Юлий Ким: Из сумасбродства моего вдруг возникает чей то лик

Сегодня исполняется 85 лет замечательному поэту, драматургу, основоположнику бардовского движения в СССР, лауреату литературных и музыкальных премий и  Лауреату Государственной премии имени Булата Окуджавы Юлию Киму. Юлий Черсанович – автор стихов к любимым зрителями  фильмам «Бумбараш», «Обыкновенное чудо», «Про Красную Шапочку» и многим другим. Он  работает в соавторстве с  лучшими композиторами нашей эпохи  В. Дашкевичем, […]

Сообщение Юлий Ким: Из сумасбродства моего вдруг возникает чей то лик появились сначала на Московская правда.

Сегодня исполняется 85 лет замечательному поэту, драматургу, основоположнику бардовского движения в СССР, лауреату литературных и музыкальных премий и  Лауреату Государственной премии имени Булата Окуджавы Юлию Киму.

Юлий Черсанович – автор стихов к любимым зрителями  фильмам «Бумбараш», «Обыкновенное чудо», «Про Красную Шапочку» и многим другим. Он  работает в соавторстве с  лучшими композиторами нашей эпохи  В. Дашкевичем, Г. Гладковым, А. Рыбниковым, всего же в его фильмотеке — свыше пятидесяти названий.

— Юлий Черсанович, листая страницы вашей непростой биографии, поражаешься тому, насколько  удивительной она оказалась. Ваш прадед, священнослужитель,  лично крестил будущего маршала СССР  Георгия Жукова. Вы родились в семья переводчика с корейского  и учительницы русского языка. Сам вы, коренной москвич, окончив историко-филологический факультет Московского педагогического института, по распределению оказались на краю земли, на  Камчатке.  Ну, не удивительно ли все это?

— Да, я шел разными стезями и на каждой случалось что-то особенное. Если говорить о стезе профессиональной, которую мне обеспечил диплом педагогического института, то этот мой путь простерся на девять лет, а потом внезапно оборвался. Не по моей вине.  В школе в  поселке Ильпырский на  Камчатке я ведь был очень увлеченным преподавателем русского языка и литературы. Русский язык был позарез необходим ученикам вечерней школы, в которой я  преподавал.

— В одном из интервью ваш друг Сергей Никитин назвал вас «человеком пушкинской пробы», заявив, что ваш язык «восходит к XIX веку», что  за вашей легкостью — «огромная работа над собой, над литературным материалом», и что «трудно найти в современной авторской песне более русского поэта, чем Ким».

— Это, скорее,  делает честь Сергею Никитину, который на самом деле сильно преувеличивает мои заслуги. Но русский язык я действительно очень люблю, и  когда что-то сочиняю, то иногда это получается недурно.

— Два десятка сборников, десятки пьес и сценариев фильмов, каждый из которых стал популярным еще при существовании СССР. И при этом ваше имя стоит  в одном ряду с участниками диссидентского движения в СССР, ваши песни чаще всего звучали в компаниях физиков-диссидентов, близких к кругу Сахарова?  Как эта официальная и неофициальная стороны вашей жизни совмещались?

—  Ну, на самом деле, я был вхож в те же самые дома, что и Высоцкий, и Галич, и Окуджава, хотя сам-то слышал свои записи там далеко не так часто. Что  касается круга физиков,  то эти ребята действительно были в курсе некоторых деталей моей биографии. С 1965  года по 1968 год я преподавал литературу, историю и обществоведение в лицее при московском университете для одаренных физико-математически детей. Вот там было очень много гитарных концертов, ну, а потом еще последовали  аудитории Дубны и Обнинска.

— Очень  многие  авторы — литераторы и композиторы — говорили в свое время о кино, лишь как  о возможности заработка, а не как об арене, где могла бы прозвучать серьезная музыка. А вы кино всегда вспоминаете очень радостно…

— Когда я думаю о том, кто из бардов оказался ближе всего к театру и к кино, то понимаю, что объективно стою в этой области на первом месте. Меня  в отличие от многих тянуло к театру с молодых ногтей. Хотя в институте от этой истории я был далек, несмотря на то, что учился с Петром Фоменко, который всячески пытался вовлечь меня в драмкружок. Но в те времена мои  увлечения лежали в плоскости стихотворного творчества. В институте мои песни были  еще подражательными, но тяга к  театру уже была. А на Камчатке сцена местного клуба оказалась в моем полном распоряжении, и я  был сам себе и режиссером, и композитором, и певцом, и автором текстов. Сам себе был театром. И вот тут-то меня потащило в театр со страшной силой. Поэтому вернувшись в Москву, я со своими учениками-вундеркиндами – физиками и математиками, частенько отвлекался на пляски и  песни. Эти постановки показывались в МГУ на Ленинских горах, а туда, между прочим, вся Москва съезжалась посмотреть представления.

