Поросенков Лог: анатомия лжи
Предварительные замечания
На прошедшей недавно конференции «Дело об убийстве Царской Семьи» владыка Тихон, в ряду вопросов, предварявших выступление доктора исторических наук Л.А. Лыковой, задал и такой вопрос: «Можно ли доверять «Записке Юровского»?» Надо признать, что в данном случае было бы слишком естественно парировать: «А разве вся деятельность новой комиссии и нового следствия не свидетельствуют об этом доверии?». Все же весьма хорошо, что прозвучала формулировка, не дающая уклониться в подробности второстепенного плана. Историческим обоснованием подлинности «царской могилы» служит не что иное, как «Записка Юровского», и проблема доверия к ней носит кардинальный характер.
Статья, предлагаемая вниманию читателя, является сокращенным и отчасти переработанным вариантом очерка «Документ, изъеденный ложью» из брошюры. «Юрий Григорьев, Андрей Мановцев. Екатеринбургские останки: упрямые факты» (СПб 2017). Книга П.В. Мультатули «Убийство Царской Семьи. Следствие не окончено...» М. 2016 упоминается далее как Мультатули, книга Н. Росса «Гибель Царской Семьи» «Посев» 1987, упоминается как Росс.
Наконец, необходимо отметить, что содержание этой статьи опирается во многом на неопубликованную работу князя Андрея Кирилловича Голицына «Великая фальшивка нашего времени», именно Андрею Кирилловичу принадлежат многие соображения, играющие существенную роль для текста.
Официальное признание остается в силе?
По официальным документам, принятым в 1998 г., ранним утром 17 июля 1918 г., тела расстрелянных в Ипатьевском доме привезли на Ганину Яму, а затем, в ночь на 19 июля — т.е. более, чем через 1,5 суток — увезли оттуда ради более надежного сокрытия. В 4 часа 30 мин 19 июля грузовик с трупами застрял в Поросенковом Логу, и, после двух часов безуспешных попыток вытащить машину, Я.М. Юровский принял решение о захоронении трупов посредине дороги на Коптяки, в районе переезда №184. В «Справке о вопросах, связанных с исследованием гибели семьи бывшего российского императора Николая II и лиц из его окружения» (далее «Справка») приводится отрывок из «воспоминаний Юровского»: «Часам к 7 утра яма, аршина в 2 [1,7 м] глубины, 3 [2,5 м] в квадрате, была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали — следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранен вполне — этого места погребения белые не нашли».
С помощью нехитрой арифметики читатель сразу же получает удивительный результат: яма, о которой говорит Юровский, была выкопана всего за полчаса! Понятно, что это невозможно, и таким образом, при первом же знакомстве с тем, что относится к захоронению в Поросенковом Логу, мы сталкиваемся с ложью, довольно несуразной. В «Справке» говорится и о сожжении двух трупов в то же утро и на том же месте. Этим сведениям будто бы соответствует находка 2007 года на Поросенковом Логу чьих-то останков, долгое время выдававшихся за останки Великой Княжны Марии Николаевны и Цесаревича Алексея. Однако сожжение двух трупов требует, в действительности, многих часов и предполагает в остатке совсем не 70 г.
Под «воспоминаниями» Юровского подразумевается текст, который называют обычно «Запиской Юровского» и который, на самом деле, существует в нескольких модификациях: 1) рукописной; 2) машинописных; 3) «Исповеди палача», как называют воспоминания (и вправду; литературно обработанные неизвестным лицом) Юровского 1922 года; 4) беседы Юровского со старыми большевиками в г. Свердловске 1934 г. Рукописный и машинописные варианты принято относить к 1920 году. В упомянутых вариантах есть разночтения. Естественно считать, что исходным является вариант рукописный, написанный, в действительности, рукою совсем не Юровского, а Михаила Николаевича Покровского, заместителя наркома просвещения в сфере науки и высшего образования, члена ВЦИК, историка-марксиста, академика, занимавшего самые высокие посты в созданной им Социалистической (впоследствии – Коммунистической) академии. Много потрудившегося для переосмысления отечественной истории, первого и главного ее фальсификатора. Рукопись «Записки» была обнаружена в 1997 году доктором исторических наук Ю.А. Бурановым.
