Стена и лазейки
Как была устроена и как работала теневая экономика СССР
Весна 1991 г. Уличная торговля на площади Киевского железнодорожного вокзала. Фото: Борис Кавашкин / ТАССБюрократические извращения как инструмент обогащения
Если в стране ходят какие-то денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много, замечал герой «Золотого теленка» Остап Бендер. Пружиной сюжета романа было столкновение «идейного борца за денежные знаки» обаятельного жулика Остапа Бендера с безжалостным хищником Александром Корейко, сумевшим в 1920-е годы сколотить состояние в 10 миллионов рублей. Корейко нельзя было назвать простым мошенником — он был дельцом, который ловко использовал особенности советской плановой экономики в своих целях.
Интересно, читали ли Ильф и Петров книгу «Частный капитал в СССР», автором которой был старый большевик Михаил Лурье (псевдоним Ю. Ларин) и в которой экономист и статистик Лурье обобщал результаты Новой экономической политики, возможности которой так лихо использовал Корейко. Судя по всему — читали, потому что авантюры, которые проворачивал Корейко, были очень похожи на комбинации, описанные Лурье:
«…В составе государственного аппарата… был измеряемый всего несколькими десятками тысяч человек круг лиц, которые, сами служа в хозорганах, в то же время организовывали различные предприятия или на имя своих родственников, или даже прямо на свое собственное. А затем перекачивали в эти частные предприятия находившиеся в их распоряжении государственные средства из государственных органов… Это явление было распространено чрезвычайно широко. Можно привести сотни примеров того, как различные ответственные деятели, директора заводов, различных хозяйственных объединений, железных дорог, торговых организаций — государственных и кооперативных — организовывали параллельные лавки, …магазины, …общества, …фирмы, которые и начинали якобы заниматься поставками и подрядами на государственные органы. … Но все это они выполняли путем прямой передачи в порядке злоупотреблений создаваемым ими частным учреждениям тех средств, которые находились в их распоряжении по службе в советских учреждениях.
…Например, служащие Ленинградского военного порта вошли в соглашение с организованной для этого частной конторой «Заводопомощь» и украли из порта 200 тыс. пудов мазута, который и вывезли рядом поездов и цистерн и передали в распоряжение конторы. А «Заводопомощь» продала из них 50 тыс. пудов Ижорскому заводу и остальное — другим госорганам, нуждающимся в мазуте. Таких примеров… можно было бы набрать тысячи».
Перечисляя и классифицируя различные варианты хозяйственных комбинаций, Лурье отделял нормальные коммческие операции от присвоения государственных средств:
«Под «нормальной» коммерческой операцией имею в виду такую, когда частный предприниматель, хотя и наживается, но продает что-либо действительно ему принадлежавшее или покупает действительно за свой счет и т.п. В приведенных же случаях речь идет о передвижении на деле государственных фондов, лишь обманно выдаваемых за частные благодаря сидящим в госаппаратах служащим, на деле являющимся частными предпринимателями…»
«…буржуазия, которая действовала в первый период нэпа, вступила в этот нэп почти что с голыми руками, …часто почти ничего не имея за душой, кроме своей предприимчивости, кроме связей в различных советских учреждениях, кроме готовности идти на всякое преступление ради обогащения. То обстоятельство, что она имела возможность достичь на этих путях довольно больших, как мы увидим, успехов, объясняется, разумеется, не в малой мере и общеизвестным пороком нашего государственного аппарата.
Иначе сказать — теми бюрократическими извращениями, наличность которых давала и иногда еще и теперь дает возможность на хозяйственном фронте частному дельцу превращать госорганы в орудия и средства своего обогащения…»
О каких же бюрократических извращениях на хозяйственном фронте могла в данном случае идти речь? В эту тему Лурье не стал углубляться — читателям его книги все было понятно и так.
Рынок вместо плана
Ровно полвека спустя, на самом пике «развитого социализма», советский и американский экономист Арон Каценелинбойген прямым текстом объяснил ключевую причину того, что Михаил Лурье считал «бюрократическими извращениями»
До эмиграции в США профессор Каценелинбойген руководил отделом комплексных систем в Центральном экономико-математическом институте (ЦЭМИ). Сферой его научных интересов были вопросы материального стимулирования и экономические проблемы автоматизации.
Несанкционированная торговля. Фото: Владимир Казанцев / ТАСС
В 1977 году в статье «Цветные рынки и советская экономика» Арон Каценелинбойген заявил, что «экономика СССР» на самом деле представляет собой «совокупность рынков», реализующих и дополняющих централизованный механизм планового управления, и предложил подробную классификацию рыночных отношений в якобы тотально планируемом советском хозяйстве — от «красного» рынка к «черному».
«Система планирования в СССР построена во многом на принципе «силовой игры», объяснял профессор Каценелинбойген.
