Есть ли будущее у коммунизма?
Товарищ Коммари вчера напомнил о годовщине событий, произошедших на площади Тяньаньмэнь, произошедших 30 лет назад. Точнее сказать, вспомнили о них многие – однако эти воспоминания были выдержаны, в основном, в том ключе, что «как хорошо, что раздавили либералистическую мразь!». Коммари же попытался подойти к вопросу в более широком контексте – указав на то, что и наступившая после подавления возмущений победа китайской бюрократии вряд ли может рассматриваться столь однозначно, как это принято делать у нас. В том смысле, что, конечно «противоположная сторона» – декларирующая однозначно прозападные и либеральные лозунги (и даже построившая некую копию американской статуи Свободы) – это однозначный антикоммунизм вместе со всеми вытекающими из него явлениями. (Включая и национальную резню.) Однако и то, что наступило в Китае после 1989 года, так же вряд ли может быть отмечено, как нечто, особо близкое к коммунизму.
Исходя из этого товарищ Коммари даже объявил, что «…1989 год стал поворотным, если рассматривать историю человечества как движение к коммунизму…». Впрочем, данное утверждение выглядит довольно наивным хотя бы по той простой причине, что – как было сказано о том же автором – ни одна из участвующих в конфликте сторон к коммунизму двигаться не собиралась. (Если, разумеется, смотреть на реальное развитие событий, а не на официальные декларации КПК).
Поскольку написать можно все, что угодно: у нас вон в 1987 году так же провозглашали движение к коммунизму, а в реальности принимали «Закон О государственном предприятии (объединении)», полностью обрушивающий всю систему социалистического производства.)
* * *
Собственно, то же самое можно сказать и про иные события указанного времени. В том смысле, что и восточноевропейский «бархатные революции», и позднеперестроечные советские «демократические выступления» в реальности противопоставлялись вовсе не движению «несгибаемых коммунистов», готовых грудью становиться на защиту «идеалов Октября». Скорее наоборот: противниками «демократических сил» оказывались довольно «скользкие» режимы – наподобие горбачевского – которые вместе со словесами о «коммунистическом пути» открыто декларировали приверженность «общечеловеческим ценностям» и прочей либеральной «шелухе». Ну, а в «стратегическом плане» нацеливались на передачу имеющейся государственной собственности неким «частным лицам» — т.е., совершенно на то же, что хотели сделать и «восставшие» против них.
Другое дело, что, с точки зрения данных режимов, указанный процесс изначально планировалось проводить достаточно осторожно. А, во-вторых, бенефициарами подобного изменения планировалось, разумеется, сделать людей, входящих в «коммунистическую верхушку». Т.е., планировалось строить капитализм – но капитализм «национально-ориентированный», капитализм, который должен был превратить правящую верхушку в «настоящих хозяев», а население государства – в некое подобие «жителей развитых стран», в результате чего повышение уровня жизни компенсировало бы им все потери «социалистических гарантий».
Наверное, сейчас не нужно говорить, что подобный план был полностью нереалистичным – в первую очередь, потому, что из никто «действующих» капиталистов никто не собирался пускать к себе новых конкурентов. (Все разговоры о «благе конкуренции», как известно, заканчиваются после того, как эта самая конкуренция напрямую «подбирается» к разговаривающему.) И поэтому не стоит удивляться тому, что в реальность данные «хитрые планы» превращения бывших представителей разложенной номенклатуры в «полноправных» членов западных элитеных клубов так и не смогли воплотиться в жизнь. Вместо этого «движение к рынку» практически везде происходило по совершенно иному сценарию: западные государства перекупали часть «элит» — как уже говорилось, и так «рыночно настроенных» — и использовали их для «торпедирования» указанного «национально ориентированного перехода» к капиталистическим отношениям. Впрочем, часто и этого не требовалось: развитие «конкурентных отношений» — вопреки позднесоветским представлениям – затрагивало не только экономическую, но и политическую сферу. В результате чего одним представителям «будущих хозяев» становилось понятным, что устрани они других представителей – и им достанется больше. (Под «устранением» тут подразумевается, разумеется, устранение политическое. Хотя смерть того же Пуго показывает, что и это не предел.)