Представить, что человек такого ранга, как Покровский, записывает «под диктовку» то, что рассказывает ему пусть не рядовой, но все же просто убийца, невозможно. Вскоре мы увидим, что имело место нечто вроде обратного, а именно Юровский повторял за Покровским даже то, что мог бы не повторять.
Важно подчеркнуть, что «Записка Юровского» никогда не подвергалась официальному историческому анализу, несмотря ни на какие призывы к оному, и тем самым оказывалась как бы «в безопасности»: неоднократная (с 1990-х гг.) и порою весьма авторитетная критика оставалась каждый раз всего лишь «частным мнением». Как это ни покажется странным, но и сейчас имеет место то же самое. Да и странно было бы ожидать от Л.А. Лыковой, давней сподвижницы В.Н. Соловьева, критического отношения к дорогой для нее «Записке».
В то же время, чтобы убедиться в несостоятельности «Записки» как исторического обоснования подлинности могильника в Поросенковом Логу, достаточно простого здравомыслия. Знакомство с противоречиями, содержащимися в «Записке»: несуразностью, голословностью или лживостью ее положений приводят к однозначному выводу. Вначале мы рассмотрим вопрос об авторстве, а затем, в основном, станем «двигаться» по «Записке» хронологически: от момента перед увозом тел расстрелянных из Ипатьевского дома до создания могильника в Поросенковом Логу. Что касается текста, то мы будем следовать, главным образом, публикации Г. Рябова в журнале «Родина» №4-5 1989 г. (упоминается как «Записка»). Будем также привлекать и стенограмму беседы Юровского со старыми большевиками 1934 г. (Вениамин Алексеев «Гибель Царской Семьи: мифы и реальность», Екатеринбург 1993 г., стр. 108-116, в нашем тексте – «Стенограмма»), а также «Исповедь палача» («Последний царь нашел свое место» - в книге «Исповедь цареубийц», М.2008, стр. 289-301, в нашем тексте – «Исповедь палача»)
Авторство Покровского
Допустим, графологического анализа недостаточно, и принадлежность почерка Покровскому в рукописном варианте «Записки» еще не доказывает его авторства, которое мол восходит к Юровскому. Однако, вторичность Юровского в отношении версии Покровского устанавливается еще и такими сопоставлениями. Есть утверждение в рукописном тексте «Записки», которое не соответствует действительности и которое Юровский повторяет, зная, что это неправда. При этом «чистота эксперимента» (т.е. то, что Юровский всего лишь дисциплинированно послушен) видна также из того, что это утверждение совершенно несущественно для главных положений версии, ставшей с 1998 г. «официальной». Заключается оно в следующем: Юровский будто бы один привел семью с верхнего этажа в ночь с 16 на 17 июля. В «Записке» читаем: «Комендант отправился за ними лично, один и свёл их по лестнице в нижнюю комнату». Однако свидетельства непосредственных участников расправы в Ипатьевском доме дают иную картину начального этапа злодеяния, чем у Юровского. Павел Медведев, арестованный после бегства большевиков из Екатеринбурга, на следствии подробно рассказал, как всё происходило. В протоколе допроса с его слов записано: «Часу во втором ночи вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царских дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нёс на руках… Впереди шёл Государь с Наследником, за ним — Царица, дочери и остальные. Сопровождали их Юровский, его помощник (Никулин – А.М.) и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии (Медведев-Кудрин и Ермаков – А.М.). Я тоже находился тут» (Росс, стр. 160). Двое других участников убийства называют список тех же лиц, которые сопровождали ничего не подозревавших узников Ипатьевского дома, а именно: Медведева-Кудрина, Медведева Павла, Никулина, Ермакова и, естественно, Юровского. По мысли А.К. Голицына, Покровский никакого особого смысла не вкладывал в то, кто именно будил Царскую Семью. Написал, как написалось. Важно то, что и это Юровский повторял. Значит, строго было ему наказано следовать букве Покровского.
