Классик из районной газеты
О забытом серпуховском поэте Николае ДУБИНКИНЕ рассказывает Сергей БАГОЦКИЙ.
16 июля 2021 года исполнилось 70 лет со дня рождения замечательного русского советского поэта Николая Павловича Дубинкина (1951-1993). Его стихи долгое время оставались неизвестными широкому читателю. Неизвестны они и до сих пор. Единственный сборник поэта «Синий пронзительный свет» вышел в 2006 году в Серпухове небольшим тиражом.
В 1970-х годах по долгу службы я часто ездил в научный городок Пущино на Оке под Серпуховым (Московская область). И однажды мне в руки попала районная газета «Коммунист». То, что я прочел, меня настолько поразило, что я пошел в местную библиотеку и изучил подшивку районной газеты за несколько лет.
Дело в том, что стихи местных поэтов из литературного объединения «Серпейка», печатавшиеся на странице районной газеты, по своему уровню ничуть не уступали опусам маститых стихотворцев, публиковавшихся в толстых литературных журналах того времени. Судя по публикациям в газете «Коммунист», в Серпухове и его окрестностях жили и работали несколько высококлассных поэтов, абсолютно неизвестных широкому российскому читателю. Такие, как Виктор Кобченко, Лариса Куприяшина, Виталий Помазов, Ким Саранчин и другие. Несомненным лидером среди них был Николай Дубинкин.
Судя по биографическим данным, опубликованным в «Коммунисте», Дубинкин окончил факультет русского языка Московского областного педагогического института. Переменил много профессий, одно время даже работал секретарем газеты «Коммунист». Но долго на одном месте не задерживался. Ибо не умел ладить с начальством, не отличался дисциплинированностью, и, что греха таить, употреблял крепкие напитки. Поэты – они такие…
Сейчас, с появлением интернета, у поэтов появилась возможность заниматься продвижением своего творчества – можно создать персональный сайт, можно размещать стихи в соцсетях и на литературных форумах и порталах, можно рекламировать свои сочинения за деньги. У Николая Дубинкина, печатавшегося в районной газете во второй половине ХХ века, таких возможностей не было. Но, по крайней мере, его хорошо знали в Серпухове.
Он умер летом 1993 года. После смерти поэта его друг Виталий Васильевич Помазов (1946-2014) написал стихотворение:
Памяти Н.П.Дубинкина
Я переехал в твой район.
Теперь из моего окошка
Мне виден твой панельный дом,
За ним – цветущая картошка.
Твоя родимая окраина,
Прости, не так уж мне мила.
Нигде в России нет хозяина,
Но здесь совсем плохи дела.
Повсюду мусорные кучи,
Из них по берегам реки
Друг перед другом злей и круче
Выпячиваются особняки.
Пылит, подпрыгивая, мимо
«Икарус» желтый в Протвино,
На перекрестке пантомима:
Глухонемой берет вино.
Нехватки в этом, милый Коля
Здесь нет: бери и выбирай,
Но прежней радости застолье
Уже не брызнет через край.
Тебя я помню и без даты:
Заходишь (как бы был толпой)
Чудной, взъерошенный, поддатый,
Но больше всех других живой.
И вот уж тренькает гитара
И, чуть картавя, ты поешь,
В редакции портрет твой старый
Похож и вовсе не похож.
Ходили б мы друг к другу в гости,
Крестил бы сына моего...
На сердце времени короста
И невермора ничего.
Уверен, что в нашей стране существует достаточно много талантливых литераторов, нигде, кроме районных газет, не публиковавшихся. И еще больше талантливых литераторов, не публиковавшихся даже в районных газетах.
Хотелось бы представить читателям «Литератуки» некоторые стихи Николая Дубинкина.
Сергей БАГОЦКИЙ, специально для «Литературной газеты»
Николай ДУБИНКИН
* * *
Одноэтажный город.
Вечер. Сугробов слитки.
Дом ее на пригорке,
Ждущая тень калитки.
Смолкшие полудети
Длили почти свидание...
Свежий повеял ветер
И затаил дыхание.
Словно бы с паутинок
Снизываясь, снижались
Тысячи звезд-снежинок
Редкие, приземлялись,
Полнили освещенность
Искорками живыми,
Чуть щекотали щеки,
Рея между двоими...
Руки собрав ей лодкой
Грянул он, и смущенно
Губы прижал неловко
К варежке проснеженной.
Вспыхнула зорькой алой,
Как из души взглянула,
Руку его поймала
И поцелуй вернула...