Потом меня в кино позвали сочинять песни. А затем и Пётр Фоменко позвал сочинить столько номеров, сколько я захочу, в его спектакль  по Шекспиру. Я  согласился и уже прочно вступил на театральную дорогу.

К тому же мне в этом  очень помогла в свое время… Госбезопасность. Я, работая в школе, не забывал сражаться за права человека, подписывал всякие петиции. Лично знал шестерых из восьмерых людей, участвовавших в демонстрации  на Красной площади 25 августа 1968 года, выражавших протест против введения в Чехословакию советских войск СССР. Хотя сам и не выходил с требованием, потому что не считал это целесообразным, но время показало, что исторически эти ребята оказались правы.  А поскольку все знали, что я был близок к диссидентским кругам, то  в какой-то момент меня вызвали «наверх», к начальству, и сообщили, что в моих педагогических услугах школы больше не нуждаются. Так в 1968 году мне было отказано от педагогической деятельности навсегда. Чтобы не подводить хорошее учебное заведение, в котором я работал, я написал заявление об уходе по собственному желанию. Позже меня позвали  уже на самый верх Лубянки, и вот там-то я  спросил: «А чем тогда я могу зарабатывать себе на хлеб?» Ответ последовал неожиданный: вы  же работаете в кино и театре,  и тут мы вам не препятствуем. Это с их стороны был очень точный ход: писать для кино и быть диссидентом  было взаимоисключающими явлениями.  Потому что, являясь членом съемочной группы или творческого коллектива, подписывать воззвания против — означало подставлять  работу товарищей под удар.

Должен вам сказать, что  Госбезопасность в те годы с меня глаз не спускала.  Лубянка смотрела, чтобы я тайком ни в чем не участвовал. На этом фоне редактура в театре и кино выглядела очень либерально: иногда они просили что-то снять, но все же это была не Лубянка. Вот таким образом в 1968 году я стал твердо на путь сотрудничества с кино и театром,  и остаюсь на этой дороге по всей день. Я, по сравнению с остальными бардами, наиболее плотно связан с этой областью.

— Что вы сегодня пишете?

— У меня произошло то, что  в свое время произошло с писательницей Диной Рубиной, которая стала маститым беллетристом, мощно и профессионально внедряющемся в  ту или иную область нашей жизни, в результате чего возникали  ее многостраничные романы. Последние несколько десятилетий я главным образом занимаюсь  созданием либретто для мюзиклов. Московской театр Оперетты,  некогда взявшись ставить иностранные мюзиклы, плавно перешел на отечественные. Либретто многих мюзиклов, которые они поставили, написаны мною, в их числе «Граф Монте-Кристо», «Граф Орлов», а потом был еще и очень рискованный мюзикл к произведению Толстого «Анна Каренина». Мюзиклы  ведь не обязательно  должны быть веселыми. Вспомните «Иисус Христос Суперзвезда», который много десятилетий идет в Театре имени Моссовета.

Было и «Доходное место» по Островскому  на прекрасной музыке Геннадия Гладкова в постановке Валерия Архипова – всё это лихо, в блеске, с размахом.

— А были у вас ситуации, когда что-то не получалось?

— Такие этапы случаются у всех: берешься, и не получается. Но потом проходит время, берешься снова, и получается. Сегодня с улыбкой вспоминаю свою первую неудачу, связанную с Театром на Таганке. Я уже был знаком с Юрием Любимовым, сам ему предложил некий сюжет, ему идея понравилась. Я уселся за стол, три дня вертел ручку в руках, менял листы на столе и понял, что не понимаю, как к этому материалу подступиться.

Затем меня пригласили в театр Советской Армии сделать внутри инсценировки «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» по  Курту Воннегуту новеллу «Золушка» в окопном варианте. Там рассказывается, как пленные англичане разыгрывали сюжеты со всеми присущими военному времени  грубостями. Типа «Бьют часы,  едрена мать, надо с бала мне бежать». Это еще очень мягкий вариант. Вот по этим двум строкам мне было предложено в окопном варианте восстановить новеллу «Золушка» на 20 минут. Я восстановил, и на этом примере понял, как оно делается, познав на практике некие тонкости, мудрости и законы.