После расстрела
В «Записке» читаем: «Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль, покрывая сукном, чтобы не протекала кровь. Тут начались кражи, пришлось поставить 3 надёжных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась переноска (трупы переносили по одному). Под угрозой расстрела всё похищенное было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т.п.)». Однако, как это ни странно, лица, которые проходили по белогвардейскому следствию, и которые давали показания по горячим следам, обвинённые как участники убийства Царской Семьи, ни о каком мародёрстве свидетельств не оставили. Павел Медведев описывает всё, что произошло после кровавой расправы; как выносили трупы на носилках из простынь, как укладывали в солдатское сукно… Вот соответствующий фрагмент его рассказа: «Со всех членов Царской Семьи, у кого были на руках, сняли, когда они ещё были в комнате, кольца, браслеты и двое золотых часов (как снимали, не уточняет – А.М.). Вещи эти тут же передали коменданту Юровскому. Все 11 трупов тогда же увезли со двора на автомобиле» (Росс, стр. 153). Допрошенный Ф.П. Проскуряков также показал, что все драгоценности были тут же отобраны и унесены Юровским (Росс, стр. 278). Драматичный рассказ о мародерстве после расстрела имеет свою смысловую нагрузку: с него начинается описание цепи трудностей, с которыми пришлось столкнуться Юровскому, и эта цепь должна привести к созданию могильника на Поросенковом Логу.
Ненадежный Ермаков
Отрицательное отношение к Ермакову — один из лейтмотивов «Записки». Должен был пригнать машину для увоза трупов после расстрела в 12 часов, опоздал на полтора часа. По дороге из Екатеринбурга «люди Ермакова» остановили машину с трупами и возмущались невозможностью самим принять участие в казни, мешали нормальному ходу дела. Ермаков должен был приготовить место для сокрытия трупов — не приготовил. Наконец, то, что пришлось отказаться от захоронения в урочище Четырех Братьев, также связано с Ермаковым: видите ли, его знакомый оказался свидетелем создания ямы для захоронения. Для «Записки» Ермаков — фигура, контрастная по отношению к «коменданту», честному коммунисту, исполнявшему свой долг. Документ, сфабрикованный М.Н. Покровским, не лишен художественных черт.
Ермаков не опаздывал
В начале «Записки» сказано: «В 12 часов ночи должна была приехать машина для отвоза трупов. <…> Грузовик в 12 часов не пришёл, пришёл только в половине второго. Это отсрочило приведение приказа в исполнение. <…> Когда приехал автомобиль, все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных...» Однако никто из непосредственных участников (кроме Юровского) этого факта не подтверждает. Медведев Павел был допрошен членом Екатеринбургского суда Сергеевым 1 февраля 1919 года. На следствии он показал: «Часов в 12 ночи Юровский разбудил Царскую Семью… Ещё прежде, чем Юровский пошёл будить Царскую Семью, в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена: один, как оказалось впоследствии, — Пётр Ермаков» (Росс, стр. 161). То же подтвердил в апреле 1919 года на допросе у следователя Соколова охранник Проскуряков. «Пашка Медведев, - сказал он, - <…> команду предупредил о расстреле Царской Семьи часов в 11 вечера. В 12 часов ночи Юровский стал будить Царскую Семью, потребовав, чтобы они все оделись и сошли в нижние комнаты» (Росс, стр. 277).
