Арабы подсаживают белую Францию на наркотики
В крупных европейских городах в XXI веке, оказывается, есть настоящие гетто. Одно из них — в 18-м округе Парижа, рядом с известными на весь мир достопримечательностями.
«Эй, парень, закурить есть?» — старательно выговаривает по-французски высокий мужчина с черной бородкой.
«Не курю», — отвечаю я на английском.
«Что? Что ты сказал? Ну-ка, повтори», — угрожающе произносит он, разводя руки в стороны. Видимо, ему послышалось что-то другое.
К счастью, в дело вмешиваются его приятели, стоящие рядом. Обступив и придерживая его за куртку, успокаивают: «Все-все, утихни. Он сказал, что не курит».
Так встречают чужаков в районе Барбес (Barbes) в 18-м округе Парижа. Возле одноименной станции метро роятся торговцы краденым, попрошайки, лавочники и женщины в хиджабах, хотя стоит пройти на юг, через бульвар Шапель, и вам откроется настоящий столичный город с бутиками и дорогими машинами. На востоке же находится район Монмартр, с узкими улочками, прямо как из французских фильмов.
Монмартр переводится как «гора мученика»: здесь принял смерть Дионисий Парижский, один из самых почитаемых во Франции святых. А еще французы чтут святого Бернарда Клервосского — величественный собор в его честь стоит в самом сердце квартала Барбес. Однако туда просто так не попасть.
«Собор открыт только по выходным. Я вообще не видел, чтобы здесь были прихожане», — объясняет местный житель Аксель.
Вокруг храма живут выходцы из Африки. В переулках — магазины национальной одежды, на каждом повороте — реклама паломнических туров в Мекку и Медину, а на входе в закусочные, где все на один-два евро дешевле, чем в других районах, — надпись «халяль».
Ведущие к собору улицы пустынны. Но в пятницу днем здесь не пройти: местные выходят на молитву, расстилая коврики прямо на тротуарах.
По словам представителей исламской общины, свыше 70% населения района Барбес — мусульмане. А мечетей всего две. Да и те не слишком вместительные. Всего в Париже и окрестных городах — около 1200 мечетей. Но по многим из них даже не скажешь, что это молельные дома. Под них оборудуют здания обанкротившихся заводов, которые оказались никому не нужны, кроме мигрантов.
Первые беженцы из Северной Африки появились в этом квартале в последние десятилетия прошлого века. До того, еще в начале 80-х, здесь жили преимущественно евреи. А сегодня им здесь не рады. «В квартале Барбес евреи и женщины могут легко нарваться на проблемы», — убеждает меня житель 18-го округа Кайо Энрике. Полтора года назад он приехал в Париж из Бразилии — и подумать не мог, что в большом европейском городе есть такие районы. Это, конечно, не фавелы, где стреляют среди бела дня, но все равно здесь опасно.
«Тут никому до тебя нет никакого дела. А местные зачастую дерутся друг с другом из-за какой-то ерунды. В такие моменты особенно стремно, ведь свою агрессию они могут выплеснуть и на тебя, а ты совершенно беспомощен. Этот район — словно пороховая бочка, любая искра способна вызвать всплеск ненависти», — признается он.
И правда, стоит достать камеру, чтобы сфотографировать улицу, как кто-нибудь обязательно закричит: «Не снимать!» Поэтому многие кадры приходится делать тайком. Кроме того, некоторым может не понравиться даже то, как ты на них посмотрел: «Ты чего пялишься, а?» Более-менее дружелюбны лишь продавцы четок и головных уборов для намаза.
Живут здесь преимущественно безработные выходцы из Магриба — Алжира, Туниса, Марокко и Мавритании, сбиваясь в коммуны по этнической принадлежности. