В России выросли продажи антидепрессантов
В 2020-е годы в России стали резко расти продажи антидепрессантов. Например, в первой половине 2023 г. их продали в полтора раза больше, чем за аналогичный период 2022 года. Хотя поводы для волнений имелись и тогда. Статистически самый большой прирост случился на фоне пандемии коронавируса, причём в самом её начале, когда для подавляющего большинства единственным последствием был длительный оплачиваемый отпуск. Впрочем, многие специалисты полагают, что пандемия и внешнеполитические проблемы лишь разогнали тенденцию. А главная причина в том, что до России наконец докатилась фармакологическая революция.
Побег от страха
– К 40 годам я понял, что изменить свой образ мысли или темперамент очень сложно, – говорит петербуржец Михаил. – Точнее, чтобы начать размышлять и действовать по-новому, хорошо бы что-то изменить в себе на биологическом уровне. К антидепрессантам я относился плохо: много побочек, и можно привыкнуть, как к наркотикам. Но вот психолог сказал мне, что есть инновационные новые лекарства, с которыми всё это попроще. Я попробовал – и действительно, недели через три как бы «замедлился», стал чувствовать себя увереннее и рассудительнее. Правда, в то же время я стал ощущать снижение либидо, эрекция по утрам почти исчезла. Я в ужасе побежал к врачу. Он говорит: мол, не волнуйтесь, ваше мужское здоровье не пострадает, всё само восстановится, когда закончите принимать препарат. А его принимать нужно не меньше полугода. И как я могу бороться со стрессом, если ощущаю себя импотентом!
Тем не менее россияне тратят на антидепрессанты более 10 млрд рублей в год. А в 2014 г. их траты составляли лишь 1, 6 миллиарда. Рост цен на фармрынке не объясняет всей динамики: например, в 2022 г. рынок вырос на 37% в стоимостном и на 24% в натуральном (то есть по количеству проданных упаковок) выражении. Хотя хорошие лекарства недёшевы: современный фирменный препарат нынче стоит в районе 2, 5 тыс. рублей за упаковку (дженерики можно найти за 800), которой хватает только на месяц. А три четверти покупателей – женщины.
Сегодня в аптеках можно приобрести примерно 60 брендов антидепрессантов. Половина из них – селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, среди которых самый распространённый препарат эсциталопрам (его можно приобрести под восемью различными брендами). А на препараты растительного происхождения, пусть они и много мощнее любимой бабушками валерьянки, приходится менее 1% стоимостного объёма. На российских производителей лекарств приходится около четверти рынка, на 2–3-х местах фирмы из Дании и Словении.
Россия за считаные годы догнала ведущие западные страны по потреблению антидепрессантов, хотя значительно отставала 10 лет назад. По данным ОЭСР, мы ещё в 2018 г. успокаивали себя таблетками в 5 раз реже англичан и канадцев. А сегодня уже превосходим латышей и французов.
Среди регионов-потребителей, понятно, лидируют Москва и Петербург, но не с таким явным отрывом, как можно было бы предположить. На столицу приходится четверть аптечных продаж антидепрессантов, которые с 2014 г. выросли в пять раз – меньше, чем в среднем по России. В Питере динамика в 8, 5 раз, в Подмосковье – в 10, 7. Совершенно не соответствует действительности мнение, будто нервная гламурная Москва сидит на антидепрессантах, а за МКАДом о них и не слыхивали. На самом деле продажи активно растут от Пскова до Хабаровска, а эксперты видят в этом предсказуемое следствие прихода в страну зарубежных практик лечения депрессии.
Таблетка от тоски
Большинство антидепрессантов продаётся только по рецептам. Мало одного желания на них «подсесть» – нужно посещать психолога, который вам их назначит. Тут статистика совпадает: по данным «Страхового дома ВСК», россияне стали в полтора раза чаще обращаться к психологам за последний год. Причём среди причин обращения собственно депрессия оказалась только на шестом месте – 4, 5% респондентов. А в авангарде психологических проблем россиян – отношения в паре, тяжёлое эмоциональное состояние и тревога.
Это старшее поколение привыкло бороться с паническими атаками рыбалкой, адюльтером, баней и водкой. А молодёжь ведётся на ту же логику, что и средний европеец: дескать, вы же берёте в суд адвоката, на горнолыжном курорте – инструктора, вы же не делаете сами себе причёску. Вот и с вашим стрессом должен обязательно работать специалист. Эта логика не работала, когда каждый мужик самостоятельно ремонтировал сантехнику, телевизор и автомобиль. А сегодня люди приезжают в сервис, чтобы поменять дворники. И под этот психологический тип подстраивается медицинское лобби.