Кто поехал с Ермаковым
По утверждению Покровского-Юровского, «опоздание автомобиля внушило коменданту сомнение в аккуратности Ермакова, и ком. решил проверить сам всю операцию до конца». В «Стенограмме» читаем: "Тов. Филипп [Голощекин], очевидно, щадя меня (т.к. я здоровьем не отличался), предупредил меня, чтоб не ездил на «похороны», но меня очень беспокоило, как хорошо будут скрыты трупы. Поэтому я решил поехать сам, и, как оказалось, хорошо сделал, иначе все трупы были бы непременно в руках белых. Легко понять, какую спекуляцию они развели бы вокруг этого дела. Распорядившись все замыть и зачистить, мы примерно около 3-х часов, или даже несколько позже, отправились. Я захватил с собой несколько человек из внутренней охраны». Этому факту нет никаких подтверждений. Павел Медведев показал на белогвардейском следствии С. Алексееву: «После увоза трупов из дома комендант Юровский приказал позвать команду и вымыть пол в комнате, где был произведен расстрел, а также замыть кровь в ограде, на парадном крыльце двора и где стоял автомобиль, что и было выполнено тогда людьми, состоящими на охране. Когда это все было сделано, Юровский ушел из двора в канцелярию при доме, а он, Медведев, удалился в дом Попова, где было помещение для караульных, и до утра из помещения не выходил» (Росс, стр. 153). Следователю Сергееву П. Медведев дал такие же показания. Врать ему не было причины, его положение как арестованного было слишком серьезно. Воспоминания цареубийц Михаила Медведева-Кудрина и Алексея Кабанова подтверждают, что Юровского в машине с трупами не было.
Встреча с «табором»
Следующий эпизод, встречающийся только у Покровского-Юровского, несомненно является художественным измышлением большевистского историка: «Проехав Верх-Исетский завод, верстах в 5, наткнулись на целый табор — человек 5 верховых, в пролётках и т.д. Это были рабочие (члены Совета, Исполкома и т.д.), которых приготовил Ермаков. Первое, что они закричали: «Что же вы их нам живыми не привезли?» Они думали, что казнь Романовых будет поручена им».
Куда доехала машина
В «Записке», сразу после встречи с сердитым табором, читаем: «Начали перегружать трупы на пролётки, тогда как нужны были телеги. Это было неудобно». В «Стенограмме» можно обнаружить объяснение: зачем перегружали? Оказывается, «версты через 3-4 застряли с грузовиком среди двух деревьев». Снова отметим «художественность» текста, ибо даже и представить непросто, как это грузовик застрял между двумя деревьями. По воспоминаниям Михаила Медведева-Кудрина ни «табора» они с Ермаковым не встречали, ни на пролетки трупы не перекладывали, ни в каких деревьях не застревали, но благополучно добрались до заранее выбранного места. Касвинов пишет: «Едва забрезжил рассвет шофёр Сергей Иванович Люханов вырулил в переулок и сопровождаемый уполномоченными и конным отрядом, повёл машину через спящий город к Верх-Исетскому заводу. <…> Дойдя до урочища, грузовик углубился в лес…». О том, что машина доехала до шахты №7, говорят и показания Н.А. Соколову крестьянина из деревни Коптяки Михаила Бабинова: «Автомобиль пришел сюда, где «Открытая» шахта, по дорожке и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видал его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли». (Л.А. Лыкова. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи». М.2007, стр.127).
Юровский место знал
По версии Покровского-Юровского, «комендант» был на Ганиной Яме впервые. Читаем в «Стенограмме»: «Застрявший грузовик не трогался с места. Спрашиваю Ермакова: «А что ж, далеко место, им избранное?» Он говорит: «Недалеко, за полотном железной дороги». А тут, кроме того, что зацепились за деревья, еще и место болотистое. Куда ни идем, все топкие места. Думаю, пригнал столько людей, лошадей, хотя бы телеги были, а то пролетки. Однако делать нечего, нужно разгружать, облегчать грузовик, но и это не помогло. Тогда я велел грузить на пролетки (а разгружал разве не на пролетки? – А.М.), т.к. дольше время не позволяло, уже светало. Только когда уже рассветало, мы подъехали к знаменитому урочищу. В нескольких десятках шагов от намеченной шахты для погребения сидели у костра крестьяне, очевидно, заночевавшие на сенокосе. В пути на расстоянии также встречались одиночки, стало совершенно невозможно продолжать работу на виду у людей. Нужно сказать, что положение становилось тяжелым, и все может пойти насмарку. Я еще в то время не знал, что и шахта-то ни к черту не годится для нашей цели». Сплошное вранье, вымысел. По воспоминаниям Михаила Медведева-Кудрина, никто не мешал, приехали и сразу выставили оцепление. Никаких «заночевавших крестьян», конечно, не было. А главное, Юровский был на Ганиной Яме, сам место выбирал за несколько дней до злодеяния.
