Писательница Ася Володина — о романе «Цикады» и отношениях литературы и кино
В апреле в «Редакции Елены Шубиной» выходит роман Аси Володиной «Цикады», написанный по мотивам одноименного сериала «Кинопоиска». «Сноб» поговорил с Асей Володиной о том, зачем превращать кино в книгу.
Ася, все ваши романы — «Часть картины», «Протагонист», «Цикады» — связаны со школьной или студенческой средой. Чем она вас так привлекает?
На это, пожалуй, есть две причины. С одной стороны, мой жизненный опыт действительно долгое время был ограничен «моими университетами», поскольку долгое время я не выбиралась за пределы образовательной среды: работу я сменила только в 2023 году, а до этого вращалась в одних и тех же кругах и варилась в одних и тех же проблемах. Наверное, поэтому во всех моих текстах так размыта грань между учащимися и учителями, ведь учителя, преподаватели тоже являются винтиками одной большой системы. Меняя свое положение в аудитории, оказываясь не за партой, а у доски, ты все равно не так уж много глобально меняешь в своей жизни. В моем случае, чтобы наконец выпуститься из всех «моих университетов», понадобилось буквально оттуда уйти, но, конечно, это важная часть моей жизни и идентичности, поэтому она и вылилась не в одну книгу, а в трилогию.
С другой стороны, любая закрытая система — это модель общества, в которой все большие процессы проявляются более заметно и ускоренно. Тем более если речь идет о подростках, реакции которых обострены — на несправедливость, лицемерие, откровенный обман или обычное равнодушие. Многие преподаватели знают, что ты приходишь на урок как на сцену, но твоя аудитория не зрители, а такие же участники какого-то большего действия. Школа, и университет как ее продолжение, — это и подмостки, и съемочная площадка, и место преступления, и, конечно, большая метафора происходящего за пределами школы.
Ваш новый роман «Цикады» довольно необычный — это беллетризация, как сейчас принято говорить, одноименного сериала, который вышел осенью прошлого года. Его режиссировал Евгений Стычкин, а сценарий написала Екатерина Тирдатова. И вот появляется роман, который, по сути, пересказывает этот сериал, с теми же героями, тем же сюжетом. Зачем потребовалось это делать? Ведь получается, что вы взяли уже готовую историю и заново ее рассказали — или это не так?
Прошлый год для меня прошел под знаком диалога литературы и кино: не раз поднимались разговоры об экранизации «Протагониста», АСПИР и Фонд кино организовали совместный выезд литераторов и кинопроизводителей в Переделкине. В какой-то момент я очень много думала о том, как и в каких пропорциях дружат соседние сферы, чем они близки и в чем никак не могут сойтись. Работа в непривычном формате, создание своего текста на основе чужого сценария показались мне логичным заходом на эту зыбкую территорию схождений.
С одной стороны, я увидела здесь именно творческий вызов и новый опыт: как работается с чужой основой? В чем разница языка прозы и кино? Как много своего я могу привнести? А сама бы я смогла написать сценарий? С другой стороны, работа с материалом не просто чужим, а чуждым меня бы не смогла заинтересовать, а здесь действительно был заход на уже знакомую мне территорию, такое логичное возвращение и к «Части картины», только с акцентом на школьниках, а не учителях, и к «Протагонисту» с полифокальным повествованием (изложение одних и тех же частей сюжета через оптику разных героев. — Прим. ред.). Я увидела в этой истории героев, которые «недоговорили», которые не совсем раскрылись, которым можно дать голос и право объясниться. Именно с этим чувством я дочитывала сценарий: с желанием услышать всех еще раз — пусть и с моей помощью. И в «Цикадах» у прозы оказалось в чем-то больше возможностей, чем у кино.
Что нового узнают люди, которые смотрели сериал «Цикады», из романа? Насколько сильно книжное воплощение этой истории отличается от экранного?
Судя по отзывам уже прочитавших или послушавших книгу, все же роман позволил раскрыть героев более полно — или вовсе иначе. Это история не о трагедии на школьной вечеринке, а о людях и о том, как их комбинация и комбинация их проблем ведет к трагедии. Поэтому мне было важно задержаться на более долгий срок с участниками событий, разглядеть в них не только свидетелей, но и виновников, и жертв каких-то более глубинных процессов, которые протекали в этом коллективе еще до начала действия романа и сериала.
