Заметки о языке “Тихого дона”
В произведениях художественной литературы наряду с другими лексико-семантическими разрядами широкое применение находят единичные имена существительные (сингулятивы). Попытаемся проследить это хотя бы по одному произведению — роману М. Шолохова «Тихий Дон». Следует различать двоякое употребление сингулятивов. Во-первых, употребление их в прямом, номинативном значении.
Например: «Дарья… вытерла тыльной стороной ладопи повисшую на длинных ресницах слезинку»; «Поздно вечером подошла она [Наталья] к зыковскому базу, беспечно помахивая хворостиной»; «Григорий молча ковырял в зубах соломинкой» (цитируется по изданию: М. Шолохов. Тихий Дон, т. 1—2. М., 1964). Во-вторых, сингулятивы для достижения большей художественной выразительности используются в романе в переносном значении. Употребление их в метафорическом значении наблюдается в авторской речи в портретных зарисовках. Шолохов при описании внешности своих героев стремится дать запоминающийся зрительный образ. Это достигается путем неоднократного подчеркивания в образе персонажа одной какой-нибудь отличительной внешней черты, соответствующей духовному облику героя. Автор часто сосредотачивает свое внимание на описании глаз действующих лиц, так как глаза наиболее выразительная деталь портрета человека, отражающая сущность его внутреннего мира. Сравним портрет председателя Донского Совнаркома Подтёлкова — исторически-конкретного лица — у Шолохова и у Дана Делерта. «Высокий и плечистый, скуластый лицом, он, когда смотрел, точно пронизывал своими маленькими, быстрыми глазами»,— писал о Подтёлкове Дан Делерт (Дан Делерт. Дон в огне. Ростов-на-Дону, 1927).
Шолохов, выделяя силу взгляда Подтёлкова, использует при описании его глаз сингулятивы в метафорическом значении: «И опять забегали, разыскивая простор в тесной горенке, тяжелые на подъем глаза — картечины». На протяжении всего повествования, где встречается упоминание о Подтёлкове, его картечины-глаза выступают в функции устойчивой метафоры и служат средством психологического раскрытия образа. Например: «— Смеетесь зараз, а посля плакать будете!— и повернулся [Подтёлков] к Каледину, брызнул в него картечинами-глазами: — Мы требуем передать власть нам, представителям трудового народа, и удаления всех буржуев и Добровольческой армии!…». Сама по себе неожиданная метафора глаза-картечины становится понятной, если обратиться к контексту.
В романе этой метафоре предшествует указание на основу сравнения: «Маленькие, похожие на картечь, они [глаза Подтёлкова] светлели из узких прорезей, как из бойниц, приземляли встречный взгляд, влеплялись в одно место с тяжелым упорством». Однако наличие пояснительного контекста, предшествующего метафоре, в романе Шолохова не всегда имеет место: семантически «прозрачные» метафоры текстуально не поясняются. Писатель в первом семейном портрете семьи Мелеховых использует метафору миндалины горячих глаз: «Старший, уже женатый сын его [Пантелея Прокофьевича] Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий, в отца попёр: на по л головы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей». Метафора миндалины горячих глаз не поясняется автором.
Причины этого кроются в том, что рассматриваемое уподобление не отличается новизной. Уподобление глаз миндалинам отмечалось, в частности, у Лескова: «Аза на мгновенье опустила ресницы своих длинных, как миндалины, глаз» (Н. С. Лесков. Прекрасная Аза). Выражение миндалевидные глаза отмечается как устойчивое словосочетание (см., например, Словарь современного русского литературного языка, т. 6). Нет сомнения, что Шолохову было хорошо известно данное уподобление. Более того, считая это уподобление несколько поблекшим, автор обновил метафору миндалины горячих глаз. Природная, мелеховская черта проявилась не только у Григория, но и у Дуняшки: «Вышла Дуняшка в отца: приземистая собой, смуглая… в длинных, чуть косых разрезах глаз все те же застенчивые и озорные искрились черные, в синеве белков миндалины». Невозможность употребления в данном случае метафоры миндалины глаз объясняется отчасти тем, что второе слово этой метафоры уже употреблено в предложении. Использование одних и тех же лексических средств в обрисовке портрета Григория и Дуняшки не случайно. Этим приемом достигается более полное сходство между членами одной семьи.
Создается впечатление единого портрета. Второе употребление метафоры опирается на первое: метафора миндалины в портретной обрисовке Дуняшки, понятная сама по себе, еще ярче раскрывается на фоне сравнения ее с метафорой миндалины горячих глаз в портрете Григория. Следует отметить одну особенность творчества Шолохова. Автор во многих случаях предпочитает употребление сингулятива в переносном значении употреблению его в прямом значении: «Она [Аксинья] сидела, не изменив положения, только на тыльной стороне ладони вместо одной уже три слезных дробинки катились вперегонку». Писатель не употребляет выражения «три капельки слез», «три слезинки», то есть не обращается к прямому называнию предмета, а прибегает к образному, метафорическому способу выражения его: «На подоконник с вишневых листьев ветер отряхнул слезинки росы; послышались ранние голоса птиц, мычание коров, густые отрывистые хлопки пастушьего арапника». Хотя здесь возможно было бы употребить сингулятив росинки в прямом значении, автор использует сингулятив слезинки в переносном значении.
В другом контексте существительное росинки употребляется метафорически: «Это его конь,— баба хлопнула плетью по конской шее, осыпанной росинками пота,— я подседлала коня, поехала в Вусть-Хопер, а лазарета там уже нету, уехал». Кроме того, сингулятив росинки употребляется автором в устойчивом выражении «Трое суток в аккурат маковой росинки во рту не было!». Отмеченная многими исследователями особенность авторской речи Шолохова заключается в том, что он дает развернутое описание какого-либо явления из жизни природы, с которым сравнивается судьба героев. При этом часто наблюдается метафорическое использование сингулятивов: «Но под снегом все же живет степь. Там, где, как замерзшие волны, бугрится серебряная от снега пахота, где мертвой зыбью лежит заборонованная с осени земля,-— там, вцепившись в почву жадными, живучими корнями, лежит поваленное морозом озимое жито. Шелковисто-зеленое, все в слезинках застывшей росы, оно зябко жмется к хрушкому чернозему, кормится его живительной черной кровью и ждет весны, солнца, чтобы встать, ломая стаявший паутинно-тонкий алмазный наст, чтобы буйно зазеленеть в мае». И еще: «Широкие, некогда зеленые листья все еще ревниво берегли от солнца низкорослый горбатенький стебелек, увенчанный снежно-белыми пониклыми чашечками цветов. Но умирали покрытые росой и желтой ржавчиной листья, да и самого цветка уже коснулся смертный тлен: две нижних чашечки сморщились и почернели, лишь верхушка-— вся в искрящихся’ слезинках росы — вдруг вспыхнула под солнцем слепящей пленительной белизной…».
Язык Шолохова — подлинно народный, поэтому-то и встречаются в нем устойчивые сравнения, характерные для разговорно-бытовой речи. Творчески преобразуя их, писатель создает метафоры. Так, в следующем примере метафора бисеринка глаза, безусловно, опирается на устойчивое сравнение: «На плоском раскрытом клювике розовенький пузырек кровицы, бисеринка глаза хитро прижмурена, мелкая дрожь горячих еще лапок». Сравните: «По коричневому лицу ее [Ильиничны], по глубоким морщинам на щеках катились мелкие, как бисер, слезинки». Сингулятивы, входящие в сравнение, могут находиться как в предмете сравнения (мелкие, как бисер, слезинки), так и в его предикате. В Тексте романа преимущественно встречаются сингулятивы в предикате сравнения. Причем вводятся сравнения различными способами, чаще всего при помощи союза как: «Сладка и густа, как хмелины, казалась ему [Григорию] в это время жизнь тут, в глушине»; «Дуняшка еше на почте прочитала их [два письма] и — то неслась к дому, как былинка, захваченная вихрем, то, качаясь, прислонялась к плетням».
Автор в описании Дарьи прибегает к одному и тому же устойчивому сравнению: сингулятив, входящий в предикат сравнения, поясняется неизменным прилагательным. «Дарья — в малиновой шерстяной юбке, гибкая и тонкая, как красноталовая хворостинка,— поводя подкрашенными дугами бровей, толкала Петра»; «Замужняя жизнь не изжелтила, не высушила ее: высокая, тонкая, гибкая в стану, как красноталовая хворостина, была она похожа на девушку». Реже в романе встречаются сравнения, выраженные спнгулятивами в творительном падеже: «На нижнем веке его [Атарщикова] правого глаза коричневой выпуклой горошиной сидела родинка»; или в винительном падеже с предлогом с: «—Ну и язык… с вожжину длиной! — Пантелей Прокофьевич сокрушенно плюнул и так погнал лошадей, словно намеревался раздавить самое Анютку». Единичные имена существительные (сингулятивы) в большей степени свойственны народной речи, хотя их образование продуктивно и в литературном языке.
В тех случаях, когда мы встречаемся в романе с сингулятивом, отсутствующим в литературном языке, очевидно, можно говорить о словотворчестве Шолохова по образцам народной речи. Такие сингулятивы обычно употребляются писателем в прямом значении: «Крючков пил, рука его, державшая на весу тяжелую бадью, дрожала от напряжения; на красную лампасину шлепали, дробясь и стекая, капли». Но они могут употребляться и метафорически, о чем говорилось в статье, и делается это Шолоховым — замечательным мастером слова — для достижения большей художественной выразительности повествования.
В. Н. МУСАТОВ