Горный техник И.А. Фесенко по заданию Верх-Исетского завода занимался разведкой местонахождения руд в урочище Четырех Братьев. Ради собственного развлечения, он сделал на одной из берез надпись химическим карандашом: «11 июля 1918 г. горный техник Фесенко». Позже эта береза со следами копоти будет обнаружена белым следствием, и надпись будет внесена в описание места следователем Н.А. Соколовым. Не точно в этот день, может, вскоре после него, но до 17 июля Фесенко с рабочими встретили ехавших верхом Юровского и с ним двух людей. Юровского Фесенко знал в качестве «известного в городе человека». Рабочие опознали одного из спутников комиссара — П.З. Ермакова. Чекист спросил инженера, чем тот занимается в этом месте. Техник ответил: разведкой руд. Тогда Юровский спросил, можно ли будет проехать по дороге на Коптяки на грузовике, уточнив, что нужно будет провезти 500 пудов хлеба (т.е. 8190 кг). Фесенко ответил, что проехать можно, т.к. дорога хорошая. (Росс, стр.331) Другой свидетель, крестьянин деревни Коптяки М.А. Волокитин, также видел в те дни Юровского в тех местах. (Мультатули, стр. 76).
Священник Никольской церкви на Верх-Исетском заводе сообщал следующее: накануне убийства Царской Семьи 16 июля 1918 г., жители Верх-Исетского завода, находившиеся на сенокошении, были с утра удалены из леса между названным заводом и деревней Коптяки, в местности под названием «Четыре Брата», в районе озера Шувакиш» (Мультатули, стр. 78). Мы видим, таким образом, совершенно иную картину, чем в странных рассказах Покровск ого-Юровского, в которых действующие лица не соответствуют революционной значимости порученного им дела.
Проговорка Юровского
В урочище Четырех Братьев, по Покровскому-Юровскому, снова возникла проблема мародерства, в связи с обнаружением драгоценностей, зашитых в одежду расстрелянных. Представляет интерес следующий отрывок из рассказа «честного коммуниста» (по «Стенограмме»): «На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и других ценных камней, представлявших из себя не только вместилища для ценностей, но вместе с тем и защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих, никто не повинен. Ценностей этих оказалось всего около полпуда. Жадность была так велика, что на Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье. Те части ценностей, которые белые при раскопках обнаружили, относились несомненно, к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров. Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там. Как они не досмотрели за другими остатками ценностей. Времени у них для этого было достаточно. Вероятнее всего, просто не догадались». Насчет «панцирей из драгоценностей» нельзя не напомнить, что в книге Ю.А. Григорьева «Последний император России. Тайна гибели» убедительно показана лживость (не говоря уж о гнусности) соответствующих утверждений Юровского. Однако для нас особую важность представляет одна из последних фраз приведенного отрывка: «Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там». Отметим законно возникающий здесь вопрос: а почему они стали копаться в пепле? Тем не менее, в этой фразе, относящейся к 1934 г., у Юровского нет грубой ошибки, допущенной в воспоминаниях 1922 г., где передана прямая речь красноармейца, принесшего Юровскому большой бриллиант и сказавшего: «Вот возьмите, я нашёл его там, где сжигали трупы». («Исповедь цареубийц», стр. 297). Проговорился чекист.
