О любви к ближнему
https://ic.pics.livejournal.com/d_clarence/75933352/679947/679947_900.jpg
"Родился я в деревне Алексине, возле г. Аткарска Саратовской губ. Пока жил отец, нам было хорошо. Прошлый год не было чем сеять и семян не давали. Отец пошел добывать и умер на дороге.
Мамка стала сердитая. Целый день ходит, а мы сидим в избе трое: я, сестренка и махонькой. Она придет, сядет на лавку, а мы запросим хлеба, она и станет нас бранить: «у, проклятые, пропасти на вас нету, отец помер, а на вас и погибели нет, пошли спать»
Мы плачем, плачем и уснем; а махонькой все плачет. Мамка — то его под грудь положит, то бьет, то кинет на кровать и уйдет. Совсем плохо стало.
Носили мы из лесу порожнявое дерево, сушили и делали крупу, варили суп. А как замерзло и снегу стало много — бросили. Раз приходит соседка, и говорит: «умерла бабушка то, слава Богу, приходи ужо». Мамка пошла, а нам не велела.
Посля приходит и в тряпке мясо принесла, кинула на лавку и стала перед образом поклоны класть. Сестренка подбежала и говорит: «мамка, суп варить будем». А мамка как кинется к ней и кулаком ее по голове, кричит: «Пошла, окаянная, я тебе дам суп!» А потом заломила руки и стала голосить. Мы убегли из избы… Как поели это мясо, опять нет ничего. Вот раз махонькой все плачет и плачет, а сестренка все к мамке — «дай поесть», а я молчу. Мамка как бросит о земь махонького — «Вот нате, ешьте, сейчас я вас накормлю». Мы стали кричать, а она нас прибила. Махонькой лежал и молчал. Потом мы его съели..
Вот я и подумал: мамка и нас побьет и съест. И убег. Собралось нас трое, а девченку не взяли: что с ней возиться! У одного товарища был брат в Ташкенте и уехал на Кубань с белыми. И прислал письмо, что на Кубани жить хорошо. Мы и надумали ехать к нему. В поезде много ехало детей в Москву из Чувобласти. Мы молчали и они нас кормили, а как начинали нас спрашивать — мы уходили в другой поезд.
Потом ехали с красноармейцами. Там хорошо было: они ничего ни спрашивали, давали есть и папиросы давали… Раз мы разрезали шинель у одного, когда он спал и достали деньги — 5 лимонов. Ушли с поезда на другой.
В Москве мы купили папирос и стали торговать. Весело было: в кино ходили, на пиво, к барышням, на трамвае катались. Кормили нас на пункте — там каждый день много, ведь нас где им всем упомнить! А как нет денег, то один из нас идет к поезду, когда приедет с голодными. И там его заберут в приют, вымоют, оденут хорошо и отправляют в детский дом — я был на Мясницкой, в Покровском, в Харитоньевском, в Лефортове. Ну, побудешь несколько дней для интересу, а потом — гайда домой — на Курский или Рязанский. Скучно в детском доме и холодно. Гулять не велят ходить, если курить, ругаются сестрицы, а сами курят. Делать нечего, книжки хорошей нет, никакому мастерству не учат: нешто меня весь век будут в детском доме держать, а чем хлеб зарабатывать не учат.
Ну и убежишь. На воле продашь казенное платье, ботинки и опять в торговлю. Скучно в Москве, то ли дело в деревне. Как я был пастухом, лежишь и смотришь, как всякая комашка ползет, работает, как птички поют, а то зайчик пробежит; небо такое красивое, так воздух пахнет, а здесь вонища да грязь, а еще сестрицы кричат: «не делайте грязи, навоняли!» А уж надо бы больше да некуда. Ну, так мы торговали, торговали, большая компания стала и плохо вышло: раз они у нас все забрали: и деньги, и одежду, и валенки. Мы проснулись и нет ничего и сами они убегли.
Пошли мы на пункт, холодно, есть хочется, а там нас прогнали, знают уже. Ну, мы залегли в приемный покой и там нас забрали в Покровский. Мы посидим до тепла, а там поедем на Кубань. Дали бы нам хлеба, луку и селедки на две недели, да одежду, — мы бы и теперь поехали, а там в самый раз станем на работу: я за пастуха, а товарищ к какому хозяину".
К тексту есть приписка взявшей над ним шефство редактора Е.А. Галайской:
"Это записано со слов отчаянного хулигана, мальчика 13 лет, грозы всего отделения Московского Покровского детского приемника, бежавшего уже несколько раз из детских садов и критиковавшего все их порядки.
У него тяготение в деревню, к земле, — чуткая душа, умеющая понимать красоту природы! Город его давит. Он испытал все виды порока, но остался все тот же, сын полей.
Ночью, в минуту откровенности, он и рассказал мне на дежурстве все вышеописанное, когда я застала его в слезах. Во 1–х он жаловался, что его разлучили с другом, во 2–х он боится опоздать на Кубань к началу сезона полевых работ. А в 3–х нечем не занят и весь избыток энергии изливает в драках и шалостях. Но это уже не его вина.
Главное у него сохранилась любовь к труду и он не пропадет. И я верю, когда он попадет в колонию или в школу в нормальные условия — то будет самым восприимчивым и к добру, как был ко злу".
Москва и Волга : сборник произведений детей с Поволжья, курсантов–рабочих и красноармейцев гор. Москвы и др. под редакцией Е. А. Галайской и В. К. Черкасова. — Москва : Общеобр. курсы 1922 года при клубе "1 мая", 1923.
Написал ANDANT на lj.d3.ru / комментировать