Знакомьтесь - Онегин. Екатеринбургский ТЮЗ раскрыл Пушкина с новой стороны

«Театр был задуман как рефлексия, катарсис, как место, где можно свои эмоции или прореветь, или просмеять. Театр всегда был на уровне храма, там душа пульсирует», - говорит преподаватель ВГИК, театральный режиссер, режиссер спектакля «Евгений Онегин», премьера которого состоялась в Екатеринбургском театре юного зрителя, Ксения Кузнецова.

«Пушкин с нами!»

Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Ксения Юрьевна, как в течение жизни у вас складывались отношения с Александром Сергеевичем Пушкиным?

Ксения Кузнецова: Как и всегда в любви, очень непросто и честно. Сначала не могла прочитать, потом прочитала – мало что поняла, когда же начала его изучать в силу профессии, осознала, насколько он фантастичен. Потом вернулась к нему, отложила, потом мы вновь были вместе, я работала с ним... Словом, я с Пушкиным давно и долго. А с чем связан ваш вопрос?

- Дело в том, что во время спектакля «Евгений Онегин» меня не покидало ощущение, будто Александр Сергеевич присутствует в зале. Местами иронизирует в адрес своих героев, местами сочувствует им. Казалось, стоит оглянуться и увидишь его.

- Прекрасно! Когда мы репетировали, я всегда говорила: «Пушкин с нами!» Я в такие вещи верю. И когда я не Пушкина репетирую, всегда говорю о том, что автор первичен и что он всё чувствует. Он может даже не дать разрешения: есть немало примеров, когда материал «скрипит», не поддаётся. Мне кажется, театр – дело энергетическое, и все это ощущают. Мы можем не придавать этому значения или цинично не доверять данному ощущению, но... незнание законов не освобождает от ответственности. Один спектакль что-то производит в людях, другой – нет. Один заставляет взять в руки книгу и открыть её или, увидев в книжном магазине, отнестись к ней, как к родной, близкой, а другой не вызывает никаких ассоциаций, и человек даже не помнит, кто написал сию пьесу. Поэтому, конечно, автор для меня – начало.

Не могу считать себя пушкиноведом, но то, что я человек, влюбленный в Пушкина, – безусловно. Фигура мощнейшая! И недооценённая, в том смысле, что поэта сразу возвели в ранг памятника, а он очень живой, реальный, близкий. И иллюстрация тому премьерный спектакль «Евгений Онегин» 19 сентября. Мне рассказывали, что зал был очень сложный, – практически одни дети, которые поначалу отвлекались и шушукались, но очень быстро умолкли, втянулись и прониклись.

- Да, так и было.

- Это для меня самое дорогое. Я знаю, что критики начнут разбирать спектакль, обсуждать решения, сравнивать, как уже произошло, с Туминасом (Римас Туминас, художественный руководитель Театра им. Е. Вахтангова. – Ред.)... Это сравнение, безусловно, приятно, но, вообще, мы работаем для того, чтобы с людьми, которые пришли в театр, что-то ПРОИЗОШЛО, чтобы они не проболтали полтора часа и не просидели весь спектакль в мобильных телефонах.

Увидеть смыслы

- Вы считаете, что нынешние молодые люди способны влюбиться в Пушкина?

- Рассчитываю на это и не вижу препятствий. Я, например, уже дала своим студентам актёрского факультета задание по одному из произведений Пушкина. Начну их «влюблять». Знаете, любовь передаётся почкованием. Надо этот «красный цветок» разносить по миру, надо людей «влюблять», потому что влюбляться самим очень трудно. Эти подростковые заболевания – страсти – быстро проходят. Меня же интересует истинная любовь, когда люди этим дышат, когда они слышат смыслы, хотят снова и снова находить сопереживания. Но это труд. Поэтому нужно учить ребят видеть, слышать, читать. Ни один ребёнок не может самостоятельно прийти на балет и влюбиться в него или прийти в Третьяковскую галерею и сойти с ума от восторга. Надо его как-то к этому привести.

- Но ведь вполне очевидно, что сегодня многое воспринимается иначе. Как понять подростку: «Но я другому отдана и буду век ему верна»? С его точки зрения: «В чём проблема?»

- Какие-то «возрастные» понимания придут позже. Важно, чтобы сегодня у них не было отторжения, в этом случае когда-нибудь, когда у них случится, к сожалению, несчастная любовь и в связи с этим возникнут надежды на новую встречу, они вновь придут к Пушкину. Ведь он не писал «для подростков», равно как и «для пожилых» (это сегодня всё разбито на форматы). Он просто писал для людей и о людях. Тем он и хорош.

Мы долго крутились вокруг жанра спектакля и, наконец, определили его как «... собранье пёстрых глав», подчеркнув некую многослойность: взрослые люди, интеллектуалы находят в нём что-то своё, а подростки – своё. В этом и была наша творческая задача.