По всей вертикали, начиная с Госплана и кончая рабочим местом, идет борьба между управляющими и управляемыми за назначение плана. Управляемые пытаются получить как можно меньший план по выпуску продукции и как можно больше включить в план затрат.
Таким образом
действующая в СССР система планирования порождала избыток и нехватку отдельных ресурсов.
Искусство участников советской экономической системы и заключалось в том, чтобы обменять имеющиеся у них резервные излишки на недостающие.
«К примеру, звонит начальник отдела снабжения данного завода своему знакомому начальнику отдела снабжения другого завода и спрашивает его: «Иван Петрович, нет ли у тебя такого профиля металла тонн этак 10?» На что Иван Петрович отвечает: «Дорогой Евсей Абрамович, конечно, для тебя найдется. Но что дашь мне взамен? Есть ли у тебя, скажем, подшипники такого диаметра?» В ответ следует: «У меня их нет, но я попытаюсь узнать у Виктора Иосифовича и перезвоню тебе».
Это перераспределение осуществляется по подобию рыночного механизма…» — делал вывод профессор Каценелинбойген.
Tolkachi
Оценить масштабы полуформальных процессов снабжения можно, обратившись к докладу «Феномен «толкачей» в советской экономике во второй половине ХХ в.» экономиста Константина Гулина (Вологодский государственный университет), представленного на XXII Апрельской международной научной конференции НИУ ВШЭ.
В научной литературе термин «толкачи» появился в 1952 году, когда американские социологи, беседуя с так называемыми «перемещенными лицами» из СССР, узнали о феномене «толкачей» — «полутеневых» агентов по снабжению (supply expediters). Толкачи были призваны обеспечивать и ускорять поставки на предприятия материалов, сырья, комплектующих.
Толкачи были одним из важнейших элементов неформальных хозяйственных связей в сфере распределения и товарного обмена. Их деятельность позволяла поддерживать относительную устойчивость общественного производства в условиях дефицита материальных ресурсов. Одновременно деятельность толкачей позволяла поддерживать мнимую устойчивость советской экономической системы, избегая ее реформирования.
По данным Константина Гулина, к концу 1970-х годов к деятельности толкачей были причастны десятки тысяч человек… Так, по результатам проверки на 33 предприятиях, проведенной в 1976–1977 годах Комитетом народного контроля СМ СССР, выяснилось, что на эти производства тогда приезжали более 204 тысяч человек, причем 70% из них направлялись по вопросам отгрузки сырья, материалов, запасных частей, комплектующих и готовой продукции. За шесть месяцев Горьковский автомобильный завод посетили 34,6 тысячи человек.
Московские спекулянты. Фото: Шогин Александр / Фотохроника ТАСС
От «красного» до «черного»
Однако, писал профессор Каценелинбойген, «другая экономика» в СССР — это более сложное явление, чем организация обмена дефицитными ресурсами между руководителями предприятий, занятыми выполнением плана.
Власти в СССР, объяснял профессор, отдают себе отчет в происходящем в стране и сознательно используют рыночные отношения там, где нужно компенсировать издержки от ошибок произвольного централизованного планирования. А инструментом управления рыночными рисками служит сложная система поощрений и наказаний. Соответственно, степень легальности («цвет») того или иного рынка измеряется мерой поощрения или наказания участвующих в нем людей.
К «легальным рынкам» Каценелинбойген относил «красный рынок» государственной продажи потребительских товаров и «розовый рынок» государственной комиссионной торговли.
К легальным рынкам в классификации Каценелинбойгена принадлежал и «белый рынок», в рамках которого власти разрешали людям продавать продукты своего труда самостоятельно.
А вот полулегальный «серый рынок» был «рынком по продаже легальных товаров и услуг, полученных из легальных источников, но осуществляемый в нелегальной форме». К этому рынку относились сдаваемые в аренду квартиры, уроки репетиторов, услуги по ремонту и т.п.
«Серым рынком» был и рынок «перераспределения ресурсов между хозяйственными ячейками», производный от плановой системы.
Почему власти закрывали глаза на существование таких рынков?
Потому что издержки от их функционирования для государственной системы управления экономикой были невелики, зато помогали компенсировать провалы официального, «красного» рынка, объяснял Каценелинбойген.
Нелегальные рынки Каценелинбойген делил на «коричневый» и «черный».
- К «коричневым» рынкам относились рынки легальных, но дефицитных товаров, которые трудно было приобрести по государственным ценам, — одежда, ковры, импортная мебель, холодильники, легковые автомобили, стройматериалы и т.п. Ну а те, кто не хотел стоять в очереди, могли приоб-рести такие товары по «завышенной цене» у тех, кто имел к ним доступ без очереди.
- Настоящим «черным рынком» Каценелинбойген называл рынок, участие в котором считалось уголовным преступлением. А структуру «черного рынка» он рассматривал с точки зрения меры легальности обращающихся на нем товаров.
