне коллективы. Из-за того, что на первых порах мне нужно было каждый день ездить с «Юго-Западной» до «Медведково», я очень быстро изучил Москву. Разница между региональными и московскими художниками только в том, что москвичи чуть-чуть медленные. Иногородние двигаются и развиваются гораздо быстрее. 

Андрей Бартенев: Людям, которые отличаются от массового потока, сложно жить в маленьких городах. Я всегда говорю, что, если в вашем регионе вам тяжело, переезжайте в большие города — Санкт-Петербург и Москву. В них присутствует большая терпимость к людям с уникальными особенностями, чем в маленьких городах. В большом городе легче найти содружество таких же по энергии людей, благодаря чему появляется шанс сохранить свой талант и дать ему возможность развиться.

Когда в 1989 году я переехал в Москву, это было драматически сложно, но атмосфера и доброжелательность артистической среды все перекрывала. Я не обращал внимания ни на бытовые, ни на финансовые трудности. Тогда в Москве был продуктовый голод, но при этом такая крутая арт-жизнь. Характер, которым я сейчас обладаю, мог сформироваться, выстроиться, окрепнуть только в этих условиях. Москва резиновая, она всех примет. 

В чем принципиальная разница между арт-жизнью в те годы и сейчас? 

Андрей Бартенев: Вторая половина 80-х — первая половина 90-х — это перестройка, расцвет нового искусства. Все практиковали тотальное безумство. Это была всеобщая арт-медитация: чем безумнее, тем лучше. Сейчас, к сожалению, такого максимального расцвета нет. Но существуют альтернативы: институции, фонды, коллекции, коллекционеры, которые пытаются удержать дисбаланс интеллектуально-изобразительного производства. За счет этого получается лабораторный вакуум — внутри него можно обеспечить таким художникам, как Вова Перкин, и его команде реалистичное будущее. В целом есть просто глобальные тенденции, к которым прикрепляются молодые таланты, но среди всего этого мало интересного. Такого бума, который был в конце 80-х, в 90-е, сейчас нет. Слишком много подражательства и чрезмерной насмотренности, которые подавляют молодых художников. Эту насмотренность и это подражательство не выжжешь ничем.

Что для современного художника означает успех? Считаете ли вы себя успешными?

Вова Перкин: Вдохновение и правильное окружение. Сделать большую картину — это для меня успех. Даже не важно, увидят ли ее. Когда выполняешь поставленную перед собой цель — это успешность в моем понимании. 

Андрей Бартенев: Любовь. Просто присутствие любви — внутри и вокруг меня. Приятно, когда зрители восхищаются и эмоционально поддерживают, но любовь близких людей, которая существует на протяжении многих лет, — это самое главное.

Коммерческий успех художника влияет на искренность его искусства? 

Вова Перкин: Коллаборации с брендами, например, — это очень круто. Этот формат помогает сделать работу так, как бы ты не сделал в обычных условиях. Когда бренд уважает художника, это прекрасный опыт. А когда к тебе подходят и говорят: «Градиент вот тут залей», это отвратительное сотрудничество.

Андрей Бартенев: Я считаю, что искусство обязательно должно быть искренним — и это первично. А как куратор и галерист скажу: искреннее искусство легче продавать. Неискреннее искусство не продашь. Коммерческое искусство сразу видно. 

Вова Перкин: Художники не делают работы для того, чтобы их продать. Ты распространяешь свое искусство и с помощью этого делаешь новое. И такого плана коммерция — это нормально, художник должен набирать себе бюджеты на создание чего-то большего.

Андрей Бартенев: Если есть возможность концентрироваться на искусстве, это полезно для будущего художника. Для того, чтобы быть куратором и галеристом, я перестал быть художником — это большая потеря. 

Я хочу сказать спасибо Вове — он своим живописным энтузиазмом вернул меня к живописи. Потому что я вообще перестал рисовать со второй половины 1990-х годов на холсте. Занимаясь с Вовой, наблюдая за тем, как он меняется, я просто заразился и опять вернулся к живописи. И это совершенно естественный обмен. 80% работ на этой выставке находятся в частных коллекциях. И я счастлив, что то, что видят мои глаза, мои друзья тоже видят.

Я знаю одно: есть вымышленные трудности, а есть реальные трудности. Реальные трудности — когда кто-то болен или кто-то умирает из твоих близких. Все остальное не трудности, не нужно им отдавать свою энергию и свою жизнь. Сама жизнь без этих двух факторов — болезни и смерти — полное счастье. Мгновение, которое мы все разделяем друг с другом, мы должны прожить счастливо.

Беседовала Юля Крюкова