Русские в советской Прибалтике: еще одно доказательство, что «оккупации» не было
В советское время республиканские власти — этнические литовцы, латыши и эстонцы — сами решали, завозить ли им мигрантов из других республик СССР, и если да, то на какие работы и в каких количествах. «Русский вопрос» в Прибалтике — еще одно доказательство того, что «советская оккупация» Литвы, Латвии и Эстонии — вымысел.
Ситуация с русскоязычным населением в трех Прибалтийских республиках существенно различается. Если в Латвии русскоязычные составляют более трети населения, то в Литве русских меньше 5%. Такое положение дел — наследие советского времени, когда республиканские власти — этнические литовцы, латыши и эстонцы — сами решали, завозить ли им мигрантов из других республик СССР, и если да, то на какие работы и в каких количествах. «Русский вопрос» в Прибалтике — еще одно доказательство того, что «советская оккупация» Литвы, Латвии и Эстонии — вымысел.
В Литве процент этнических русских всегда был сравнительно невелик. В губерниях Западного края Российской империи доля русских как в 1897 году, так и в 1914 году не достигала шести процентов.
Совершенно незначительную долю населения составляли русские в межвоенной Литве. Так, в 1923 году в республике проживало 2,4% или 2,5% русских.
И при этом русским детям в Литве почти негде было получать полноценное образование на всех уровнях.
Единственным средним учебным заведением на русском языке была Ковенская русская гимназия Общества преподавателей, за учебу в которой нужно было платить. Даже начальных школ с годами становилось меньше.
Поражает контраст: в 1929 году русских начальных школ в Литве было пятнадцать, а уже в 1936 году, при националистической диктатуре Антанаса Сметоны, их число резко сократилось до трех. Число русских детей, посещавших школу во второй половине 1930-х годов, упало ниже шести процентов.
Авторитарное правительство Литвы сознательно сокращало число русских учебных заведений, преследуя цели маргинализации и ассимиляции русской общины республики.
Далее произошла советизация Литвы. После Великой Отечественной войны основную часть приезжих русских составили военные офицеры и их семьи — жены, дети, престарелые родители, а также квалифицированные кадры с инженерно-техническими специальностями, направленные восстанавливать разрушенную во время войны литовскую промышленность.
Такая ситуация продолжалась вплоть до смерти Сталина.
А после 1953 года Антанас Снечкус, первый секретарь Компартии Литвы, сделал многое для того, чтобы выторговать для Литвы право не принимать мигрантов из других областей Советского Союза, а управляться своими силами.
Единственным стремительно русифицировавшимся городом в советской Литве стала Клайпеда, где была оборудована мощная морская база. Там интенсивно создавалась современная портовая инфраструктура.
Вскоре Клайпеда стала главной торговой гаванью СССР на Балтийском море. Основным массивом специалистов, обслуживавших эти портовые комплексы, были русские (русскоязычные).
И, конечно, Литва принимала высококвалифицированных мигрантов из других республик СССР в связи с реализацией энергоструктурных проектов века — например, строительством АЭС в Игналине. Также часть рабочих приехала для участия в строительстве современных спальных районов Вильнюса, Каунаса и других крупных литовских городов.
Любопытны данные на 1989 год. Русские составляли всего лишь 9,4% населения Литовской ССР. Из них около 38% владели литовским языком.
Сравним с латвийским сценарием. В 1989 году в Латвии русское население составляло 34% населения, а латышским языком из них владело более 22%.
Эти цифры красноречиво свидетельствуют о разнице в подходах.
Латвийская партэлита предпочитала перебросить большой объем тяжелой, индустриально значимой, технически неблагодарной работы на плечи трудовых мигрантов, более неприхотливых и интеллектуально подготовленных, в то время как литовская партэлита в коммуникации с Москвой по столь тонкому вопросу, как национальный, делала основной акцент на сохранении «литовской этничности» в неприкосновенности.
Соответственно, там, где в Латвии работали русские, в Литве часть физической и инженерной работы выполняли этнические литовцы.
