Почему же нас всё-таки не любят

АВТОР: Сииберг Лилия

Констатация факта «нелюбви» к русским

Каждый «русский» или просто русскоязычный, который прожил на Западе некоторое время и выучил язык страны проживания настолько, чтобы понимать собеседника, читать прессу, смотреть программы по ТВ, не может не ощутить, за редким исключением, стену отчуждённого отношения к себе и к России. Русских чураются и население, и пресса.

Я приехала в Финляндию в 1970 году в разгар стагнации, поэтому думала, что причина в отрицательном отношении к коммунизму в капиталистических странах вообще. Я и сама относилась отрицательно к тоталитаризму, проявляя единомыслие с моими собеседниками. Но чувствовалось и нечто другое. К русским относились уничижительно, так как якобы никакая другая нация не попала бы под подобный строй и не потерпела бы подобной системы, а вот у русских рабский характер, чинопочитание, они уже при царе привыкли к несвободе и т. п. Тогда как прочие не такие - они свободны, самостоятельны, так что с ними подобное просто невозможно.

«Дело тут не в национальном характере, - кипятилась я, - мы скатимся к расизму, если будем рассматривать причину тоталитаризма в национальных чертах характера». Вполне резонно напоминала о других европейских соцстранах, не говоря о коммунизме в великом Китае, о разных судьбах одной и той же нации, как, например, немцев, живущих при разных социальных строях в Западной и Восточной Германии. А ведь есть еще Южная и Северная Корея, Куба и др. «Тут дело в монолитном устройстве рычага правления в однопартийном государстве», - пыталась я убедить своих оппонентов. Однако тщетно: у них было накрепко установившееся мнение о «худшести» русских. Даже напоминания о том, какую великую страну создали русские (1/6 часть земного шара!) и какую мощную культуру, которую и на самом Западе так чтут и уважают, не могли поколебать этого взгляда «сверху вниз» на русских в тех даже самых крошечных странах, в которых мне довелось проживать: в Латвии, Эстонии, Финляндии.

Словом, ты чувствуешь себя не только чужим, но по эталону национальной ценности много ниже любого другого европейского народа. Многие из нас боятся говорить на родном языке, чтобы не вызвать к себе нездорового негативного интереса. Подобное расистское отношение не в честь тому народу, среди которого живёшь: ну что ж, если мы плохие, будьте вы человечны, покажите русским пример европейских лояльности и гуманизма. Такие, по русской прессе, «пушистенькие и беленькие» финны при ближайшем знакомстве чванливы и охотно проявляют неуважение к личности, особенно если оно (собирательно) «русское».

Мнение о «худшести» русских: их быта, царей, президентов, законов, умения жить - сидит у западных людей в подсознании, проходит через спинной хребет и действует из глубин мозжечка, как врожденный рефлекс. Тут поневоле задаешь вопросы: откуда это? почему? в чем дело?

Причину следует искать в глубинах истории. В своих размышлениях о неприятии русских или обрусевших носителей русской культуры я исходила из того, что, говоря о русской культуре, русском национальном складе души и русском мировоззрении, почти всегда исходят из православия. Итак, я решилась пронаблюдать, как воспринималось православие в Европе.

Принятие христианской веры сблизило или разъединило Россию с Европой?

Как известно, христианская вера разрослась в два крепких ствола: восточное (греческое) и западное (римское) - уже во времена великолепной и сильной Византии. Первые разногласия во времена IV Вселенского собора (451), когда папа римский объявил себя наместником апостола Петра и требовал, чтобы патриархи византийские ему подчинялись. Западная Римская империя окончательно утратила значение в 476 году, когда Константинополь объявил себя независимым от Рима.

На всех Вселенских соборах создавались догмы христианства и каждый раз осуждались различные «ереси»: арианство, несторианство, монофизитство и др. Очередь православия пришлась на VIII Вселенский собор в 869-870 гг., который осудил византийское, по-другому, греческое, или восточное, христианство как ересь. Решение VIII Вселенского собора Византия, естественно, не приняла. Вот тогда-то и произошёл второй страшный раскол христианского мира на греческую (восточную) и римскую (западную) католические церкви. О Руси в христианском мире тогда еще и знать-то не знали, слыхом не слыхали. Однако именно в этих еще «дорусских» раздорах, на наш взгляд, корень многих будущих исторических событий на Руси. Общеизвестен факт, что Русская православная церковь признает только семь Вселенских соборов, это и понятно.

