Поэзия с указателями
Чтение нового сборника Виталия Кальпиди обещает превратиться в увлекательный квест. Рекомендации по выбору дороги — на презентации книги.
Центральная библиотека им. Пушкина принимает гостей уже не в первый раз. Но сегодня стульев приготовлено в два раза больше обычного. Тем не менее за пять минут до начала мероприятия слышу полуиспуганный шепот: «Да мы же все здесь не поместимся!» Мест и правда не хватает. А еще через полчаса я оглядываюсь на зрителей и понимаю, что стулья поставлены даже за дверью зала, и из соседнего помещения за происходящим следят не менее внимательно.Поводом для такого массового визита в библиотеку стала презентация книги Виталия Кальпиди «Избранное», точнее, «IZBRANNOE». Ради того, чтобы первыми в Челябинске увидеть сборник и узнать его секреты, собрались работники городских библиотек, поэты и, конечно, целая делегация филологов — они уж точно не согласились бы пропустить такое знаковое для русской литературы событие.
Книга, о которой литературная среда шепталась уже несколько месяцев, наконец показана публике в фас и в профиль. Гости разглядывают это необычное «существо» с некоторым удивлением. Сразу видно, что сборник оформлен не по канону: на обложке — фотография египетской фрески, небольшое и неяркое изображение типичного уральского пейзажа, очень много мелкого текста. Саму обложку впору «читать», осмысливать.
Между тем обложка не последний сюрприз. При ближайшем рассмотрении книга оказывается настоящей нарушительницей издательских традиций. Чего в ней только нет! Нет, например, портрета автора. Хотя иллюстрации в книге присутствуют, и о них тоже нужно говорить отдельно. Примеров подобных «картинок» найти так и не удалось, поэтому Виталию Кальпиди пришлось самостоятельно придумать для странных рисунков название - «палимпсест-иллюстрации». Вообще-то палимпсестом историки и филологи называют надписи на пергаменте вторым слоем - поверх смытого или соскобленного текста. Иногда этот текст оказывается уничтожен не полностью, и более старую запись можно изучить. Аналогия с иллюстрациями сборника «Избранное» легко просматривается: эти рисунки тоже сделаны в два слоя: первая картинка приподнимается, как шторка, под ней обнаруживается вторая. Верхний уровень — фотомонтаж, нижний — графический рисунок. Все они сделаны к конкретным стихотворениям. К слову, любопытный намек на многослойность текста.
Но вернемся к тому, чего в этой книге нет. Отсутствуют в ней предисловие и послесловие от именитых литераторов. Хотя желающих написать таковые нашлось бы более чем достаточно. Вместо них — два «уведомления от автора». Авторское вступление, к слову, здесь совершенно необходимо: именно в нем и поясняется строение книги. Казалось бы, что тут сложного? Ясно, что «Избранное» составлено из стихов прошлых лет в хронологической последовательности, не так ли? Так, но не совсем. В издание действительно вошли стихи 10 книг Виталия Кальпиди начиная с первого сборника «Пласты» и до последнего - «В раю отдыхают от бога». Но… в обратном порядке. Такой принцип уже использовал Андрей Вознесенский, а теперь решил воплотить Виталий Кальпиди.
Впрочем, не надо думать, что предисловие сосредоточено на практической информации. Есть в нем и то, чего всегда ждешь от авторского слова, - попытка объяснить свою философию, обозначить какие-то вехи. Послесловие — еще более загадочный текст. Так до конца и непонятно, к кому он в большей мере обращен — к читателю или к самому автору? По сути, это предисловие к следующей книге, наброски к будущему тому.
В итоге, если посмотреть и подумать, вся книга превращена в эксперимент по пониманию читателем поэтического текста. В какой-то мере это воплощение парадокса: «Понять другого человека и чужой текст невозможно. Но понимать - необходимо». А все странности книги — что-то вроде указателей-стрелочек, которые помогают сохранить направление.
Как же эту удивительную книгу читать? Открывать ее на случайной странице и выхватывать стихотворения из сборника в случайном порядке (как многие привыкли делать) в этот раз, видимо, не выйдет. Конечно, листать книгу наугад никто не запрещает, но разбирать ее по отдельным текстам — значит не видеть за деревьями леса. На презентации читателям предложили три способа восприятия. Те, кто уже знает и любит поэзию Кальпиди, могут читать сборник с начала. Это позволит снимать поэтические слои один за другим, чтобы в итоге почувствовать нечто скрытое под ними — саму природу творчества, а может быть, личность автора. Тем, кто только начинает знакомиться с книгами Кальпиди, проще всего будет оттолкнуться от сборника «Мерцание»: он напечатан с комментариями автора, которые поясняют, что стоит за каждой строкой. Ну а новички в поэзии, не привыкшие к чтению стихов в принципе, лучше поймут книгу, если начнут с конца и двинутся к началу.