Исключения можно пересчитать по пальцам одной руки. Самое главное — это упомянутое уже строительство Игналинской АЭС. Тут уж литовцы при всем желании сами не справились бы.
Стратегия планомерного вытеснения русских с этнокультурной и социополитической карт Литвы принесла свои плоды. Так, в 1989 году доля русских в населении Вильнюса составила 20%, а в настоящий момент в столице Литвы проживает чуть более 10% русских.
Получается, что за тридцать лет численность русского населения главного города Литвы сократилась ровно вдвое.
А к 2020 году число русских в республике снизилось до 4,5%. Падение численности русской этнокультурной общины в Литве в настоящее время приняло катастрофический размах.
Это позволяет сделать вывод, что тактика ползучей ассимиляции и латентных форм апартеида, принятая на вооружение в Литве, привела к более отрицательным последствиям, чем подчеркнуто агрессивная и прямолинейно сегрегационная политика Латвии.
Впрочем, и политика лингвоцида, принятая на вооружение официальной Латвией, способствовала этнической трансформации. Так, в 1989 году число тех латвийцев, кто признал русский язык родным, составило 42% населения, а в 2011 году русский язык был признан языком домашнего (внутрисемейного) общения 37,2% населения.
В то же время общая численность русского населения Латвии, по данным исследования 2021 года, составила уже 24,5%.
То есть можно говорить о том, что по сравнению с последним стабильным годом Латвийской ССР число русских в Латвии снизилось в 1,75 раза.
И факторов, влияющих на такого рода упадок, довольно много: естественные причины, массовая миграция в экономически более успешные страны, маргинализация части этнических русских в свете радикальных языковых и образовательных реформ латвийских властей.
Примечательна ситуация в Эстонии. Если в 1897 году численность русских в Эстляндской губернии (без Юрьева/Тарту) составила всего 3,3%, то к 1930-м годам — уже 8,2, что было связано с фактором территориальных изменений. Ведь к Эстонской Республике были присоединены исконно русские земли — Печоры, Изборск, правобережье Нарвы, Эстонская Ингерманляндия.
В советскую эпоху Эстонская ССР придерживалась в целом лояльной политики по отношению к миграционным притокам. Русские, белорусы, украинцы и представители других народов СССР прибывали в Эстонию и трудоустраивались на крупных промышленных предприятиях, в специализированных вузах, в научно-исследовательских центрах, в медицинских учреждениях.
Однако в административно-иерархических кругах преобладали этнические эстонцы.
К 1989 году число русских в Эстонии составило чуть более 30% населения. А на протяжении всех тридцати лет независимости их число колеблется от 24 до 25%. Его незначительный рост связан с отдельными высокими экономическими показателями, которыми Эстония выделяется на фоне Латвии и Литвы.
Благоприятная социоэкономическая атмосфера в приграничных с Латвией районах Эстонии, а также в крупных городах — Тарту и Таллине, — способствует небольшому притоку миграции из других республик Прибалтики. Среди переселенцев в рамках единого административного пространства ЕС наблюдается и небольшая доля русских (русскоязычных).
Однако принципиально картину это не меняет.
Реформы образования (в первую очередь принудительная эстонизация обучения), проводимые эстонскими властями, способствуют фрустрации русского населения республики и вынуждают семьи с детьми либо приспосабливаться к новым условиям, либо покидать родину.
Вдобавок виток межэтнической напряженности был спровоцирован в 2007 году, когда власти Эстонии демонтировали памятник советским воинам-освободителям — Бронзового солдата.
Важно упомянуть и другое. Эстония в последние годы придерживается стратегии трудовой маргинализации представителей русской общины.
Русских в Эстонии последовательно вытесняют в сферу услуг, высвобождая для них нишу низкоквалифицированного персонала.
При этом эстонские русские на порядок менее мобильны в плане выезда в более благополучные страны ЕС, чем русские жители Латвии.
С учетом такой социоэтнической политики можно сделать вывод о том, что общество Эстонии вскоре будет стратифицировано — малопрестижные и низкоквалифицированные профессии отдадут на откуп русскому населению, а высокопрестижные и квалифицированные будут сохранены за этническими эстонцами.