«Запретные темы были, есть и будут»
Роман Карцев в интервью «СП» о Новом годе, границах в юморе, Одессе и Ленинграде
Пожалуй, выдающийся артист отличается от проходного не столько востребованностью, сколько влиянием на культурную среду. Роману Андреевичу Карцеву влиять удавалось. Карцевские реплики из таких фильмов, как «Собачье сердце» или «Предсказание» ушли в народ. При том, что речь шла о ролях второго плана, Карцева воспринимали и воспринимают как большого актера. Накануне Нового года корреспондент «СП» взял у него интервью.
«СП»: - Роман Андреевич, впереди Новый год. Скажите, пожалуйста, как менялось ваше отношение к этому празднику в течение жизни, и как вы отмечали его?
- Когда были молодыми – бегали, собирали компании на Дерибасовской, в Одессе, собирали девочек и мальчиков, чтобы хорошо отметить Новый год, суетились, долго готовились, набирали какие-то крохи денег, чтобы купить селедку-картошку. Но было весело. Мы были молоды. Время прошло, я переехал в Ленинград. Там уже компания была поменьше, повзрослее, но все равно мы бегали – продуктов еще не было, стол был очень бедный. Но компания была очень хорошая. Как-то раньше мы не замечали, что оказывалось на столе – главным были люди. Прошло время – приехал в Москву. Все повзрослели. Но все равно человек двадцать-тридцать собиралось у меня. Друзья, среди которых был Витя Ильченко, Миша Жванецкий. Мы собирали людей столько, сколько помещалось в квартире 18 кв. м. Миша что-то читал, мы разговаривали об искусстве, жизни. Стол уже был получше. Потом наступила перестройка. Все перестали бегать – появились продукты, ты мог зайти в магазин и за один приход обставить стол. Уже появилась на столе фаршированная рыба, какие-то деликатесы. Но народу становилось меньше, было уже человек двенадцать. Кто-то уехал, кто-то дома сидел. Но мы все равно собирались. И вот сейчас я буду отмечать Новый год с женой и детьми, будет человек шесть (смеется). Опять же – стол будет хороший, но поговорить уже не с кем. Как и потанцевать. С женой за пятьдесят лет натанцевались. Поэтому Новый год становится все скучнее и скучнее, хоть и спокойнее. Хочешь – иди спать, хочешь – посиди еще, хочешь – выйди на воздух. Примерно такая картина.
«СП»: - За всю историю ваших праздников, какой Новый год оказался самым ярким по впечатлениям, насыщенности?
- Самый яркий? Когда нас с Витей в приказном порядке привезли в Москву на Новый год выступать для Политбюро партии, в Барвиху. Мы приехали за полтора часа, посмотрели, где будем выступать. А там, оказывается, сцену сделали за елкой. Если бы выступали так – артистов бы никто не увидел. Елка все перегораживала. Мы начали скандалить, просить, чтобы ее отодвинули. Пьяный слесарь или электрик говорит: «Да у меня шнура нет! Так выступайте». Как могли – сами отодвинули эту елку. Сидело все тогдашнее Политбюро, от Подгорного до комсомола. Брежнев только тогда болел. Мы с Витей выступали… долго рассказывать не могу – это был самый сложный Новый год в нашей жизни. Мы выступили в абсолютно гробовой тишине, играли в ней, например, «А вас?». Часа в три ночи нас вывезли. Мы купили в буфете на 18 рублей французский коньяк, купили по 3,50 блок «Мальборо», какие-то бутерброды с икрой, по 18 копеек, поехали в гостиницу и напились. Так закончился наш самый приятный Новый год.
«СП»: - 2015 год своими событиями, в том числе, увы, и трагическими, вновь поставил вопрос: есть ли не позволительные темы для шуток? Действительно ли можно смеяться надо всем?