* * *
Итогом чего и становились указанные «бархатные революции», при коих пресловутые уличные выступления оказывались неплохим «прикрытием» для указанного процесса. (Тут надо еще напомнить то, что «социалистические» государства не имели развитого репрессивного аппарата, способного «работать» с улицей: скажем, тот же ОМОН в СССР появился лишь в конце 1988 года, и к августу 1991 еще не обрел нужной «квалификации».) И, разумеется, события на площади Тяньаньмэнь можно смело относить к тому же сценарию. С одним отличием, состоящим в том, что в Китае развитие «рыночных отношений» и движение к «интеграции в мировой рынок» — т.е., тот самый проект строительства «национального капитализма» — начался не за год-два до указанных событий, а был инициирован еще в самом начале правления Дэна Сяопена. (О том, насколько китайское общество до данного момента было проникнуто социалистическими отношениями, впрочем, надо говорить отдельно, поскольку ответ на этот вопрос крайне неоднозначен.) Другое дело, что того момента, как СССР оказался окончательно выведен из «мирового противостояния», западные – а точнее, американские – элиты особо давить на КНР не решались.
Однако в 1989 году, разумеется, ситуация была уже, в целом, ясна – в том смысле, что нахождение Союза «при смерти» было очевидно многим. На этом фоне использование Китая в антисоветской борьбе стало ненужным – что и породило надежду на успех «бархатного сценария» в данной стране. (А точнее – создала саму допустимость данного процесса.) Ну, а выступление на площади Небесного Согласия стало кульминацией указанного «сценария». Точнее – могло бы ей стать, если бы данная затея удалась, и относительное согласие китайской «элиты» было бы разрушено в пользу наиболее прозападной ее части. Однако, в отличие от Восточной Европы и СССР, Соединенные Штаты тут здорово «обломались». В том смысле, что они так и не смогли совершить указанного «раскола», и «китайский Горбачев» — который одновременно должен был стать «китайским Ельцином» — Ху Яобан оказался в фактической изоляции. (А значит, «революция» провалилась.)
Разумеется, сейчас сложно сказать: почему так произошло. В том смысле, что «виноват» ли в неудаче «китайского Майдана» тот факт, что западные его «устроители» банально не поняли «китайский менталитет». Или же этот провал связан с тем фактом, что, как уже было сказано, к моменту начала указанного «майдана» китайское «движение к капитализму» было достаточно длительным, а значит, китайские «властители» научились бороться с проявлениями «внутренней конкуренции». (Впрочем, может быть, что они вообще это делать не «разучались» — по той простой причине, что «китайский социализм» в реальности… Хотя нет, это так же отдельная тема.) В любом случае, «облом» западных планов пошел китайскому государству на пользу – по крайней мере, по сравнению с тем, что его ждало бы в противном случае. И в настоящее время КНР оказывается главным претендентом на мировую гегемонию – а не жалким собранием «независимых» и нищих государств, с увлечением занятых «мовой, войной и верой».
* * *
Но к коммунизму и его судьбе все это имеет весьма отдаленное отношение. Поскольку судьба данной идеи решалась вовсе не на китайской площади – а равно и не на площадях иных государств Восточной Европы и СССР – а в совершенно иных местах. И, главное, совершенно иных временах. (Если говорить «когда» — то, как уже не раз указывалось, к «моменту перелома» следует отнести конец 1960-начало 1970 годов. Время правления столь любимого Коммари Брежнева.) И уже к началу 1980 годов говорить о переходе к новому общество было столь же бессмысленно, как и говорить о колонизации Марса. (В том смысле, что и то, и другое относилось к области чистой фантастики. В том смысле, что теперь никто даже не пытался учитывать подобные идеи в своих планах.) Поэтому, разумеется, никакого перелома в 1989 году не было – скорее наоборот, были подтверждены те тенденции, которые зародились примерно за два десятилетия до того.
Впрочем, нет. Определенное отношение к будущей судьбе коммунистической идеи «площадь Тяньаньмэнь», все же, имеет. В том смысле, что описанный выше «облом» западной элиты в плане подчинения себе Китая оказался серьезным барьером в плане построения пресловутого «глобалистического общества». Т.е., той самой «железной крышки олигархии», охватывавшей в всю планету – и на время жизни нескольких поколений ликвидировавший бы все надежды на спасение. (Подобно описанному Ефремовым Тормансу.) Подобное общество в свете «победы тенденций 1989 года» было бы довольно вероятным. Хотя, конечно, говорить об истории в сослагательном наклонении, по существу, бессмысленно.
Но, в любом случае, китайский «провал» западной политики стал ключевым моментом в судьбе мира – направив его движение в сторону глобального Суперкризиса, который начинает проявляться уже сегодня. И хотя понятно, что ничего хорошего в данном процессе нет – но на фоне указанной альтернативы он, по крайней мере, дает надежду на то, что даже нынешние поколения доживут до Рассвета.
Однако, разумеется, все это – уже совершенно иная тема.
Антон Лазарев, блогер