Ксения Собчак у всех своя. Одним она несет стиль и вдохновение. Другие видят в ней надежду на лучшее будущее. В чьи-то дома она приходит как ведущая интеллектуальных — и не очень — программ. В ком-то вызывает раздражение или зависть. Бывает, что ее просто любят — за смелость, открытость, честность и забавный «Инстаграм». «Лента.ру» встретилась с еще одной Собчак: покладистой женой, заботливой мамой и модной интеллектуалкой на ЗОЖ. Которая, конечно, заодно рассказала, в каком месте находится наша страна, сколько нужно денег, чтобы пойти в президенты, где системе искать таланты и чего нам всем стоит бояться. Я страшно боюсь своего мужа. Не знаю, как он сумел этого добиться. Все само происходит. В принципе, он человек не жесткий, при этом я переживаю, что делаю что-то не так, всегда осторожно с ним обращаюсь. Конечно, это очень смешно: в сознании большинства я глава семьи, а мой муж — совсем мягкий человек, подкаблучник. Но это вообще не так! Все, кто близко со мной общаются, знают: мы живем так, как хочет Максим [Виторган]. Например, я ненавижу жить за городом. Я городской житель. Несколько лет назад купила квартиру. Думала, мы так в ней и останемся. На что Максим сказал: хочешь квартиру, пусть будет, но я все равно там не стану находиться, потому что люблю загород. И вот уже три года мы живем в доме на Рублевке. За это время я успела сначала отремонтировать, а потом продать свою квартиру — потому что в ней не было никакого смысла. И вот я мучаюсь: далеко, ехать до города минимум час, на нашем направлении все время пробки. Сплошные неудобства. Не люблю такую жизнь. А Максим любит. И я в быту — послушная жена, нежная девочка, принимаю все, делаю, как он хочет. Это касается очень многого: отдыха, ребенка, воспитания, поведения. Если мужу не нравится, как я одета, что говорю, где выступаю, — я сразу себя корректирую. Я вынуждена всегда на него оглядываться. Мои взгляды и ценности очень сильно поменялись с рождением сына. Удивительное ощущение. До этого на первом месте была карьера, а сейчас я хочу раньше уйти с работы, чтобы больше быть с семьей. Я нахожусь во внутреннем страдании: с одной стороны, я с Платоном, с другой — понимаю важность этой миссии, которая сегодня у меня есть. С сыном я общаюсь как с взрослым. Максим тоже. Мне, конечно, хочется его потискать, посюсюкать, но я держусь, не позволяю себе этого. Не знаю, кем он станет, очень постараюсь не делать выбор за него. Надеюсь, что ему не придется идти в президенты. Хотя это не мне решать, у нас в семье демократия. Вернее, конкретно у меня с сыном демократия, а муж — как Путин. И люблю Максима, и принимаю его со всеми недостатками. Хотя он у меня дотошным бывает, начинает задавать массу вспомогательных вопросов — и это очень тяжело. Ответы не всегда есть. Вопрос с моим участием в президентской кампании был очень трудным. Мне бы не хотелось, чтобы жизнь нашей семьи превращалась в политическую историю на виду. Это была сложная точка, но мы ее как-то прошли, слава богу. Максим не тот человек, которому можно просто сказать: я тут решила кое-что, и будет только по-моему. Конечно, это был не один разговор. Не один ужин. Сначала я озвучила саму идею. Он как бы изначально был в курсе. Отнесся как к шутке. Потом встречалась с нашими общими друзьями-бизнесменами. В следующей беседе объяснила, что люди считают мое выдвижение важным шагом для страны и готовы поддержать деньгами и возможностями. Тут Максим понял, что я настроена совершенно серьезно. Будем реалистами: можно хотеть стать президентом, а можно всю жизнь только собираться что-то сделать. Но профессиональный политик — это человек, который сумеет собрать не только единомышленников, но и большие