Вначале славяне вступают на христианскую арену победителями. После того как святые Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку (863 г.) и богослужебные книги стали переводиться на славянский, Рим в 967 году дал право творить церковную службу на славянском языке (этим поднимая славянский до уровня святых языков наравне с древнееврейским, греческим, латинским). Однако ни эти распри, ни победа славянского языка еще не имели отношения к Руси как таковой.

Руси, как и Византии, было свойственно свободолюбие, и ей не хотелось подчиняться крутым в обращении римским папам, о властолюбии которых ходили легенды. Принятие князем Владимиром в 988 году Крещения от византийской церкви ввело Русь в еще более тесные контакты с Византией, но одновременно и в горнило борьбы против Византии всесильных и интригующих на политической арене римских пап и подчиненных им в «духовном» плане государств и государей.

Таким образом, на наш взгляд, в 988 году произошло не вступление Руси в «содружество» христианских стран, а, напротив, у Рима появился еще один противник или конкурент в сфере христианства, которого было необходимо если не погубить, то, по крайней мере, сломить. В 1054 г. происходит окончательный раскол. Папа предает анафеме константинопольского патриарха, а тот, в свою очередь, римского папу. (Только в 1965 году эти анафемы сняли!) Этот раскол упоминается часто, но о двух первых тоже не следует забывать. С развилки две церкви двинулись разными путями: византийская продолжала эллинскую умозрительную традицию внутреннего углубления и сосуществования людей по законам совести, а римская пошла напористым воинственным путем, где только закон мог остановить и наказать преступника (об этом столь четко и прекрасно сказано у Ф. М. Достоевского в «Преступлении и наказании», «Идиоте» и др. произведениях).

Поскольку церковь киевская входила в юрисдикцию константинопольскую, то эта анафема касалась непосредственно и Руси.

О некоторых этапах борьбы Ватикана против Руси

Принятие христианства в том его прочтении, которое осудил Рим, решило судьбу России на столетия вперед: открытые нашествия, антироссийские коалиции, поддержка врагов и неприятелей России вне учета даже конфессиональных границ, как, например, поддержка татарских ханов и исламской Турции. Постепенно на Западе воспитывается неприязнь к России, корней которой уже никто не помнит и не понимает. С другой стороны, русские воспитывают в себе, начиная с былинного Ильи Муромца и его сотоварищей, героическую готовность отстоять Святую Русь, Русь православную, родину свою от вторжений, которые, за исключением монголо-татарского нашествия, почти всегда направлялись с Запада и санкционировались или частично финансировались Ватиканом.

Иерусалим был (и остаётся) общим святым местом для христианских паломников. Из истории мы знаем, что возникли рыцарские ордена госпитали, храмовников (тамплиеров) и др. крестоносцев, призванных защитить паломников от исламских и разбойничьих нападений как по дороге в Иерусалим, так и в самом городе. Первому крестовому походу удалось даже почти на сто лет освободить Иерусалим (1096-1187 гг.). Но вскоре папы и светские власти использовали эти подчиняющиеся Ватикану ордены в иных целях. И в 1204-1261 годах Константинополь (центр православной «ереси») был взят крестоносцами. В течение полувека грабились его богатства и, со слов искусствоведов, константинопольское искусство дало толчок европейскому Ренессансу. После этого нападения Византия уже никогда не оправилась и в 1453 г. пала под ударом Османской армии.

Россия в этот же период не могла помочь Византии, будучи покорена татаро-монголами (с 1237 до 1380 гг. - частичное освобождение, и до 1480 г. - полное освобождение). Известный историк Л. Н. Гумилёв подчеркивает, что укрепление и рост Москвы в XV веке стал возможен и произошел вследствие удаленности ее от враждебной Европы. Татары не пытались уничтожить или сменить религии подчиненных им стран, православие развивалось и даже укреплялось: строились церкви и монастыри.

