Жизнь с примечаниями
Книгу воспоминаний писательницы Валентины Дмитриевой (1859-1947) «Так было (Путь моей жизни)» Центр духовного возрождения Чернозёмного края выпустил под научной редакцией Олега Ласунского. Лишь первая часть мемуаров ранее публиковалась – случилось это в 1930 году; продолжению выйти в свет при жизни автора не было суждено. В Советском Союзе началось завинчивание гаек, и на книжных полках страны уже совсем не находилось места для описаний прошлого России, хоть в чём-то не совпадающих с «генеральной линией».
Виталий Черников
Валентина Иововна до революции близка была к народовольческим, позже – к эсеровским кругам. В Воронеж попала в 1892 году после ссылки в Тверь, лишённая права проживать в столицах. Её память сохранила для нас такие эпизоды жизни губернии, как холерная эпидемия 1892-1893 годов, педагогическая деятельность Николая Бунакова, открытие памятника Ивану Никитину, появление новых газет… Важное место в книге занимают описания нравов провинциальной интеллигенции. Та, по словам автора, «делилась на оседлых и пришлых». Первые «в своё время принимали участие в революционном движении, претерпели всякие репрессии – вплоть до крепости и ссылки в Сибирь, но теперь, что называется, «уходились», отошли в сторону и жили как все», став врачами, адвокатами, служащими и принимая активное участие во всех местных культурных начинаниях – под полицейским надзором. Вторая группа – те, кто только что появились в городе «или прямо из тюрьмы, или из мест столь и не столь отдалённых», понимая, что им в Воронеже не суждено задержаться надолго.
Есть в книге и страницы, посвящённые литературе рубежа веков. Валентине Дмитриевой довелось общаться с Владимиром Короленко, Александром Серафимовичем, Максимом Горьким, Иваном Буниным. Впрочем, атмосферу Серебряного века она воспринимала враждебно. Творчество модернистов – поэтов, писателей, композиторов и художников, потомками осознаваемое как одна из ярчайших страниц русской культуры, как одно из немногих оправданий её двадцатого века, было чуждо писательнице. Она демонстрирует полное непонимание (и, главное, нежелание понимать) ныне вполне классического творения Велимира Хлебникова, а в одном из мощнейших ранних стихов Владимира Маяковского находит лишь «непечатную ругань» да «заумь» (?!).
Конечно, отчасти эта зашоренность (которую тот же Горький в себе преодолевал) объяснима «жизненным опытом» – для Дмитриевой, сформировавшейся на публицистике Чернышевского да Писарева, даже в искусстве идеологическая составляющая (пусть и более симпатичная, чем большевистская) была важнее эстетической.
Предложение опубликовать мемуары почти не имевшая возможности печататься при Советской власти писательница получила, по всей видимости, от бывших воронежцев Георгия Литвина-Молотова и Владимира Невского: первый возглавлял издательство «Молодая гвардия», второй курировал серию «Революционное движение России в мемуарах современников» – и, кстати, пару раз появляется на страницах «Так было» как представитель очередного поколения ссыльных.
Стоит поблагодарить научного редактора книги Олега Ласунского за то, что в нынешнем издании сохранены предисловие к первому изданию П.Анатольева и примечания, сделанные, очевидно, тем, кто готовил мемуары к печати в начале 1930-х. «Дух времени» это позволяет ощутить гораздо острее.
Даже дав слово представителю иной культуры, последнее слово государство оставляло за собой. В перестройку для того, чтобы напечатать запретные ранее произведения Набокова, Аверченко, Бунина, поначалу приходилось оправдываться: в годы НЭПа, дескать, печатали же тексты чуждых советскому человеку эмигрантов, врагов нашего строя! Да, иногда случалось; но с цензурными купюрами и непременным «побиванием» недоступного для посадки автора цитатами из Маркса и Ленина.
Не избегали подобной головомойки (в собственных книгах!) и вполне лояльные режиму авторы.
Оскорбительное предисловие партийного деятеля Льва Каменева (по сути – идеологический приговор) к выпущенной в 1933 году книге воспоминаний Андрея Белого, как считали некоторые современники, ускорило смерть великого писателя. Валентине Дмитриевой Литвин-Молотов и Невский, чувствуется, симпатизировали, потому на страницах книги явного глумления над автором и её идеалами читатель не найдёт. Зато автор редакционных примечаний регулярно одёргивает мемуаристку – ведь её версия событий или характеристики современников, разумеется, не во всём совпадали с «генеральной линией» по состоянию на 1930 год. В 1931-м, впрочем, уже и это не помогло новой порции воспоминаний выйти в свет.
То, что книга вышла именно сейчас, наверное, добавляет ей актуальности. Новые поколения неравнодушных к бедам Родины интеллигентов идут с голыми руками на Левиафана, а кто-то, решив, что борьба безнадёжна, пытается облагородить пространство вокруг себя: обустраивает детскую площадку в захламлённом дворе, пишет статьи – и надеется, что хотя бы эта попытка себя и близких из болота вытащить не будет напрасна. Узнает ли своих предтеч в дмитриевских персонажах нынешний воронежский поэт, филолог, художник, не говоря о рядовых посетителях библиотек, вернисажей, лекций и театральных постановок?
Источник: газета «Коммуна», №29 (26569) | Вторник, 12 апреля 2016 года