деньги. На президентскую кампанию нужны десятки миллионов долларов. Если говорить о конкретных цифрах — от десяти миллионов и выше. Известно, например, что Михаил Прохоров потратил на свою кампанию порядка пятидесяти миллионов долларов. Там были гигантские деньги. Навальный вот уже израсходовал восемь-девять миллионов. У меня, человека небедного, таких средств нет. Реальный разговор о моей кандидатуре начался, когда выяснилось, что есть реальные люди, готовые рискнуть реальными деньгами. После этого моему мужу стало понятно, что это не просто прожект или некие мечтания. Я никогда не жалею деньги на здоровье, путешествия, спорт. Еще на продукты, конечно. Для меня это крайне важно. Я очень зациклена на питании, проверяю все овощи и фрукты на нитраты. У меня есть все эти сахарозаменители, правильные сорта всего, много зелени, рыбы. Мясо я почти не ем — если только курицу или индейку. Могу выпить бокал красного вина вечером. Не больше. Чисто физиологически не люблю состояние опьянения: я опухаю, плохо выгляжу, а наутро еще и голова раскалывается. Да и вообще я не могу сказать, что после алкоголя у меня наступает какое-то веселье. На вечеринках моя норма — один бокал шампанского. Если выпиваю больше, становится реально плохо, а после этого не хочется ничего. Лет пять назад я поняла, что надо быть немного спокойней. Может, это связано со спортом — я активно занимаюсь ходьбой, и вообще мне нравится состояние, в котором я чувствую свое тело, когда хорошо без каких-то дополнительных веществ. В тренажерке мне скучно, а вот походить по парку — это огромное удовольствие. Я очень ценю комфорт. Лет пять уже не водила машину, потому что нашла ту, в которой меня наконец перестало укачивать на пассажирском сидении. Наконец я получаю удовольствие от поездок (пусть даже из загорода). У меня Audi A8, и в декабре должна прийти модель нового поколения. Зеленая, как я люблю. Это какая-то сумасшедше-технологичная машина, в которой есть все. Хотя мне главное, чтобы было удобное управление сиденьем, много места и хороший массаж. У меня были разные периоды в молодости, в том числе и жесткие. Но сейчас я поражаюсь некоторым своим знакомым, которые в сорок пять или пятьдесят лет могут бухать, принимать наркотики. Как хватает сил, чтобы так жить? Алкоголики и наркоманы, похоже, самые здоровые люди. Я вот уже ощущаю возраст. В моей жизни нет периода или события, настолько ужасных, что мне бы пришлось жалеть или стыдиться. Я оставалась искренней во всем, даже когда ходила в розовых корсетах. Мне это все нравилось, такой я себя ощущала. Конечно, если бы я знала, что моя жизнь развернется иначе, у меня появится другой интерес, я бы этого не делала. Но тогда существовала в другом мире, в котором мода, тусовки и вечеринки были на первом плане, а политика не присутствовала совсем. Сейчас тусовками совсем не интересуюсь, на дискотеках сто лет не была. Даже названий новых ресторанов не знаю. Для меня лучший отдых — это домой поехать. Пусть в нелюбимое Подмосковье, но все-таки там семья. Мода до сих пор осталась в моей жизни. Мне нравится Гоша Рубчинский. Это, конечно, абсолютный прорыв, я его люблю, поддерживаю, ношу, езжу на показы. Еще Александр Терехов занял уникальную в России нишу. Я его называю русским Майклом Корсом, Он работает на стыке коммерции и свободы. Это очень правильный баланс. Кстати, наша совместная коллекция хорошо продается, она еще доступна. Я вообще люблю российских дизайнеров: Андрея Артемова, Алену Ахмадуллину, Ульяну Сергеенко. У нас много талантливых людей. Но система выбирает не талантливых. В России столько прекрасных дизайнеров, а форму для нашей олимпийской сборной делает Анастасия Задорина. Не хочу ничего сказать