Москва перенимает эстафету хранительницы православия

Сразу после освобождения царь Иван III (1462-1505) начал реорганизовывать государство: он взял себе титул царя, женился на византийской принцессе Зое (Софии) Палеолог, еще раз подтвердив родство, заложенное во времена Мономахов, и преемственность с Византией: гербом установился двуглавый византийский орел. Знамя православия (правильной веры) и его защита перешли как миссия к русским царям и русской церкви. Создалась насыщенная смыслом идеологема: Москва - Третий Рим, подтвержденная в Смутное время, когда православные изгнали латинян со своей территории. После избрания Михаила Романова на трон в 1613 году Россия росла, в основном, на восток (и, в основном, мирным путем, не в пример конкистадорам - европейским колонизаторам, практически погубившим американских индейцев и превративших покоренных индусов и негров в своих рабов).

От католического Запада Русь вынуждена постоянно обороняться. Не секрет, что благословление и деньги инициаторы агрессий каждый раз брали в Риме. Как только татары нанесли стране огромный урон, католики активизировались: православные под предводительством князя Александра Невского отбивались в 1240 и 1242 гг. от немецкого ордена и шведов, тевтонские рыцари двинулись в Прибалтику. Не счесть шведских нашествий, сопряженных с разорением православных церквей и монастырей. Разросшаяся в огромное государство от моря до моря Речь Посполитая стремилась покорить еретиков. Не зря возникло на границах казачество. Не за то Тарас Бульба убил сына своего Андрия, что тот полячку полюбил, а за то, что вере своей изменил.

В 1605 г. поляки почти достигли своей цели: Лжедмитрий царствовал с Мариной несколько месяцев в Москве, а с севера, почуяв легкую добычу, двигались шведы. Именно в защиту православия из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры раздался голос св. Гермогена - православные поднялись и прогнали интервентов-латынян. Каждые 100 лет происходили крупные агрессии: в 1709 - шведов и поляков, в 1812 - французов, а вернее, собранной из всех народов Европы армии. Зато когда Россия совершала свои «крестовые походы», чтобы освободить Константинополь, - в русско-турецких войнах, а особенно в войне 1853-1855 гг., на стороне мусульманской Турции против России воевал весь христианский мир, а Великобритания даже привезла индусов-сипаев. Польская пресса (славянская, но католическая!) «традиционно» на стороне Турции. В войне 1877-1878 гг. за освобождение христианской, но православной (!) Болгарии не участвовала ни одна европейская страна, правда, все сбежались делить дивиденды в Берлин и добились-таки, что Турции была возвращена часть болгарской территории, отвоеванной Россией.

Часто можно услышать мнение, что Руси была свойственна закрытость от Запада: вот-де, могли бы впитать высокую европейскую культуру. Давайте посмотрим, какого мнения были европейцы о русских.

Русские - не христиане, русские - неправильные люди

Тут мы позволим себе довольно длинные цитаты из работы Л. Мокробородовой, исследовательницы из Турку, проштудировавшей латинские источники в процессе работы над своей диссертацией о Ботвиди. «Русский дискурс, - пишет она, - начинается как повествование об экзотической стране, ином варварском периферийном мире по отношению к своему европейскому дому. Если Кампензе в начале XVI века еще мог написать: «обмануть друг друга у них почитается ужасным, гнусным преступлением. Прелюбодеяние, насилие и публичное распутство весьма редки, противоестественные пороки совершенно неизвестны, а о клятвопреступлении и богохульстве вовсе не слышно», то книга барона Герберштейна в том же веке несколько позднее повторила уже существующий стереотип еретической страны и дополнительно наполнила Европу новыми отрицательными былями о жизни Московии». Московия рассматривается как органически враждебная сила. Барон повторял о ней небылицы, заявляя каждый раз, что он сам им не верит, и все же целенаправленно наводнял Европу русскими «дивами» (упомянем, что заметки барона Герберштейна как образованного человека имеют и познавательную ценность. - Л. С.). Так, Россия наполняет «ту нишу в мифологическом сознании, где поселяются культурные антиподы. Из страны диковинной (морозной и пр.) Московия превращается в страну неправильную».

Мы бы сказали наоборот: из представления о Московии как о стране еретической и неправильной все происходящее в ней воспринимается как диковинное. Именно от этого происходят «два стандарта» по отношению к тождественным явлениям (взяточничество, укрытие налогов, воровство и пр.), которые у себя в стране воспринимаются как нормальные, но редкие, а у русских они становятся ненормальными и поголовными: они или обобщаются в качестве русской национальной черты, или же приобретают скандальный характер: «Вот видите, что происходит в России».

Мокробородова практически и сама делает подобный вывод, говоря о формировании понятия русского как неевропейского, а значит, «нечеловеческого». Фундаментальные топосы русского мифа являют в сознании европейца «аномальное», «иррациональное», нелюдское. В поведении и любой жизненной практике русского видится несоответствие между мотивом и результатом, отсутствие нормально ожидаемого следствия. Торговля - это воровство и обман, военное искусство - бегство с поля боя, религиозная практика - крещеные медведи и пр. Ещё в начале XVI века русские - еретики, а к концу века - грешники, погибший народ. Русь превращается в нравственный антимир. Так, француз де Невиль пишет в 1698 году: «Когда русские встречаются, то осеняют себя крестом и пожимают руку. Я полагаю, чтобы призвать в свидетели своего вероломства Бога, поскольку предательство есть одна из их добродетелей».

Эта тенденция превращения России в антицивилизацию стала особенно ощущаться к началу XVII века. Однако это относилось не только к России, но к православным странам вообще: Юрий Крижанович, сербский просветитель, католик, теоретик панславистской идеи, писал: «Они изображают и описывают нас с величайшей ненавистью... Более того, они изображают нас еще худшими, чем были легендарные циклопы, кентавры и лэстрагоны. Такая клевета, такое позорное бесчестие и такая всеобщая ненависть и поношение представляются мне нетерпимым злом». Мокробородова заключает свой доклад словами: «Европа узнавала о России то, что хотела о ней услышать, и получала тот образ, который она хотела получить. Истина же в том, что эта оптика негатива не столько говорит о русской ментальности, сколько вскрывает черты ментальности западной». Заметьте, с поляками-католиками таких проблем не было. Совершенно естественно, что в научном диспуте отражалось негативное отношение к православию (равно к Руси). Так, И. Ботвиди в своей диссертации в 1620 году (это 632 года спустя после Крещения Руси!), когда русские смерды настолько глубоко взяли в себя веру, что стали называть себя крест-(ь)янами, ставит вопрос: «Христиане ли московиты?»

Русские к этому времени уже знают об этой хуле, и уже бытует поговорка, которую приводит героиня романа Н. Лескова «Соборяне»: «Другие земли похвальбой держатся, а наша и хайкой крепка».

Трагедия «европейски» образованной русской интеллигенции

И вот долгожданная открытость: русские дворяне поехали на Запад получать образование. И что же они там узнали о своей родине России? В стенах европейских университетов, да и не только в академическом мире, русские студенты впитывали этот негативный взгляд на Россию как на страну неправильную и неправильный народ. Затем эти взгляды «европейски образованных людей» или «получивших образование в лучших европейских университетах» (как принято писать в биографиях русских культурных и политических деятелей) перекочевывали в российские учебники и становились частью такой картины мира о себе, своей стране и ее месте в европейском сообществе, которая пестрит эпитетами: «отсталость», «недостаточность реформ», описаниями тяжелой жизни крестьян, неспособности русских царей к правлению и прочим самобичеванием. Этим бичом по сей день хлещут нас европейцы, и бич этот услужливо вручили европейцам сами русские «интеллигенты». Чаадаев и многие другие «западники» прониклись этим отрицательным потенциалом к своей родине и соотечественникам, а опосредованно и к себе.

Обратите внимание, как с середины XIX века в истории России даже у такого выдающегося историка, как В. Ключевский, появляется новый субъект: царизм, который стремится делать гадости русскому народу. Термин «царизм», на наш взгляд, есть квинтэссенция отрицания умения русских в своей стране жить как люди, то есть как европейцы. Термин по содержанию явно импортированный. Русские цари сделали страну великой, а это европейцам явно не нравилось. Сравним, что творили шведские или польские короли, приведшие свои страны чуть ли не к исчезновению с карты мира.

Вся эта уничижительная критика России неоднократно опровергалась не только отдельными историками, но силой и величием самой дореволюционной России, «житницы» Европы, где бумажные деньги гарантировались золотом. Однако многим европейское уничижительное отношение отравило сознание: отсюда болезненное отношение к тому, что скажут на Западе. Сначала нужно, чтобы похвалили на Западе, а потом уже и в России, как писал В. Кожинов в «Истории Руси и русского слова». Для примера возьмем путевые заметки французов (католиков!) маркиза де Кюстина или иезуита де Местра, которые часто цитируются как серьезное исследование («История России и Советского Союза». Otava, Helsinki. 1986). Давайте зададимся вопросом: может ли этот католик преодолеть свой культурный и конфессиональный барьер, чтобы проникнуть в суть русской православной ментальности и найти там что-нибудь хорошее? Сами заметки написаны с французской живостью и желанием в очередной раз потешить европейскую публику.