С таким наброском карты в руках можно отправляться в путь. А чтобы читатели не заблудились, на презентации добавили еще несколько указателей. С краткими речами о творчестве Виталия Кальпиди выступили (через видеозапись) редактор журнала «Воздух» Дмитрий Кузьмин, переводчик и составитель антологии современной русской поэзии в Германии Роберт Ходель, академик Аркадий Бурштейн из Израиля. Для настройки на нужный лад использовали еще один новый метод - видеопоэзию. Несколько роликов, в которых стихи Кальпиди сочетались с музыкой и графикой, произвели большое впечатление на зрителей, особенно на часть зала, которая еще не была знакома с таким способом существования поэзии.
Книга, безусловно, стала центром множества событий. Между тем ее автор с самого начала вечера сидел чуть в стороне от всеобщего ажиотажа, очень спокойный и, кажется, нимало не заинтересованный тем, какой эффект произвел его новый сборник. Я уже начала всерьез волноваться, что Виталий Олегович так и проведет весь вечер, небрежно опираясь на рояль. К счастью, мои опасения не оправдались: презентация книги не прошла без сеанса авторского чтения, которое, к слову, подействовало на зрителей даже больше, чем видеопоэзия.
Напоследок в качестве подарка читателям Виталий Кальпиди согласился ответить на вопросы. Хотя, по собственному признанию, занятие это всегда терпеть не мог. Гости вечера тем не менее момента не упустили и засыпали поэта вопросами.
- Почему вы не любите читательские вопросы?
- Потому что обычно люди задают вопрос, на который уже дали ответ. А чувствовать себя идиотом мне не очень нравится. Как и считать таковыми других.
- В одном из своих стихотворений вы упоминаете Еманжелинск. Почему?
- У этого названия очень богатая фонетика, поэтому я его использовал. Понимаете, нормальные люди мыслят «в голову», а вот некоторые художники - «в рот». И изо рта вытягиваются стихи. Многие стихи — это фонетически оформленные паузы. В нашем мире вообще многие вещи, связанные со словами, срабатывают мгновенно. В детстве я был поражен тем, как муха стала зайцем. Я зашел в автобус. Там летала муха, не купившая билет. Понимаете?
Иногда фонетика важнее других факторов. Она пластичнее. Поэтому она иногда больше меня убеждает, чем набор каких-то логических конструкций. Тем более я понимаю, что логика в привычном смысле — совсем молодая наука.
- Вы модернист или постмодернист?
- Я правда похож на человека, который задумывается о таких вещах?
- В одних и тех же ваших стихах, которые напечатаны в разных сборниках, есть существенные различия. Почему?
- Я очень редко читаю свои стихи и уж точно никогда их не перечитываю. Когда книга закончена, то я ее забываю. Она мне неинтересна. Я считаю, люди, которые помнят свои стихи наизусть, — рабы своей поэзии. Я не говорю, что это плохо. Многие из этих людей меня привлекают. Но мне мои старые стихи неинтересны. Ведь поэзия — это прежде всего инструмент. Благодаря ей должно что-то меняться: как минимум — автор, как максимум — мир. Если художник начинает писать книгу и не ждет, что после нее изменится мир, — он пишет стенгазету. Пусть даже, вполне возможно, гениальную. Как бы то ни было, я не перечитываю свои стихи. И когда предпринимается новая публикация, я могу залезть совсем не в тот каталог и вытащить на свет первый, второй вариант стихотворения. Так и появляются разночтения.
- К какой цели вы идете?
- В начале движения любого художника очень важно, куда он движется — направление, цель. В середине важно, кого он за собой ведет. А в конце его пути есть определенная тайна, которую я озвучивать не буду.
Цель поэта определяется так же, как цель лучника — в момент полета стрелы. Лучник может поставить себе мишень и попасть в нее. Но по-настоящему его цель определяется в миг, когда стрела срывается с тетивы. Цель поэта точно так же материализуется в момент излета стрелы. Или не материализуется...
- А для чего нужны стихи, поэзия?
- Так давайте определимся: стихи или поэзия? Ведь это разные вещи. Стихи — это осадок поэзии, как AgNO3. А поэзия — это, может быть, совсем и не стихи. Это скорость. Например, метафора дает очень высокую скорость мировосприятия. И есть вещи, которые можно увидеть только на высокой скорости. На обычной, на средней они невидимы, не осознаются. Если использовать этот механизм, то можно найти некие вещи, которые нам совершенно необходимы. Потому что без них все ограничится тем цивилизационным отрезком, в котором мы сейчас живем. И той глупостью, которая на этом отрезке существует.
- В чем философия вашей поэзии, ее глубина?
- Видите ли, глубина — вещь относительная. Если мою поэзию будет читать воробей, то найдет ее очень глубокой. А если по ней пройдется слон — боюсь, что она ему покажется мелкой. А у меня ведь тоже нет прибора для измерения глубины стихов... Я знаю только одно: поэту нужны читатели, а поэзии они не нужны. Она их вовсе не учитывает. Поскольку я поэт и вроде бы должен себя защищать, я могу попробовать ответить на этот вопрос. Для меня философия — это инструмент поэзии. Потому что для поэзии все на свете — инструменты: логика и отсутствие логики, философия и ее отсутствие... Из этого проблемного материала и строится здание — если его можно назвать зданием. Поэтому мой ответ: у поэзии в принципе нет глубины, как нет длины или прыжка в сторону. Даже если все это вроде бы присутствует.