против, но она не имеет таких достижений, которые есть у перечисленных дизайнеров. И Ульяна [Сергеенко], и Андрей Артемов, и Гоша Рубчинский, уверена, сделали бы прекрасную форму. Десяток имен, бери любого! Вот вам жопа в индустрии моды. Когда отодвигают реально крутых дизайнеров с именем, продажами, поклонниками. Уверена, кто-то из них должен делать форму, символ новой России. До этого у Михаила Куснировича, конечно, были разные периоды и странные варианты формы для спортсменов, но обидно, что его самая крутая коллекция стала последней. Мы в жопе. Она у нас разная и одинаковая одновременно. Но есть некая глобальная жопа, которая нас всех объединяет. Это отсутствие свободы слова и невозможность высказать свое мнение открыто. Сейчас кто-то может сказать: мне-то какая разница, я никуда не лезу и получаю свою пенсию или зарплату учителя. К сожалению, люди в России не понимают, что все эти жопы между собой связаны. Пока нет свободы слова и честной конкуренции, люди, которые, как я, занимаются бизнесом, должны бесконечно жить в коррупционной системе. Пока все это так работает, нет следующего шага. Главная проблема — в системе. Когда в «Пушкинском музее» поменялось руководство, привычно хамившие всем бабушки-смотрительницы стали милыми и улыбчивыми. Как только преображается система, тетя Клава из булочной, бросающая вам батон и кричащая «Мужчина, не стойте здеся!», перейдя на работу в «Макдоналдс», научится говорить «Спасибо за ваш заказ» и желать хорошего дня. У нас люди захватывают власть и не создают никакой системы, продолжают править так. Вот в Америке тоже существует коррупция и наверняка есть какие-то мухлежи на разных уровнях, но там есть очень сильная система власти. Она выдержит даже Трампа. Если начинаешь относиться к президенту не как к царю, а как к менеджеру, нет ничего страшного в том, что он с чем-то не справится. Мир не рухнет, трагедии не случится. Придет следующий и сделает. Может и женщина прийти, и инвалид, и чернокожий, и рыжеволосый. Так же в любой момент у власти может оказаться какой-нибудь мудак — и это нормально. Можно привыкнуть, и это не так страшно. Страшно, когда такие люди не меняются. Я боюсь, что меня могут убить. Мне пришлось нанять охрану, когда мой коллега Дмитрий Муратов, возглавляющий «Новую газету», рассказал о некоем списке из шести фамилий, в котором был Борис Немцов, а я шла третьей. Говорит, лично видел. Для меня это стало серьезным основанием позаботиться о безопасности. Хотя, конечно, вряд ли что-то спасет от Рамзана Кадырова. И спасать надо не только меня, а нас всех. Моя личная охрана сейчас усилена в связи с предвыборными действиями. Вокруг происходит только нагнетание. Люди с ножами врываются на радиостанцию, кого-то избивают, сжигают машины. Мы живем в атмосфере ненависти — когда неважно, делается что-то по политическим причинам, или творят это сумасшедшие люди, пересмотревшие зомбоящик. И ответственность лежит на тех, кто эту атмосферу создает. То есть на нашей власти. Безусловно, я тоже создаю атмосферу. Но если вы почитаете мои заявления, то увидите, что разжиганием ненависти я не занимаюсь (даже когда говорю о власти). Под разжиганием я имею в виду то, что показывают на федеральных каналах — когда, например, людей инакомыслящих называют шпионами. Телевизор превратился в источник бесконечной тревожности и ненависти. Нам кричат: нас окружили враги, они хотят уничтожить Россию! Это проникает в головы и здоровых людей, и больных. Эти изречения влияют на всех по-разному, и невозможно понять, кто и как на них отреагировал. Именно поэтому ответственность лежит на тех, кто эту информацию подает именно в таком ключе. Я точно к этому не имею никакого отношения.