Какого позора избежала Россия

Патриарх московский не надевал на себя мантию наместника апостола Петра и не утверждал, что он безгрешен. Русскому человеку трудно было бы усвоить подобные догмы. А как бы мы били себя в грудь и называли варварами, если бы у нас была инквизиция, которая погубила сотни тысяч людей, которая пытала, ссылала на галеры и сжигала несчастных на кострах в течение многих веков. Институт инквизиции утвердили в 1215 году, а упразднили, например в Португалии, в 1834 г. Причем из Европы она перекочевала в американские колонии. А стремление к обогащению и продажа индульгенций? А иезуиты, правилом которых было называть черное белым, а белое черным, если этого потребует церковь?! А ку-клукс-клан в США и рабовладение? Иван Грозный, который, объединяя феодальную Русь в централизованное государство, ввел опричнину на семь лет (1565-1572 гг.), с ними просто несопоставим.

Нет у нас и иезуитской беспринципности и хитрости, которая на примере церкви выработалась у европейской дипломатии (сегодня это называют «двойным стандартом»). Стандарт всегда срабатывал против России. Не зная подоплеки, пресловутую фразу: «Россия проигрывала в дипломатии» легко можно растолковать так, что русские дипломаты оказались не на уровне. Когда же знаешь это столетиями длившееся неприятие Ватиканом православной «ереси», то понимаешь, что дело не в уме и не в умении русских дипломатов. Дело в том, что против них сговаривались и стояли все страны, которые, хотя и воевали друг с другом, но по отношению к России всегда проявляли единодушие. Запад даже с исламом объединялся охотнее. Он блестяще продемонстрировал это и во время Крымской войны (1853-1855 гг.), и сегодня, приглашая Турцию, а не Россию в Европейский Союз.

Нет у нас и той неблагодарности или цинизма, которыми наградили Александра I, не только освободившего Европу, но и вернувшего всем венценосцам их утерянные короны, не требуя взамен ничего, кроме Священного Союза, чтобы в Европе больше никогда не было войн! В финском учебнике говорится: «Европейские государства никогда не видели в России равного «партнера» в ряду других европейских государств». В их глазах Россия еще в XIX веке имела полуазиатский имидж. Так, министр иностранных дел Великобритании Кастелридж (Castlereagh) на Венском конгрессе позволял себе в кулуарах называть Александра «калмыцким князем», а далее: «Результаты Крымской войны вновь оживили эти настроения, и некоторые европейские дипломаты прямо заявляли о своем желании вытеснить Россию в Азию, откуда она, на их взгляд, и пришла» («История России и Советского Союза». С. 253. Перевод Л. С.)

Мы и они

Русские мыслители знают Запад. Вспомним В. Соловьева, Н. Бердяева, И. Ильина, А. Меня. Русские мыслители сплавляли в своих творениях высокую западную мысль с отечественной (тоже один из видов соборности), ставя вопросы о добре и зле в нашем явленном мире. Но Запад не знает славянского языка, а значит, не знает русской ранней свято-отеческой духовной литературы, равно как и выросшей из нее светской славянофильской философской мысли. Не имея понятия о словесном духовном богатстве, накопленном в России, они по сей день ошибочно считают, что его в России нет или почти нет. Только такие великие умы, как А. Пушкин (в цикле статей о Радищеве, стихотворении «Клеветникам России»), Ф. Достоевский (в романах «Идиот» и «Бесы»), Л. Толстой (в сопоставлении образов Александра I, Кутузова и Наполеона в «Войне и мире»), Иван Гончаров (в произведениях «Фрегат «Паллада» и «Обломов»), не говоря уже об огромном труде славянофилов, сумели осмыслить этот негатив и понять различие духовного мироощущения русского (православного) и европейца (католика или лютеранина).

Но нет худа без добра: никакая другая нация не размышляет столь глубоко о том, кто мы, какая задача стоит перед нашей нацией и что мы, православные, должны принести в этот Божий мир.

http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_69/article_418...