В шахте тел не было
Следствием Н.А. Соколова в шахте №7 были обнаружены труп комнатной собачки Джимми, вставная челюсть доктора Боткина и человеческий палец, средний, женский, предположительно Государыни. По версии Покровского-Юровского, тела расстрелянных поместили в шахту утром 17 июля. Мы читаем в «Записке»: «Сложив всё ценное в сумки, остальное, найденное на трупах, сожгли, а самые трупы опустили в шахту. При этом кое-что из ценных вещей было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части – этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми (которые его потом открыли) оторванного пальца и т.п. Но Романовых не предполагалось оставлять здесь — шахта заранее была предназначена стать лишь временным местом их погребения».
Бросается в глаза один из явных абсурдов «Записки»: в ней подчеркивается, что шахта предназначалась для временного погребения тел, в то же время ее пытались «завалить при помощи ручных гранат». Впрочем, видно по тексту, зачем понадобилось говорить о ручных гранатах — только из-за найденного в шахте пальца. Однако если бы палец был оторван от трупа при разрыве гранаты, он имел бы рваный край, в то время как палец отрублен ровно — скорее всего, чтобы снять кольцо. Отрубили и выбросили в шахту. В упомянутой книге Ю.А. Григорьева приводятся веские аргументы в пользу того, что тел в шахте не было: несложное сопоставление размеров каждого из двух колодцев, из которых состояла шахта, с размерами 11-ти окоченевших трупов показывают априорную бессмысленность затеи помещать их в шахту: выпирали бы. Нам встречалось восклицание Юровского в «Стенограмме», подразумевающее, как и в других случаях, вину Ермакова: «В то время я еще не знал, что и шахта ни к черту не годится». Что не знал, врал, а не годилась и вправду. Белым следствием, как подчеркивает Григорьев, в ней были обнаружены ровные голые стены, никаких следов крови — что было бы невозможно при помещении в шахту окровавленных тел. Заметим также, что и по Бафталовскому (см. интервью с Пчеловым), тел в шахте не было.
«Живые детали»
По «Записке» тела опускали в шахту, по «Стенограмме» — «побросали». Текст «Стенограммы» в этом месте поражает небрежностью устного вранья: «Ценности собрали, вещи сожгли, а трупы, совершенно голые, побросали в шахту. Вот тут-то и началась новая морока. Вода-то чуть покрыла тела, что тут делать? Надумали, взорвать шахты бомбами, чтобы завалить. Но из этого, разумеется, ничего не вышло. Я увидел, что никаких результатов мы не достигли, что так оставлять нельзя и что все надо начинать сначала. А что делать? Куда девать?». Здесь легко представить риторическое нагнетание проблемы и солидарность с рассказчиком единомышленников-слушателей, «старых большевиков». В «Записке», при рассказе о поисках Юровским более подходящих шахт, сообщается: «Задерживающие случайности продолжались и дальше — отправившись с одним из чекистов на место верхом, чтобы организовать всё дело, ком. упал с лошади и сильно расшибся (а позже также упал и чекист)». В «Стенограмме» несколько красочнее. После рассказа о том, как некий Полушин, «спец по сжиганию», свалился с лошади, повредил себе ногу и поэтому не встретился с Юровским, последний делится своими злоключениями: «Меня тоже постигла беда. Лошадь запнулась, встала на колени и как-то неловко припала на бок и отдавила мне ногу. Я с час или два пролежал, пока снова смог сесть на лошадь». Про падение попутчика тут ничего не сказано, т.к. третье падение в одном рассказе было бы слишком явным перебором.
Григорьев приводит простое объяснение многообразному вранью Покровского-Юровского: время, проведенное большевиками-похоронщиками на Ганиной Яме, надо было чем-то вербально заполнять или какими-нибудь «байками» отвлекать внимание от того, что там происходило.
Что происходило в урочище 17 и 18 июля 1918 г.
По версии Покровского-Юровского, в течение более, чем полутора суток в урочище Четырех Братьев не происходило ничего, кроме следующих действий большевиков-похоронщиков:
1) раздевание трупов;
2) извлечение драгоценностей из одежды;
3) сжигание одежды;
4) помещение трупов в шахту;
5) извлечение трупов из шахты;
6) создание ямы для закапывания части трупов;
7) реставрация участка земли до прежнего (без ямы) состояния.
