Комар как альбатрос
Слово «андеграунд» ассоциируется в первую очередь с рок-культурой, точнее – с контркультурой, прошитой насквозь шумом зафузованной гитары. Это уже штамп, общее место, пристанище бессмысленных споров. Мы забываем тот факт, что наиболее устойчивой, сохраняющей собственную преемственность и неустанно воспроизводящей себя, является «тюремная культура» – вот уж где андерграунд!
Ярослав Солонин
Россия же в этом плане просто Клондайк какой-то! Начиная с пронзительного гимна свободе – «Соловья» Алябьева, написанного им в Петропавловской крепости, и заканчивая нашим земляком Александром Спиридоновым, больше известным общественности под псевдонимом «Комар».
«Эх, люблю я жизнь блатную, да воровать боюсь», - так начинается одна из записей известного мэтра «воровского» песенного жанра Аркадия Северного, звёздный час которого начался со знакомства с будущим его импресарио Фуксом, на тот момент собирателем фольклора и очень образованным ценителем народной культуры и джаза. У Комара же творческая колея пролегла более аутентично, что ли. 1968-й год, ночной концерт во дворе, приезд милиции, потасовка, и вот уже двадцатилетний юноша идёт «по этапу». За первым сроком – второй быстрокрылым соколом, а за ним и третий.
Как автор-исполнитель он окреп именно в неволе. В одном из мест заключения Комар собрал ансамбль из наиболее музыкальных зеков. А своего рода звукорежиссёром, «саундпродюсером» выступил большой поклонник его таланта… представитель тюремной администрации.
Александр Спиридонов. Фото с сайта www.shlyger.ucoz.ru
На воле Александр Спиридонов вёл вполне андеграундную жизнь – давал квартирные концерты, многие из которых дадут фору томпсоновскому «Страху и ненависти в Лас-Вегасе», записывал альбомы, умудряясь экспериментировать со звуком, осваивая диковинную на тот момент реверберацию. Условным Андреем Тропилло или Джорджем Мартином выступил Сергей Прохоров, с ним же в 1971-м Комар записал совместный альбом (как сейчас модно говорить – feat).
Блатной жанр в России впоследствии претерпел небывалые мутации, превратившись в банальную и тоскливую дискотеку для гопоты либо музыку, адресованную одиноким домохозяйкам. Куда-то делось изящество, трагизм, здоровый авантюризм, фирменное обаяние, уступив скудному собранию клише (и пресловутому «тумц-тумц», заимствованному из попсы), под которые удобно пить пиво и «гоп-стопить» младшеклассников.
Вполне возможно, что хранители традиций, какие-нибудь «катакомбники» остались, но Интернет о них ничего не сообщает. Что тут говорить, если и о Комаре информации кот наплакал: парочка публикаций в 1990-е (включая некролог), одно выступление на Воронежском телевидении да лаконичные биографические справки на нескольких сайтах, посвящённых так называемому «русскому шансону».
Несмотря на кажущуюся собственную локальную значимость, Комар хорошо вписывается в общекультурный контекст, а кое-где пересекается вольно - невольно с несколькими важнейшими для XX века культурными символами-персоналиями. В одном из лагерей Коми АССР, куда его отправили, в 1960-х проходил службу Сергей Довлатов, автор в том числе «Зоны», обозревший все прелести лагерной жизни с ракурса «вертухаев». В репертуар Комара входили не только блатные песни, но и сочинения таких авторов, как Александр Вертинский, Вадим Козин, Петр Лещенко.
Юрий Шевчук, кого рок-н-ролл никак не сумел отвратить от цыганских мотивов (и тут даже попытка сделать что-то вроде Muse или Placebo – не более чем тончайшее культурное напыление на чём-то неубиваемом и хтоническом), поддерживал до последнего дружескую связь с Комаром. А на одном из концертов ДДТ в «Юбилейном» Александр Спиридонов сыграл на разогреве. Говорят, раскруткой Комара всерьёз собирался заняться Стас Намин. Но вышло почти как с Веней Д’ркиным – помощь не успела прийти вовремя, и полноценно своей востребованности в «лихие 90-е» Комар почувствовать не успел (парадокс – воровские песни, не востребованные в бандитское время).
Только вместо неизлечимой болезни судьба преподнесла двух отморозков, в роковую ночь на страстную пятницу 1996 года отправивших поэта на тот свет.
В качестве наследия от Комара нам остались килограммы любительских записей, ряд мифов и неизбежные вопрошания в пустоту.
С Аркадием Северным Комара часто сравнивают, хотя он и не настолько концептуален и разнообразен, как ленинградский коллега. Но опять же – у Северного был Рудольф Фукс, ставший для него не только импресарио, но и просветителем, направляющим началом. Для Александра Спиридонова прихотливым маяком служила неприкаянность.
Складывалось ощущение, что «воля», где его всеми способами действительность отфутболивала от более-менее нормальной жизни, была чем-то вроде палубы корабля, где жестокие матросы истязали бодлеровского альбатроса. Тюрьму нельзя назвать, конечно, простором для полёта, тем не менее, она стала его естественной средой обитания: «И вот, когда царя любимого лазури// На палубе кладут, он снежных два крыла// Умевших так легко парить навстречу буре// Застенчиво влачит// как два больших весла».
Парадокс неволи. Есть люди, для которых тюрьма становится чем-то вроде Оптиной пустоши. В любом случае, Комар достоин хотя бы минимума в виде официального издания всех имеющихся записей, а также полноценной биографии плюс мемориальной таблички на доме по улице Леваневского. Пока же на его фоне Владимир Высоцкий выглядит просто баловнем судьбы.
Почти как Мик Джаггер на фоне Ника Дрейка.
Источник: газета «Воронежская неделя», № 5 (2199), 4 – 10 февраля 2015 г.