Затем была моя первая самостоятельная пьеса для Театра Советской Армии.  Разыскав сюжет про «Чудо-юдо я и так победю»,  сочинил сказку в два акта, поучилось  прелестно, но в театре пьеса не пошла. Но зато ее экранизировал Юзовский, сняв позже  фильм «Раз, два – горе не беда!»

И тогда я решил ерундой  больше не заниматься, а с размахом взяться сразу за что-то великое. Написав на листе название «Профессор Фауст», я честно сочинял пьесу, на четыре действия  ушло 5 лет. Первый акт написал в 1975-м, последний закончил  в 1979-м. И отправился снова на Таганку, читать.  Владимир Высоцкий ушел из зала после прочтения мною первого акта, Любимов дипломатично дотянул до конца второго.

— Смешно и грустно. Юрий Черсанович, какие люди серьезно повлияли на вашу жизнь?

— Ну, начнем с того, что  непосредственно игре на гитаре  меня учила тетушка, за что ей большое спасибо. Если говорить о таком понятии, как стиль, то здесь поработал не один человек, а эпоха, тусовка и моя компания, прежде всего, институтская. В эпоху оттепели сложилась та самая интеллигенция, которую потом назвали шестидесятники. Она обладала своим языком, самоиронией, взглядом на вещи, способностью сопротивляться несвободе. Вот эта компания со своим взглядом на мир и повлияла на меня необратимо. Так что я —  коренной шестидесятник. Хотя к шестидесятникам можно отнести таких разных личностей, как Галич, Любимов, Высоцкий, Окуджава. Родившиеся в разные годы, все они  — шестидесятники. На меня повлияли, конечно, Юрий Визбор, Пётр Фоменко, и вся наша институтская братия, которая очень по-разному проросла в  последующие годы.

— Вы живете между Москвой и Иерусалимом. А они, эти города, на вас влияют?

— Мною всецело владеет история России – и ее прошлое, и ее сегодняшний день, и ее будущее. Я нашей истории принадлежу со всеми потрохами. Принадлежу и по месту рождения, и по образованию, и по переживанию этой самой истории. Но, как ни странно,  Израиль  тоже на меня влияет, я там в какой-то момент пустил корни.  Эта страна поразила меня своей судьбой – прошлой и нынешней.  Я в армии ведь не служил по причине близорукости, и понятия «гражданский долг или защита Отечества» в моей жизни прошли по краю, мне никого не приходилось защищать с оружием в руках. А вот в Израиле я вдруг увидел  на улицах публику в военной форме, причем, это в основном были молодые люди, которые приезжали на побывку.  Эта страна всё время находится в состоянии перманентной войны, и когда начинается обстрел из Сектора Газа, израильское население «вскипает» мгновенно. Обсуждается поведение штабов, обсуждается то «куда правительство смотрит» — это часть  ментальности израильского народа.  Но когда начинает звучать поминальная сирена, где бы вы ни ехали, где бы ни находились, все люди встают. Останавливается движение, останавливается городской  транспорт. И я тоже встаю,  чувствую себя причастным к современной истории этой страны.

— А музыку каких бардов вы слушаете в свободное время для удовольствия, и  как  сегодня относитесь к домашним концертам в небольших компаниях, столь расхожим в семидесятые годы прошлого века?

— Я слушаю музыку Нино Рота, которую очень люблю. Если говорить о бардах, то у меня есть  любимые песни Булата Окуджавы, Володи Высоцкого, Миши Щербакова.

Что касается небольших аудиторий, так называемых «домашников», мне всегда там приятно выступать. Аудитория уже четко понимает, с кем  будет встречаться. Устанавливается особый  контакт между залом и исполнителем, который так ценил Окуджава. Домашники – это, как правило,  компания единомышленников, которая может соглашаться с тобой или нет, но в основном чувствует так же, как и ты сам.  И стоя перед такой аудиторией, всегда ловишь встречную волну. А когда исполнитель ловит встречную волну, то у него появляются крылья.

Елена Булова.

Главное фото с персонального сайта Юлия Кима

Сообщение Юлий Ким: Из сумасбродства моего вдруг возникает чей то лик появились сначала на Московская правда.