Часть товаров в СССР (иностранная валюта, наркотики) не могли быть объектом купли-продажи для частных лиц, и их оборот был нелегальным по определению. Разумеется, «черным рынком» был и рынок товаров, украденных на предприятиях или в магазинах.
Фото: Анатолий Седельников / ТАСС
Но ключевым элементом «черного рынка» были товары, нелегально произведенные на государственных предприятиях. Действующая в СССР система планирования позволяла предприятиям накапливать резервы, которые могли быть использованы как в целях выполнения плана, так и для производства продукции. Эта продукция, в конечном счете, шла потребителям — правда, деньги за нее получали руководители и работники предприятия. Вот за это санкции были предусмотрены очень жесткие — вплоть до расстрела.
Другим опасным бизнесом была спекуляция в крупных масштабах —
дефицитные товары, поступившие в магазин, выкупались, а потом перепродавались с наценкой от 40 до 100 процентов к официальной цене товара.
За это тоже наказывали серьезно.
Какую долю «вторая экономика» занимала по отношению к официальной? Как писала экономист Татьяна Корягина в своей знаменитой статье «Теневая экономика в СССР» («Вопросы экономики», 1990, №3), доля теневого сектора советской экономики к исходу 1970-х годов составляла 30% ВВП, в нем было занято 18–20% всей рабочей силы, а уровень доходов в 8–10 раз превышал средний доход по стране. Легальная, но скрытая от государства экономика, заключающаяся в работе на частных участках, занимала около 10% рабочего времени в экономике СССР. К концу 70-х годов 30% всех доходов населения были получены за счет теневой экономики.
В то же время такой авторитетный исследователь, как Гирш Ханин, в своей фундаментальной работе «Экономическая история России в новейшее время» (Новосибирск, гос. техн. ун-т. — Новосибирск, 2008) более сдержан в оценке масштабов теневого сектора экономики СССР.
Надежных данных, позволяющих оценить долю теневой экономики в ВВП CCCР, нет, подчеркивает Ханин. Что касается динамики этой доли, то несомненно ее нарастание. В конце 70-х годов она охватила уже подавляющее большинство районов СССР и большинство отраслей экономики, хотя и в разной степени.
Вывод западных экономистов, в частности Грегори Гроссмана, который ввел в научный оборот термин «вторая экономика», состоял в том, что доля теневой экономики в конце 70-х годов составляла по отношению к ВВП 7–8%. На эту (или большую) величину необходимо увеличить официальные оценки советского ВВП этого периода, подчеркивал Гирш Ханин. Однако дать более обоснованную оценку не представляется возможным.
Советские миллионеры
Но Гирш Ханин обращает внимание на другое важное обстоятельство. Теневая экономика в широком смысле явилась мощным средством в перераспределении доходов в пользу занятых в ней лиц. Благодаря этому в СССР сформировалась многочисленная категория богатых людей, зачастую «советских миллионеров».
В докладной записке правления Гострудсберкасс СССР от 7 марта 1973 года (15-й архивный выпуск ЦБ РФ «Вопросы денежного обращения) говорится:
«К началу 1972 года из общего остатка сбережений на вклады свыше 1000 рублей приходилось 34,9 млрд рублей, или 65,6%. Вкладчиков, имевших такие сбережения, насчитывалось 17,1 млн или 20,2% от общего их количества». (1000 рублей в 1972 году — это было восемь-девять средних ежемесячных зарплат по стране.)
А в докладной записке от 4 февраля 1970 года подчеркивалось, что:
«Держателями вкладов является сравнительно небольшая часть населения, имеющая повышенные доходы… у отдельных групп населения, в частности у лиц с высокими заработками, а также у лиц, имеющих нетрудовые доходы от спекуляции, хищений, перепродажи товаров, сосредоточены крупные суммы наличных денег».
«Кооператив нищих»
Как теневая экономка влияла на экономику СССР в целом? Советские ученые-экономисты долгое время не замечали этот феномен или им не разрешали его обсуждать, пишет Гирш Ханин. Но к настоящему моменту в научной литературе сложились две точки зрения по этому вопросу.
- Согласно первой из них, теневая экономика играла скорее негативную роль, так как дезорганизовывала советскую «плановую» экономику. Хотя сторонники этой точки зрения и признают, что спрос на товары и услуги теневой экономики был вызван недостатками советского планирования.
- Сторонники другой точки зрения настаивают, что теневая экономика оказывала благотворное влияние на советскую экономику, благодаря своей гибкости поддерживая ее существование.