Планета их врозь раскружила...
По крайности, у него
Немало хорошего было,
Да лучшего – ничего...
* * *
Дом соседний жмурит огоньки,
Свет ночной глянцует кромки крыш.
Поездов далекие гудки...
«Мама, сказку!», – требует малыш.
«Жил да был...», – и сказка настает.
В ней бессилен темный властелин,
В ней герою доброму почет...
Потихоньку засыпает сын.
Замечтавшись, рядышком сидит,
Будто вновь молоденькая мать.
Юный месяц в комнаты глядит,
Их двоих пытаясь отыскать.
Проступив сквозь гулкий звездный рой,
Корабельная мерцает снасть...
Спит малыш, не зная, что порой
Взрослым в сказку хочется попасть.
Рассказ об одном убийстве
По подъезду четырехэтажого дома
Вверх – вниз,
Вверх – вниз,
Осторожничая,
Стараясь не привлечь внимания жильцов,
Порой, семеня на цыпочках,
Метались три пары ног
Семнадцатилетних парней.
Три пары сильных молодых ног
Азартно преследовали серую кошку,
Которая,
Увертывалась от ударов остроносых ботинок,
Пыталась спастись
То на четвертом,
То на первом этаже.
Вверх – вниз,
Вверх – вниз
По рубленой спирали
Лестницы –
Схема движений твиста.
Внизу,
У закрытой двери к спасению,
Все закончилось.
Три пары сильных молодых ног
С радостно-любопытным
И тайно-болезненным остервенением
Сыпали резкие жестокие удары
По животу и голове,
А особенно старались попасть
По кошачьей мордочке –
В этом был оргазм избиения.
Кошка,
уже ничего не соображая,
Не могла ни бежать, ни кричать
Под ударами,
не дающими приподняться.
И только глаза ее, стекленея,
Изумленно спрашивали мир:
– За что?
– За то, –
Отвечали ударами ноги, –
Что ты беззащитна.
За то,
Что вечер скучен.
За то,
Чтобы в наших драках,
Когда несколько бьем одного,
Бить его остервенелей,
Пинками в лицо,
Пинками в лицо,
Пинками в лицо. –
Так была убита серая кошка.
– Подумаешь, кошка, –
Может быть, скажет кто-то.
– Были Освенцим и Бухенвальд.
– Да?
Вы тоже их вспомнили?
* * *
Не знаю к стыду своему, –
Вороны. А может, грачи
По небу несут кутерьму,
Всегда беспощадно ничьи.
С былинной Соборной горы
Гляжу я на отчий удел.
Мне здесь улыбались дворы,
И волос мой здесь поредел.
Вот там жухарили друзья –
От юности навеселе.
Поляна застроена вся,
И всяк уже сам по себе.
Вот там под рябиной в саду
Я первую поцеловал.
Той Нади теперь не найду,
Не высвищу давний сигнал.
Ничей заплутавшийся мир
Бесчувственно добр и жесток.
Ты каждый сегодняшний миг
Цени, как последний глоток.
А птицам кружить и кружить
И терпкую память дарить.
О том, что не хочется жить,
О том, что так хочется жить
Зачем и кому говорить?
* * *
– Вера Петровна, а помните
Славика Огонька?
– Как же не помнить, полноте,
Рыжего весельчака!
Вы еще с ним в Испанию
Пробовали бежать!
– В Тульской сторонке парню
Выпало вечно лежать!
– Вера Петровна, а помните
Игоря Толстяка?
– Как же не помнить, полноте,
Лучшего ученика!
Кажется, называли
Его вы грузовиком?
– Рядом почти воевали:
Умер от ран под Орлом!
Вера Петровна, а помните
Оську Бондарчука?
– Как же не помнить, полноте,
Первого озорника!
– Подпольщиком был в Полтаве,
С задания не пришел...
Страшно его пытали.
Он хорошо себя вел!
– Ну что ж, до свиданья, Гриша.
Я вижу, протезы жмут?
– Стараюсь стучать потише –
Уроки уже идут.
– Да будут во всяком прочем
Годы твои без кручин.
А костылями – не громко,
Не тихо, а просто прочно
Во время любых уроков –
Прочно, родной, стучи!
* * *
Хотелось бы досмотреть
Этот занятный фильм о человечестве,
Но зовут:
«Такой-то, на выход!»
У дверей,
С сожалением
Оглядываюсь на экран.
1993 г. (незадолго до смерти)