«Европа — смерть. Россия — жизнь». Почему Блок принял Революцию?
145 лет назад, 28 ноября 1880 года, произошло событие, о котором дочь ректора Петербургского университета Андрея Бекетова оставит в дневнике запись: «Приехала сестра Аля с мужем, решилась с ним разойтись и остаться у нас. Родился у неё сын Саша. Саша ангелочек прелестный. Все вообще его любят...»
За те годы, что прошли с тех пор, кое-что изменилось. В том числе и в отношении Александра Блока, которого вряд ли кто сейчас назовёт «ангелочком прелестным». Да, многие его действительно любят и ценят. Но это точно не «все вообще». Кому-то не нравится, что он, дескать, «предал Россию» и всей душой принял сначала Февраль, а потом и Октябрь 1917 года. Кто-то возмущается «кощунством» финала его поэмы «Двенадцать», где шагает патруль красногвардейцев: «В белом венчике из роз — впереди — Исус Христос». Находятся и такие, кто уверен, что любить Блока — значит плевать в самих себя, поскольку тот не любил людей. В качестве доказательства приводят фрагмент беседы Блока с Корнеем Чуковским. Они ехали в трамвае и Блок, кивнув на пассажиров, сказал: «Я закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян». Собеседник оторопел: «Разве они обезьяны?» И получил ответ: «А вы разве не знаете этого?»
«Отойди, сатана!»
«Груды человеческого шлака», «стадо баранов», «человеческие ростбифы», «падаль», «чернь»... Любого из этих определений было бы достаточно, а уж все вместе они и впрямь могут убедить в том, что Блок высокомерен и ненавидит свой народ. Но в том-то и дело, что есть нюанс. Вот как говорил об этом сам Александр Александрович: «Нужно быть тупым или злым человеком, чтобы думать, что под чернью можно разуметь простой народ... Чернь вчерашнего и сегодняшнего дня не знать и не простонародье, это дельцы и пошляки...» То есть буржуазия. Тот же Чуковский пояснил: «Буржуазная психология была для него гаже, чем дурная болезнь. Эта способность ненавидеть до бешенства пошлых людей, "пошлецов", и сделала его ненавистником старого мира»
Об этом Блок говорил и писал неоднократно, а в 1918 году довёл свою мысль до запредельно высокой ноты: «Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать. Лучше я или ещё хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана!»
Может показаться, что такой антибуржуазный пафос — это всего лишь желание потрафить новой власти. Но, во-первых, это дневниковая запись, не предназначенная для публикации. А во-вторых, настолько искренне ненавидеть буржуа могли не только пролетарии, но и дворяне, у которых были к «дельцам и пошлякам» свои счёты. Не будем забывать, что Бекетовы, род Блока по материнской линии, как раз относится к тем, о которых говорят: «Древний дворянский, но обедневший».
Другое дело, что антибуржуазный пафос Блока имеет ещё одно измерение. Писатель Евгений Замятин, знавший Александра Александровича, отметил очень важную деталь: «Из всех петербургских поэтов тех лет только один Блок был антизападником. Его отталкивание от Запада доходило до такой степени, что оно перешло в некоторое отталкивание и от революции, когда в ней стал всё сильнее выпирать сухой марксистский каркас». Если уж антизападные настроения Блока влияли на его отношение к революции, что уж говорить о буржуазии, этом продукте западной цивилизации?
По его письмам из Европы, где Блок путешествовал в 1909, 1911 и 1913-м годах, можно судить, что он не в восторге от тамошнего уклада, который целиком и полностью порождён культурой буржуа: «Биарриц наводнён мелкой французской буржуазией, так что даже глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин... Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну — Россию...» «Я, как истинный русский, все время улыбаюсь злорадно на цивилизацию дреднаутов, дантистов и pucelles (блох — прим. ред.) По крайней мере над этой лужей, образовавшейся от человеческой крови, превращённой в грязную воду, можно умыть руки». В этих путешествиях Блок приходит к мысли, что Россия — отдельная культура и цивилизация, стоящая наособицу от Европы: «Славянское никогда не входило в их цивилизацию и, что всего важнее, пролетало каким-то чуждым астральным телом сквозь всю католическую культуру».
«Другим путём»
А ведь в те годы немецкий философ Освальд Шпенглер не то что ещё не написал, но даже вряд ли задумал свой знаменитый труд «Закат Европы», где предрекал, что к XXI столетию на смену «великой западноевропейской культуре», которую фактически уничтожила буржуазная цивилизация, придёт другая великая культура. Её Шпенглер называл русско-сибирской. И подчёркивал, что русско-сибирская культура не просто придёт на смену западноевропейской. За нею, как за более молодым и перспективным проектом, — будущее. Именно она станет определять контуры мирового устройства.
Труд Шпенглера будет опубликован лишь в 1919 году. К тому моменту стихотворение Блока «Скифы», написанное 30 января 1918 года, уже стало классикой. А ведь именно там Блок называет Европу «старым миром» и призывает, пока не поздно, «от ужасов войны» прийти в наши «мирные объятья». Ну а если нет — не обессудьте: «Виновны ль мы, что хрустнет ваш скелет в тяжёлых, нежных наших лапах?»
К такому противопоставлению Блок шёл давно, причём изначально предполагал, что путь это — рискованный. В 1909 году он написал: «Я не с теми, кто за старую Россию, не с теми, кто за европеизм, но — за новую Россию, какую-то, или — за никакую. Или её не будет, или она пойдет совершенно другим путём, чем Европа...»
В 1917 году, когда Европу уже несколько лет сотрясала Первая мировая война, а в России произошла Февральская революция, настроения Блока насчёт судьбы нашей страны уже более оптимистичны: «Пусть, пусть ещё повоюет Европа, несчастная, истасканная кокотка: вся мудрость мира протечёт сквозь ее испачканные войной и политикой пальцы, — и придут другие и поведут её, "куда она не хочет"».
А в январе 1918 года, за несколько недель до создания «Скифов», Блок уже видит, что это противостояние — реальный конфликт цивилизаций: «Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним. Если вы нашу революцию погубите, мы широко откроем ворота на Восток. На морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами, и на вас прольётся Восток. Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Мы — варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары. Яд ваш мы поняли лучше вас». А завершает эту запись от 11 января чеканная формулировка: «Европа — искусство и смерть. Россия — жизнь». И тут отлично видно, что для Блока русская революция — своего рода восстание против диктата Запада.
Актуально сегодня. «Мелкие шавки» эмиграции
Разумеется, как в те годы, так и сейчас, когда русское восстание против диктата Запада вновь приобрело вид вооружённого конфликта, нашлись те, кто не просто покинул Россию, но и принялся поливать её грязью. Блок ответил им жёстко, но достойно: «Первые бежавшие за границу были из тех, кто совсем не вынес ударов исторического молота, они унесли с собой самые сливки первого озлобления; они стали визгливо лаять, как мелкие шавки из-за забора; разносить самые грязные сплетни и небылицы... Возражать всякой швали, на которой налипла, кроме всех природных пошлостей, еще и пошлость обывательской эмигрантщины, у нас никогда не было потребности, но разговаривать свободно, насколько мы сможем, с людьми, говорящими по-человечески, мы хотим...»