И хотя огромное количество смельчаков, перешагнувших порог психотерапевта, улучшило качество жизни через понимание себя, любое хорошее дело можно довести до абсурда, пытаясь на нём заработать. И психологи часто заставляют нас воспринимать свою жизнь как историю болезни. Масса переживаний, считавшихся нормальными, объявлены вредными для психики. В советские времена мужчина, проигравший драку во дворе кабака, в жизни бы не догадался, что ему нужно не смазывать рёбра и переносицу йодом, а «работать с последствиями насилия». В диагностике творится полный промискуитет: помощь уволенным с работы и недавно разведённым, страдающим пристрастием к сексу или к спорту, молодым матерям после родов. Терапевтическая культура изображает «Я» как нечто слабое и хрупкое, будто бы управление жизнью требует постоянного вмешательства или экспертизы. Начинается непрекращающийся круговорот диагнозов, а поиск помощи превращается в норму.
Суть «фармакологической революции», о которой с 1970-х говорят на Западе, заключается не только в том, что люди стали употреблять больше антидепрессантов и нейролептиков. Благодаря ей люди освоили новые способы говорить о своих чувствах, мыслях и поведении, что в конечном счёте привело к созданию новой модели личности. Раньше психоаналитик мог годами ковырять детские воспоминания пациента, добиваясь нового понимания себя. А сегодня врач прописывает лекарство и смотрит на результаты. Если помогло, то уже без разницы, что там у пациента в голове. Главный парадокс в том, что сегодня лечение пляшет от препарата, а не от диагноза, который в психотерапии всегда условен.
Исследователь Эндрю Лакофф пишет в своей книге: «Вопрос диагностики теперь звучит не «это биполярное расстройство или шизофрения?», но «от этого помогает литий или оланзапин?». Диагноз ставится на основании того, подействовали или нет психотропные препараты. Особенности характера, поведения и настроения уже не объясняются как следствие уникального опыта и биографии. Современный пациент привык, что любая неудовлетворённость может быть разрешена с помощью фармакологии. С одной стороны, он меньше парится: плохо сплю – надо лишь принять такую-то таблетку. С другой – теряет квалификацию в умении самостоятельно решать свои проблемы без лекарств. И больше зависит от доктора.
Как рассказывали «АН», к началу 1980‑х никаких панических атак ещё не существовало. А десятилетие спустя 11 млн американцев с таким диагнозом сидело на имипрамине – одном из первых массовых антидепрессантов. Как раз в это время Американская психиатрическая ассоциация (АПА) перестала плясать под дудку психоаналитиков и назвала болезнями те состояния, которые раньше считались просто невротичными: депрессию или паническое расстройство, когда человеку вдруг начинает казаться, что у него вот-вот случится инфаркт. А болезнь ведь должна лечиться медикаментозно.
Исследователь Скотт Стоселл, сам подсевший на антидепрессанты, пишет: «Это сыграло на руку фармацевтическим компаниям, у которых выросли целевая аудитория и рынок сбыта лекарственных средств. Но выиграли ли больные? Сложный вопрос. С одной стороны, медикализация депрессии и тревожности помогла снять стигму с состояний, которые прежде считались эмоциональной распущенностью, и подарила людям возможность облегчить страдания. С другой стороны, расширение клинических категорий психических заболеваний привлекало в сети фармацевтических компаний огромное число психически здоровых людей». Сегодня диагноз «депрессия» ставится 15% американцев, а в 1960 г. – только 1%. Уже многие авторы утверждают, что «Руководства» АПА – это «собрание условностей», ведущее к «патологизации самого обычного поведения». Стоит породить новую болезнь, и дальше она живёт своей жизнью. Вокруг неё аккумулируются исследования, её диагностируют у пациентов, она укореняется в научном и массовом сознании. Например, производитель либриума и валиума фирма Hoffmann стала крупнейшей в мире фармацевтической компанией.
Если динамика сохранится, к следующему тысячелетию на транквилизаторах будет сидеть вся Америка. Хотя у многих потребителей либриума или валиума отмечались при отмене мучительные симптомы: тревожность, бессонница, головные боли, дрожь, нечёткость зрения, звон в ушах, ощущение ползающих по телу насекомых и глубокая депрессия. Исследование, проведённое в 1984 г. Малкольмом Лейдером, выявило физическое уменьшение объёма мозга у людей, долго сидящих на транквилизаторах. Согласно исследованиям психиатров Ливерпульского университета, список фобий вырос с 300 до 1100 видов: люди пугаются супермаркетов, китайцев и тишины.
Но возможен и счастливый итог: человечество «переварит» фармакологическую революцию. Нынешний повышенный спрос позволит создать невиданные ныне инновационные препараты, но люди не захотят сидеть на них поголовно. И начнут заново учиться обходиться без них.