Юлия Крестовникова: благотворительность на фоне боли
Юлия Тимофеевна Крестовникова (урожденная Морозова) родилась в 1858 году в купеческой семье. Да не просто в купеческой, а в богатой семье мануфактурщика Тимофея Саввича Морозова. Легендарный Савва Морозов был ее родным братом, а детство прошло в знаменитом морозовском доме в Большом Трехсвятительском переулке.
Воспитание строгое, старообрядчество: молитвы, церковные службы. Ни того, ни другого много не бывает. Благо на службу далеко ходить не надо – крупнейшая московская моленная белокриницкого согласия расположена прямо в морозовском доме.
При этом Морозовы жили открытым домом. Устраивали вечера, балы, вторничные журфиксы. Часто ездили в свое морозовское Зуево (с 1917 года – Орехово-Зуево), плавали на лодках по Клязьме, устраивали конные прогулки, катались на коньках. Отдавали должное и новомодным видам спорта – кеглям и крокету. Не забывали и о пикниках.
Часто компанию им составляли Крестовниковы – семейство гласного Московской городской думы и купца-мыловара Александра Константиновича Крестовникова. У него с Тимофеем Саввичем были общие дела, а молодое поколение обоих семейств вовсю предавалось веселью.
Так завертелся роман между Юлией Тимофеевной Морозовой и Григорием Александровичем Крестовниковым. В качестве сводни и доброго ангела выступил юный Савва Морозов. Он как бы взял шефство над своими другом и сестрой.
Как вспоминала сестра Гриши, Мария Александровна, «он в это время стал поверенным Юлии и ее помощником в ее отношениях к Грише. Весьма чуткий и понятливый, он угадывал всякий ее взгляд. Устраивал, чтобы они оставались одни. Занимал лишних гостей. Отвлекал на себя внимание других, когда видел, что они уж слишком увлеклись друг другом».
Родители были совсем не против этого союза. И в 1878 году соединились два любящих сердца, а мануфактурный бизнес породнился с глицериново-стеариново-мыловаренным.
Затем было двухмесячное свадебное путешествие в компании ближайших родственников, всего дюжина человек. Германия, Франция, Швейцария. Особенное впечатление произвела Дрезденская галерея.
Та же Мария Александровна писала: «Вдруг увидели, что это интереснее даже наших разговоров. В первый раз мы добровольно разошлись, чтобы не мешать друг другу. И только когда какая-нибудь картина очень поражала нас, мы созывали друг друга и показывали ее себе…
Придя домой, уставшие, с заболевшими шеями, мы уже почти молча сидели за особым круглым чайным столом. Мы слышали, как мамаша тихонько говорила Мар. Фед. (Марии Федоровне, матери Юлии Тимофеевны. – Прим. ред.), что она очень рада была, что у всех нас есть большой вкус к живописи и что мы почти всегда обращали внимание на картины, действительно того стоящие. Это, хотя мы в том не сознавались даже друг другу, еще больше воодушевило нас».
Все спокойно, добродетельно и по-семейному.
Барыня Крестониха
Проблемы со здоровьем начались уже в молодом возрасте. А в 1896 году, после рождения шестого ребенка, Григория, тридцативосьмилетняя женщина окончательно обустроилась в инвалидной коляске. Злой ревматизм парализовал ее практически полностью. Не помогло лечение у модного парижского врача Жана Шарко. Не помогли и операции – первая в Санкт-Петербурге, а вторая в Германии.
В далеком и счастливом семьдесят восьмом году для молодых супругов перестроили особнячок на углу Большого Трехсвятительского переулка. И вот, его снова принялись перестраивать – расширять двери, оборудовать пандусы.
Неожиданно помогли грязи – Мацеста и Саки. Юлия Тимофеевна даже смогла ходить. Да, пока только от кровати до коляски, но, появилась надежда на дальнейшее улучшение здоровья.
Увы, эта надежда как пришла, так и ушла. Крестовникова уже даже не может сидеть в своем кресле – только лежать. Дом опять переделывают.
И, несмотря на боли, на беспомощность, Юлия Тимофеевна прекрасно понимает: есть те, кому хуже. Для кого не станут в случае необходимости перестраивать собственный особняк, потому что они не имеют даже теплого угла. И она находит в себе силы на многочисленные благотворительные проекты.
Рядом расположен Хитров рынок, и она становится членом попечительского совета о бедных Хитрова рынка. Разве реально помочь этим людям, которые и сами не всегда желают для себя нормальной жизни? Оказывается, реально. Кого-то можно вытащить оттуда, кого-то просто накормить, одеть. Помочь устроиться в бесплатную больницу, а детей хитрованцев – в летний благотворительный лагерь или, как в то время, говорили, «на дачу».
Симоновская школа рукоделия находится гораздо дальше, на Арбате. Но Крестовникова – попечительница этой школы, ведь ее основал купец второй гильдии Федор Иванович Симонов, родной дед по линии матери. Это была не просто школа – при ней действовал интернат, в котором ученицы жили все четыре года обучения.