- Конечно же, должны быть границы. Нельзя шутить над больными, умершими. Это запретные темы. Нам их не нужно запрещать – мы сами это прекрасно понимаем. Понимали всегда. Мы с Витей Ильченко, Мишей Жванецким всегда все понимали. Конечно, запретные темы были, есть и будут. Сейчас те карикатуры, шаржи, которые показывают во Франции – мне это не нравится. Мне не нравится, когда смеются над несчастьями людей. Это не юмор. Не говорю о том, что юмор всегда должен быть жизнерадостным. Сейчас, в самом деле, такое время, когда шутят ребята из «КВН». Мы занимались более сложным искусством. Все-таки искали смысл в выходе на сцену. Всегда должен быть смысл. Сейчас укрепился совершенно бессмысленный юмор. Шутки, шутки, анекдоты – лишь бы публика ржала. Именно ржала. Поэтому у нас с такими артистами есть разногласия.
«СП»: - Чем, на ваш взгляд, обусловлена такая перемена?
- Сейчас такое время. Сильная цензура, особенно на телевидении. Говорят: «Читайте, что хотите». Но! Ты читаешь, а они вырезают. Очень просто. Сейчас юмор пародийным стал. Что популярнее всего? Выходят какие-то люди на сцену, кривляются под шлягеры хороших артистов. Сейчас наступило время песен. У нас теперь самая поющая страна. Когда-то была самая читающая страна, а теперь самая поющая. По первому каналу - «Голос», по второму – «Главная сцена», потом будет какой-нибудь концерт, посвященный МЧС. Вы заметили, что ни капли юмора нет в таких концертах? Раньше был Райкин, скажем. А сейчас – нет, только песни – и все. Спел, пошел домой, уснул. Такое время. Мы-то свое отыграли уже, откровенно говоря. Но отыграли честно.
«СП»: - С каким настроением вы отправляетесь в Петербург на запланированный на 4 января творческий вечер?
- Петербург – любимый город. Я провел там семь лет – с двадцати двух до двадцати девяти. Самый расцвет! Обожаю этот город, его архитектуру, музеи, театры – в то время. Конечно, сейчас стало красиво. Подсветки, например, потрясающие. Привели в порядок Невский. Обожаю пройтись по нему – туда и обратно, такой у меня ритуал. Когда приехал в 1962 году в Питер, еще застал людей блокады, я снимал углы у стариков, беседовал с ними. Видел настоящих ленинградцев. Сейчас их все меньше и меньше. Очень много приезжих – как и в Одессе. Ведь той Одессы, какую я знал, уже не существует. Это время подчистило все. Хотя кое-что осталось. Я рад, что ко мне приходит та публика, которая знает, на что идет. Они этого ждут, они это получают. Меня это греет. На склоне лет с удовольствием работаю. Многое изменилось. Я уже не застал пирожковой, которую любил: мы когда-то брали десять пирожков, два бульона – и это был обед. Что там говорить – конечно, когда встречаешь настоящего ленинградца, получаешь удовольствие. Совсем другие люди. Самое главное – оставить дух. Дух Одессы, Ленинграда. Два города – южный и северный – которые я очень люблю. К сожалению, становясь внешне красивее, внутри они…
«СП»: - А что для вас дух Ленинграда?
- Это культура. Я вспоминаю театр Товстоногова, в котором пересмотрел буквально все спектакли. Фантастический театр. А театр Акимова? Или пушкинский? Или Владимирова? Культура, которой славился Питер,- которую начал насаждать еще Петр I,- она была европейской. Отсюда и культура людей – здесь ведь дело в сочетаемости. Театр, эстрада, экономика – все это взаимосвязано. Если там плохо, значит, здесь будет обязательно плохо. Это закон жизни. Отсюда и ситуация с актерами. Раньше в театре Товстоногова было тридцать гениев. А сейчас – на всю страну дай бог столько набрать. Отсюда такая ситуация с кино и телевидением. Эти отрасли стали женскими: женщины пишут сценарии, определяют принципиальные моменты. Лучшим писателем года уже признается Дарья Донцова. Что тут еще скажешь? Любое искусство зависит от автора. Это все сейчас утрачено. Думаю, ситуация переменится, но не скоро. Мы это время не застанем.
«СП»: - Роман Андреевич, что вы могли бы пожелать читателям «Свободной прессы»?
- Хотел бы пожелать спокойствия. В самом деле – чтобы не было войны. Это важно. Хочется, чтобы люди могли спокойно работать, спокойно приходить в театры, смотреть хорошие спектакли. Этого от всей души и желаю.