Есть персонажи, характер которых значительно изменился — и не все из смотревших сериал это оценили, надо признать. Есть линии отношений, которые я полностью переписала или трансформировала. Есть линии из оригинального сценария, которые я фактически убрала: так, у меня почти нет родителей и конфликта именно отцов и детей в романе, потому что у меня сталкиваются не группы-поколения, а люди, принадлежащие разным классам, и классам в широком смысле слова. Класс может быть школьным, может быть социальным, но может быть и какой-то определенной внутренней конструкцией, которая одних объединяет, а других отталкивает. Набор событий в сериале и книге почти совпадает, но трактовки этих событий изменены, иногда и на противоположные.
Ваш роман «Протагонист» построен на похожем сюжетном приеме: трагическая гибель молодой девушки, несколько героев, так или иначе причастных к ее судьбе, рассказывают свои истории. В «Цикадах» тоже трагедию на вечеринке мы узнаем через истории одноклассников, на этой вечеринке присутствовавших. В чем вы видите преимущества подобного построения сюжета?
Это буквально свидетельские показания. Вспоминается одноименная пьеса Дмитрия Данилова. Они субъективны, они неправдивы, они показывают только часть слона, часть реальности. Свидетель — интересная позиция. Она как будто бы отстраненная, противопоставленная участникам: жертва/агрессор. Но в то же время вбирает в себя черты обоих. Есть же такое понятие, как «травма свидетеля» — и мне кажется, чаще всего именно свидетельскую роль мы и играем в жизни. И вопрос в том, какой этот свидетель: обеляющий себя, вовлеченный, равнодушный? И готов ли человек выйти из роли очевидца собственной жизни и стать ее полноценным участником?
Мне кажется, такое фрагментарное, обрывистое повествование от лица разных людей отражает нашу реальность, которую сложно собрать в единую непротиворечивую картину. Мы как будто всегда возимся с осколками правды, и, возможно, стоит признать, что единой, целостной и нерушимой картины мира просто не существует.
В «Цикадах» есть отражение каких-то ваших личных школьных воспоминаний? Какими были ваши школьные годы? И на кого из героев «Цикад», по-вашему, вы похожи больше всего?
Да, в «Цикадах» есть воспоминание о моей школе, в которой я проучилась все 10 лет. Есть и отдельные эпизоды, взятые из моих школьных лет. Я была той самой девочкой с первой парты — не круглой отличницей, но с успехами по отдельным предметам, не старостой, но ответственной за журнал, не из популярных, но и не изгой. Пожалуй, я, как и Марк, была такой частью команды, частью корабля, постоянным свидетелем — и редким участником событий.
Если говорить о героях, то я могу переложить себя почти на всех женских персонажей. Это и излишняя рефлексия Алины, и отчаянность Елены, и капризная требовательность Сони, и стремление к соблюдению внешнего благополучия у директрисы.
Почему истории о современной школе — это чаще всего истории о насилии, о зле? Доживем ли мы до нового «Доживем до понедельника»?
Когда я работала над своим первым романом «Часть картины», тоже посвященным школе, я специально отсматривала фильмы по теме. Как раз фильмы о школе давали яркое представление, как менялись общественные настроения: от «Доживем до понедельника» через «Розыгрыш» и «Вам и не снилось» мы сначала докатились до «Дорогой Елены Сергеевны» и «Куколки», а затем и до Германики со «Школой». Вопрос, пожалуй, не к фильмам и книгам, а к реальности, которая в них попадает. Так мы возвращаемся к тому, что школа — это модель общества. Например, у Александры Шалашовой в книге «Выключить мое видео» нет прямого насилия, но есть ковид, рассадивший детей из одного класса по домам: отсюда и разобщенность, и дискоммуникация — тоже своего рода зло.
Доживем ли мы до той оттепели, которая была в «Доживем до понедельника», в которой так много памяти о недавних бедах, еще много горечи, но уже много надежды и новой жизни? Тогда и доживем до понедельника.
Что вы читаете сейчас? Какие книги современных российских авторов, прочитанные в последние месяц-два, запомнились сильнее всего? Что из них рекомендовали бы прочесть читателям «Сноба»?
Прямо сейчас я открыла для себя юнгианского психолога Марию-Луизу фон Франц и ее работы по трактованию волшебных сказок — пришла отчасти по следам «Тысячеликой героини» Марии Татар. Из современных российских авторов выделю Анну Лужбину и ее сборник причудливых и умиротворяющих рассказов «Юркие люди», еще один школьный роман Ивана Бевза «Чем мы занимались, пока вы учили нас жить» и удачный дебют Марии Лебедевой «Там темно». Еще с удовольствием читаю рукопись нового романа Ромы Декабрева, «Гнездо синицы» которого стало моим главным открытием в 2023 году.
Беседовал Владислав Толстов