В книге Григорьева произведен убедительный подсчет времени, ушедшего на указанные действия — и двенадцати часов не наберется! То-то и Юровский, как, верно, помнит читатель, говорил старым большевикам в Свердловске: «Времени у них было достаточно».
Получается весьма несуразная картина. Белые (чехи) наступают, сокрытие содеянного — дело особой революционной важности, а выполнение его не складывается, и драгоценное время уходит! Так, 17 июля, по «Записке», уже после собирания драгоценностей, сжигания одежды и помещения трупов в шахту, Юровский уехал с Ганиной Ямы в 11 утра (по «Стенограмме» в два часа дня), а вернулся глубокой ночью. Спрашивается, что же делали похоронщики в течение всего дня 17 июля, кроме того, что отгоняли от себя комаров? Тот же вопрос к 18-му июля. Вытаскивание трупов и занятие ямой (сейчас скажем об этом) не могло занять весь день, тем более, что ни того, ни другого не происходило.
Рассказ о выкапывании ямы приведем по «Стенограмме»: «Приехали мы поздно ночью, шли работы по извлечению трупов. Я решил несколько трупов похоронить на дороге. Приступили копать яму. Она к рассвету почти была готова, ко мне подошел один товарищ и заявил мне, что, несмотря на запрет никого близко не подпускать, откуда-то явился человек, знакомый Ермакова, которого он допустил на расстояние, с которого было видно, что тут что-то роют, т.к. лежали кучи глины». Здесь мы снова встречаемся с одним из абсурдов версии Покровского-Юровского. В «Записке» указанный запрет описан жестко: «Чтобы изолировать шахту на время операции, объявили в деревне Коптяки, что в лесу скрываются чехи, лес будут обыскивать, чтобы никто из деревни не выезжал ни под каким видом. Было приказано если кто ворвётся в район оцепления, расстреливать на месте». Почему же «знакомый Ермакова» проник через оцепление? Почему потом его не расстреляли, что было гораздо проще для чекистов, чем бросать трудоемкое и почти законченное дело? В «Стенограмме» читаем: «Так был провален и этот план. Яму решено было реставрировать».
И по «Записке», и по «Стенограмме» и целый день 17 июля, и целый день 18 июля похоронщики провели в ожидании и только. Однако следствием Н.А. Соколова был обнаружен на Ганиной Яме след какой-то деятельности находившихся там людей: истоптанность травы возле шахты и протоптанность тропинок к кострам. Об этом есть и документально зафиксированное свидетельство — уже упоминавшиеся нами показания крестьянина из деревни Коптяки Михаила Бабинова, отрывок из которых теперь мы приведем более развернуто: «Автомобиль пришел сюда, где «Открытая» шахта, по дорожке и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видал его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли. Была проторена тропа пешая к старой березе, где и оказался один из костров. Была легкая пешая тропа к Ганиной яме. Была истолочена трава на самой лужайке против шахты (выделено мною – А.М.)» (Л.А. Лыкова. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи». М.2007, стр. Лесничий Редникове также говорил, в своих показаниях Соколову: «Трава вокруг шахты вся сильно по поляне была утолочена» (Росс, стр.428) «Истолоченность травы» может означать только одно: долговременное вытаптывание. Откуда оно взялось? Если предположить, что на большом костре возле шахты сжигали тела, то объяснение дать нетрудно: это следы ухода за костром, горевшим много часов.
