Фронтовой дневник. Осколки случайно пролетают мимо
Родом он из Тобольской губернии, работал там редактором, а в 1940 году в возрасте 36 лет его командировали в город Сталинск на должность ответственного редактора газеты «Большевистская сталь» (сейчас это газета «Кузнецкий рабочий»). В 1942 году в составе Сибирской добровольной дивизии Георгий Антонович ушёл на фронт. За доблесть и мужество ему было присвоено воинское звание – гвардии капитан. За участие в боях Георгий Антонович награждён медалью «За боевые заслуги». В августе 1943 года, защищая Родину, Доронин погиб.
Только одна дорога: вперёд
Георгий Доронин, 17 октября 1942 года. Письмо жене. «После долгого и трудного пути добрались и мы до того места, где стреляют, завоёвывают славу и доблесть, защищают Родину. Здесь уже ничего условного нет. Самолёты летают немецкие, и бомбы сыплются безусловные. Вчера недалеко от нашей машины упала одна болванка – двух бойцов убило насмерть, одного ранило. Забрались мы в такие дикие места – леса и трущобы, что назад нам дороги нет. Здесь только одна дорога: вперёд. И по этой дороге мы, несомненно, пойдём, выкуривая немцев из всех щелей. Тайга здесь много хуже сибирской. Дороги гнусные. Любой просёлок в Кузнецком районе покажется асфальтом по сравнению со здешними болотами, буреломами, завалами. До фронта доехал я неплохо.
Даже перовую подушку привёз и сплю на ней здесь. В общем, всё, что я собирал на войну, мне здесь пригодилось. Только в одном я понадеялся на жену, сам не позаботился и остался без перчаток, а руки мёрзнут. Занимаюсь по-прежнему выпуском газеты, пишу заметки, стихи, воззвания. Хожу, увешанный разными побрякушками – гранатами, наганом, компасом и пр. Мы чаще всего двигаемся с места на место. А сегодня сидим в одном болоте. Кругом много клюквы, брусники. Я набрал полкотелка и пил чай с клюквой и сахаром.
А вчера достал в деревне котелок картошки. Бабы живут в деревнях и старики, как будто и война их совершенно не касается. Стелют лён, убирают огороды, кормят коров... Эту закостенелую деревенскую жизнь даже война не может по-настоящему всколыхнуть. Дня три тому назад бомба упала в деревне, убило двух девушек. Бабы поплакали малость – для вида и пошли опять спокойно по своим делам. Так вот и живём мы здесь, воины великой армии советского народа. Изредка только вспомнит кто-нибудь родной край и, глядя на молодой месяц, скажет:
В эту ночь при луне,
На чужой стороне
Милый друг, нежный друг,
Вспоминай обо мне».
«И снова выступаешь, кричишь, поёшь... »
Ольга Федорина, 20 ноября 1942 года. Письмо учительнице Анисье Сергеевне Никитиной. «В часть явилась 23-го, включилась в подготовку нашей программы – праздничной. С 3 ноября уже было работы по горло! Здесь только три дня как выпал снег, но холода были сильные, приходилось выступать перед бойцами на открытом воздухе, я сильно простудилась, начался фурункулёз, и с голосом неважно: всё время хриплю, даже горло не успевает заживать. И снова выступаешь, кричишь, поёшь».
«Держись, брат, это наш гостинец»
Георгий Доронин, 6 декабря 1942 года. Письмо жене. «Уже больше десяти дней мы ведём ожесточённые бои с немцами, очищаем деревню за деревней от подлой фашистской нечисти. Наши земляки многие вышли из строя. Убит Роганов, орденоносец, работавший инженером на правом берегу Томи. Тяжело ранены Константинов, Терентьев, Супрунович. Пругов пока ещё цел. В редакции у нас убит Димеев – редактор Ленинск-Кузнецкой газеты. Остались мы опять вдвоём с Филиппом и делаем газету. Я хожу по полям сражения с гранатой за поясом и с карандашом в руке. Хожу и смотрю удивлёнными глазами. Вижу войну, страшную, жестокую, кровавую. Хожу обстрелянный со всех сторон из винтовок, миномётов, орудий. Вот один из эпизодов последних дней. Были мы с Шаравьевым (секретарь Ленинск-Кузнецкого горкома) в деревне, только что занятой нами. Ещё дымились огни пожара, валялись трупы на улицах. Паршивая деревнюшка в 10-15 домов.
Вдруг налетело больше двадцати немецких бомбардировщиков. У деревни – немецкий окоп, занесённый снегом. Я подбежал к окопу и упал в него, надеясь провалиться в снег. Но день был очень тёплый, и водянистый снег нисколько не смялся. Я оказался на поверхности – чёрное пятно на белом снегу – прекрасная мишень для немца. Голыми руками, без перчаток (без перчаток!) рыл я мокрый снег, но руки быстро закоченели, и ничего не вышло. Шаравьев также бился недалеко от меня. И вот вижу: один самолёт снижается прямо на нас. В таких случаях я всегда смотрю вверх, а не закрываю голову, как делают некоторые. Самолёт снизился, и я вижу, как отделяется одна бомба, другая, третья, четвёртая... И летят эти бомбы с воем и свистом прямо на нас. Я толкаю Шаравьева ногой и говорю: «Держись, брат, это наш гостинец». Я слежу глазами за бомбами и в последнюю минуту думаю: «Ну, меня сейчас как минимум ранит».
Бинт у меня в сумке и чистая тряпка в боковом кармане. Если рана будет небольшая, несложную повязку я сумею сделать. И только в последнюю секунду я закрыл глаза. Бомбы одна за другой: бух, бух, бух, бух! Разнесло три сарая. Вспыхнул пожар. Меня завалило жидкой глиной с ног до головы, а осколки случайно пролетели мимо. Это один из многих случаев, которые повторяются каждый день на войне. Я видел врагов лицом к лицу. Жалкие отрепья, вооружённые автоматами, которых хочется бить и бить без конца. И мы делаем это по мере своих сил. Делаем добросовестно, не щадя жизни. Когда-нибудь на досуге я об этом расскажу. Обязательно расскажу».
«Дневник» подготовлен по материалам Государственного архива Кемеровской области.