Еще дальше расположено Загорье – подмосковная усадьба Юлии Тимофеевны. В ее состоянии не приходится рассуждать о радостях загородной жизни, и для нее эта усадьба – больше не вопрос использования, а вопрос ответственности. Да, крепостное право давно отменили, и тамошние крестьяне – свободные люди. Тем не менее, Крестовникова строит там лечебницу и открывает школу.
Мало того, в Загорье роют новые колодцы, чистят и зарыбляют пруды, разбивают парк, высаживают сиреневый сад. Прокладывают шоссейную дорогу до Царицына – ее в благодарность называют Крестовниковской. Словом, превращают заурядную деревню в маленький курорт.
Больше того, каждый раз, оказавшись в Загорье, Юлия Тимофеевна общалась с крестьянами. Расспрашивала о проблемах, если требовалось – помогала деньгами. Суммы были далеко не символические: могла, например, оплатить строительство нового дома.
Один из жителей Загорья вспоминал: «Она была именинница в покос. Перед покосом бабы и мужики ходили ее поздравлять. Вывезут ее в коляске, выносят каравай хлеба сдобного, деньги давала мужикам и бабам. Дети рядом прыгали, кричали: «Дайте копеечку!» – она бросала мелочь ребятишкам».
«Барыню Крестониху» (она же «барыня Кристовничиха») в Загорье знали и любили.
Имени брата, матери, отца
В 1908 году Крестовникова – а ведь ей уже совсем невмоготу, болит все адски – строит новый корпус Старо-Екатерининской больницы, для хронических больных. А чуть позже еще два: для родильного приюта и для нервных больных. Последний – в память о любимом брате Савве. Ведь версия о его самоубийстве вследствие умственного помешательства существует и сегодня, а в то время о ней не говорил только немой и ленивый.
К боли физической накрепко припаялась душевная боль. Невозможно и представить, как ей было трудно, вот нечеловечески трудно. Но из дома с пандусами шли и шли очередные денежные суммы. Например, на оборудование медицинских кабинетов в Яузской больнице.
В 1909 году на Пресненском валу открывается ночлежный дом на 800 человек. Он носит имя матери благотворительницы – Брестский ночлежный дом имени Марии Федоровны Морозовой – и предназначен для временного проживания приезжающих в Москву на заработки. То есть это, по сути, аналог Хитровки, только без криминальной составляющей, зато с амбулаторией, столовой, баней, прачечной и дезинфекционной камерой.
А в 1912 году Юлия Тимофеевна просила московскую Думу: «Во исполнение завещания покойной моей матери, Марии Федоровны Морозовой, имею честь просить Московскую городскую думу разрешить мне приступить к постройке в городе Москве «Биржи Труда» по плану, выработанному попечительством Хитрова рынка, на средства, оставленные моей покойной матерью, с условием, чтобы постройка велась непосредственно мною и именовалась «Биржа Труда памяти Тимофея Саввича Морозова»».
Благотворительница поворачивала дело так, чтобы одновременно и помочь несчастным, и увековечить память своих близких.
Здание биржи (ее москвичи называли «Морозовской») выстроили на Хитровке, рядом с Ермаковским ночлежным домом. Это была первая трудовая биржа в стране и, соответственно Временному положению, должна была «содействовать упорядочению спроса на труд и предложения труда рабочих и ремесленников, доставляя им возможность собираться в определенном месте в ожидании найма, и оказывать им содействие путем сообщения справок».
При ней был обустроен и буфет с подачей чая, чтобы босяки, словно солидные купцы, обсуждали свои трудовые контракты за ароматным горячим напитком.
А вот еще один довольно любопытный документ – доклад Подольской уездной земской управы по врачебной части, подготовленный в 1901 году: «В доход [Сухановской] лечебницы следует внести… 500 р. вместо прежних 200 р., как то пожелала вносить Юлия Тимофеевна Крестовникова на отопление и освещение приюта для неизлечимых. Здание его оштукатурено и закончено, инвентарь его получен от Ю.Т.Крестовниковой. Прием хроников открыт будет вероятно с января 1902 года».
* * *
Наступил октябрь 1917 года. Савва Тимофеевич поддерживал большевиков, но это их семейству не зачлось. Внучка, Елена Иванова вспоминала: «Деда с бабушкой перевезли на чью-то, не помню, квартиру. Дед помирал трудно и долго. Было жалко видеть бабушку вечно в слезах. Когда уходишь из жизни и оставляешь своих обеспеченными – это одно; когда нищими – это ужасно».
Не было продуктов, дров для отопления и сил, чтобы топить. В 1918 году Юлия Тимофеевна похоронила мужа, а в 1920 отправилась следом за ним.
В 1921 году в газете «Гудок» появилась заметка: «Около ст. Бирюлево деревни Загорье в имении бывш. Крестовников имелся хороший пруд, представлявший огромную ценность. Ныне весной нужно было каким-то варварам пруд этот спустить в погоне за рыбой с целью наживы».
Запись Юлия Крестовникова: благотворительность на фоне боли впервые появилась Милосердие.ru.