Кислота, бензин, керосин
Горючие вещества и серная кислота упоминаются в текстах «Записки», но, естественно, в них ничего не говорится о характере употребления этих веществ. Кислота предназначалась, мол, только для обезображивания лиц казненных, а горючие вещества для предполагавшегося сжигания только «некоторых трупов». По непонятной причине Юровский в «Исповеди» уточняет количество керосина, привезенного на Ганину Яму. Рассказав о том, как он вернулся в Екатеринбург с Ганиной Ямы днем 17-го июля, комендант сообщает: «Я отправился в Чрезвычайную Комиссию там застал снова Филиппа и других товарищей. Здесь порешили сжечь трупы… Я поехал к Заведующему Отделом Снабжения Уральского Народного Хозяйства тов. Войкову, заказал три бочки керосину, три банки серной кислоты…» (выделено нами – А.М.) Обратимся к фактам, касающимся использования горючих веществ на Ганиной Яме.
Существуют показания заведующего складом «автоотдела» П.А. Леонова, а также показания горного инженера Котенова (см. Росс, стр.327, а также стр. 394), из которых следует, что за 17 июля и первую половину дня 18 июля 1918 года, на Ганиной Яме было сожжено не менее 520 литров бензина. Н.А. Соколов в своей книге «Убийство Царской Семьи» написал: «Многие видели, как возился бензин. Оценивая показания свидетелей, я утверждаю, что его было доставлено на рудник самое меньшее 40 пудов». Сорок пудов — это шестьсот сорок литров. И если 170 л кислоты — это на порядок больше, чем нужно было бы лишь для обезображивания лиц казненных, то 640 литров — на порядок больше, чем нужно было бы для сжигания только одежды.
Где был Юровский 18 июля 1918 г.
И по «Записке», и по «Стенограмме» Юровский, после ряда бывших с ним злоключений, глубокой ночью с 17 на 18 июля прибыл на Ганину Яму «с веревками для вытаскивания трупов» и другими необходимыми вещами. Но есть свидетельство, что он провел эту ночь и следующее за ней утро в Ипатьевском доме. Приведем показания Ф.П. Проскурякова, данные им Н.А. Соколову в сентябре 1919 г.: «В четверг 18 июля с 6 часов утра меня Медведев поставил на пост внутри дома у комендантской. <…> Когда я в тот день, 18 июля, вступил на пост, в доме были уже Юровский, Никулин, Медведев и латыши. <…> Я хорошо помню, что Юровский, когда я пришел становиться на пост, был уже в доме. Должно быть, он и ночевал тут. У них шла уборка царских вещей, и они все очень торопились. Укладывали вещи все положительно, какие только можно было уложить. Но доподлинно сказать, каие именно вещи укладывались, я не могу, потому что сходить с поста я не мог. <…> О чем разговаривали в это время между собой Юровский, Никулин и Медведев, я не слышал. Были они все спокойные и, как мне тогда казалось, Юровский и Никулин были несколько пьяные» (Росс, стр. 278, выделено мною — А.М.).
По Дитерихсу, Юровский с Никулиным прибыли днем 18-го июля на Ганину Яму. По «Записке», напротив, Юровский отправился из урочища днем в город за машинами и телегами для увоза трупов в другое место. В «Стенограмме» такой подробности нет, но вслед за фразой о «реставрации ямы» идет: «Дождавшись вечера...» — как если бы целый день только тем и занимались, что ждали темноты, вместе с комендантом.
Основываясь на показаниях кучера Елькина, я писал в , что в ночь с 18-го на 19-е Юровский уехал в Москву. В В.Н. Соловьев привел показания того же кучера, данные им гораздо позже и содержащие те же факты, но только относящиеся к 19 июля. По этим (вторым) показаниям, получается, что Юровский уехал в Москву в ночь с 19 на 20 июля 1918 г. Все же мы с Владимиром Афонским в оспорили категоричное утверждение Соловьева и показали, что, во всяком случае, дата отъезда Юровского не может считаться однозначной.
Есть, однако, еще показания Никулина, относящиеся ко второй половине дня 18-го июля, приведем их: «Это длилось (Никулин имеет в виду сжигание трупов – А.М.) в течение всего дня семнадцатого и в начале даже восемнадцатого. И только во второй половине дня приехал, значит, Юровский в Ипатьевский дом и привез такой вот [ворох] этих самых предмет