В 1982 году экономист Лев Тимофеев опубликовал (разумеется, не в СССР) серию очерков «Технология черного рынка, или Крестьянское искусство голодать». В этой книге он очень ярко описал процесс взаимодействия легальной и нелегальной экономики:
«Чем дольше длится относительно спокойное время вне войны, революций и массовых репрессий, тем четче наша социально-экономическая система проявляется как чудовищных размеров и размахов черный рынок…
Иногда кажется, что черный рынок — все это искусство дышать в петле запретов и ограничений, вся эта простодушная хитрость, этот кооператив нищих — нами придуман, что мы тут обманули советскую власть: нам — колхоз, а мы приусадебное хозяйство; нам — дефицит и распределение по талонам, а мы — взятку и товары через заднюю дверь; … нам — бесплатно плохого врача в конце длинной очереди больных, а мы — с подарком и без очереди к хорошему…
Словчили? Дудки! Когда надо, власти и приусадебное хозяйство прижмут запретами и налогами (так было!), …и за подарки врачу сроки давать будут.
Раз терпят, значит, всем выгодно. Раз терпят, значит, без этого и власти не удержатся. Нас тут отпустили слегка, чтоб вовсе не примерли, но на вожжах держат.
Черный рынок — не лазейка, не потайная дверца в стене, которую мы хитро пробили. Черный рынок — и лазейка, и сама стена…»
Но как могли выглядеть такие лазейки в стенах? Характерные примеры можно увидеть в советских детективных фильмах, большинство которых было посвящено разоблачению махинаций различных дельцов теневой экономики.
В 1987 году в СССР вышел фильм «Разорванный круг», последняя картина Вениамина Дормана, знаменитого советского детективщика.
Фильм был, как тогда говорили, про «советскую мафию».
Пружина сюжета — частное расследование, которое устроили сотрудники швейной фабрики, — убит ее директор, и его доверенные люди знают, что из его квартиры похитили 50 тысяч рублей. И начинают выяснять — кто мог это сделать?
А откуда деньги?
От «расхищения социалистической собственности», которое руководители фабрики и организовали.
Кадр из фильма «Разорванный круг»
Но самое интересное, что, по большому счету, никто ничего у государства не крал.
Государство в любом случае свое получило.
Просто технолог фабрики придумал, как из куска ткани выкроить четыре рубашки вместо трех, а реализовать «дополнительную продукцию» было «делом техники». Но почему за такие изобретения советская власть наказывала строже, чем за убийства?
В фильме есть такая фраза: «Раньше вы рубли «до получки» сшибали, а теперь сотен не считаете!»
Дело было не в «хищениях». Такие предприятия разрушали монополию власти на установление цены труда. И этого власть не прощала.
Деятельность подпольного производителя товаров, по мнению власти, представляла угрозу — и не просто потому, что позволяла заработать большие деньги, а потому, что подрывала монополию власти на установление цены на труд: «В СССР нет механизма борьбы за увеличение зарплаты», писал Каценелинбойген, а деятельность «предпринимателей», в сущности, и формирует такой механизм, чего власти допустить не могут.
Монопольная возможность установления цены труда — вот что было главным рычагом управления экономикой СССР.
Именно об этом и писал Лев Тимофеев, рассуждая о том, как власть толкает людей в «черный рынок», потому что не хочет платить на «красном рынке»:
«Вот где начинается «черный рынок»! … С того, что крестьянина вынуждают продавать обществу свой сверхурочный труд, тогда как его труд в колхозе попросту отнимается почти задаром… Вот где самая главная «купля/продажа» на черном рынке: не морковка продается…, но труд и жизнь крестьянина…
И промышленный рабочий или строитель за восемь часов ежедневного труда, оплаченного по существующим расценкам, не может заработать достаточно, чтобы прокормит семью и существовать самому. Чтобы купить мясо через заднюю дверь магазина или сапоги у спекулянта, он вынужден оставаться в цеху сверхурочно или, выйдя из цеха, искать заработок на стороне…» — писал Лев Тимофеев.
Таким образом, «вторая экономика» в СССР представляла собой своеобразный социальный и экономический демпфер — не имея возможности выполнить свои обязательства о скором построении общества всеобщего благосостояния и изобилия, власть вынуждена была до определенной границы закрывать глаза на то, как люди самодеятельно решают свои материальные проблемы, балансируя на границе легальных и нелегальных рынков.
Собственно, суть этого негласного общественного договора была выражена в хлестком анекдоте о шести парадоксах социализма: «Нет безработицы, но никто не работает. Никто не работает, но план выполняется. План выполняется, но в магазинах ничего нет. В магазинах ничего нет, но все всё достают. Все всё достают, но все всем недовольны. Все всем недовольны, но все голосуют «за»!».
Однако акулы «второй экономики» могли жить только в океане системы централизованного распределения, компенсируя ее ошибки. И не случайно практически никто из королей подпольных рынков в СССР не смог повторить свои успехи в системе, сложившейся после распада СССР. Но это уже другая история.