- В спектакле весьма необычно, непривычно расставлены интонационные акценты. Имею в виду - в чтении стихов.

- К сожалению, в школе зачастую учат читать стихи чудовищным манером, так что дети не понимают ни слова, не понимают, к чему это всё? Они просто, как пономари, выучивают текст и ретранслируют его, закатив глаза на какой-нибудь портрет. Помочь детям увидеть в стихах смыслы – это ещё одна наша задача.

- А педагоги готовы продолжить на уроках этот поиск смыслов?

- Не знаю, это уже к ним вопрос. Но я бы с удовольствием, когда буду в Екатеринбурге, организовала после спектакля встречу-обсуждение с педагогами (думаю, театр мне в этом поможет), поделилась бы с ними опытом. Вы же понимаете, что учителей, о которых пишут повести, снимают фильмы, которые для детей становятся проводниками в мир литературы, единицы. Дома этим сегодня также крайне мало занимаются, потому что родители постоянно «где-то». А театр, кстати, всегда был местом, где случались инсайты. Сколько есть мемуаров, воспоминаний, в которых мы читаем: « Я попал в театр, и со мной что-то произошло». Помню, как бабушка взяла меня за руку и впервые отвела в театр на спектакль «Волки и овцы», в котором играл потрясающий Николай Николаевич Волков. Признаться, я мало что поняла, видимо, была ещё слишком мала, но театр меня ошеломил. Какое-то мистическое переживание абсолютно меня перевернуло и оставило, пожалуй, самый мощный отпечаток в жизни. Театр становится тем местом, где, не боюсь пафоса, душа разворачивается.

Я за такой театр. И я очень устала от мозговых конструкций. Я живу в Москве, езжу на фестивали, вижу, что происходит... Да, есть интересные вещи, но количество «мозгоконструкций» - местечковых, созданных друг для друга, игнорирующих людей, делающих из них «низший класс», якобы не способный понять «высокое искусство», - зашкаливает. Люди приезжают в Москву, спрашивают: «Подскажи, куда пойти в театр?» А я не знаю, что подсказать, чтобы потом не услышать: «Что это было?»

- То есть вы за академичность?

- Можно и так сказать. Но я бы назвала это великим ходом, который был создан нашими учителями: от человека, для человека, про человека. Мы сегодня от этого отрываемся, стали такие «крутые», «суперовские». Я же уверена, что самый крутой – это Пушкин. Нет, ну а как? Он столько веков живет! Авторов, которые, спустя столетия, понимаются во всех странах, на всех уровнях, всеми возрастами, немного: Шекспир, Пушкин, Чехов...

«Не дать нам умереть»

- Ксения Юрьевна, уже готовый спектакль (скажем, премьеру) вы смотрите глазами зрителя или всё же режиссера?

- Сложно сказать. Дело в том, что я не смотрю спектакли из зала, когда в нём уже есть зритель. Оберегаю людей от себя, потому что понимаю: от меня пойдут какие-то искры, а я не должна мешать. Мавр сделал своё дело, мавр должен отойти. То, что происходит на сцене, принадлежит уже не мне, а актёрам и залу, и уже между ними происходит весь этот процесс. Поэтому обычно я ухожу в рубку и оттуда уже смотрю. А вообще, я влюбляюсь в артистов. Когда они в кураже, в удовольствии, когда им интересно, я просто смотрю спектакль и восторгаюсь, какие это потрясающие люди. При работе над «Евгением Онегиным» была определенная установка, я очень просила всех, чтобы мы радовались. Мне кажется, что Пушкин связан с такими словами, как глубина, восторг, шампанское! Очень важна амплитуда этих чувств.

Замечу, что Екатеринбургский ТЮЗ для меня не случайный театр. Я давно с ним знакома и безгранично уважаю всё, что там делается, уважаю то, как они работают с молодёжью. Это очень красивый театр, с потрясающей, живой, дышащей труппой. Словом, непростой период работы над спектаклем я прожила там в удовольствие.

- В чём, на ваш взгляд, главная задача театра?

- Во все времена задача театра была одна – не дать нам умереть душевно. Всё вокруг сворачивается, скрючивается, сама жизнь работает на то, чтобы мы все обрастали коростой, становились жёсткими, жестокими, циничными, умными, функциональными. А где жить и дышать, когда делиться? Люди сегодня, живя вместе, боятся говорить друг другу откровения... Время скоростей нас загоняет, и не остается пространств, где можно рефлексировать. Театр был задуман как рефлексия, катарсис, как место, где можно свои эмоции или прореветь, или просмеять. Выдать это всё и жить дальше. Театр всегда был на уровне храма, там душа пульсирует.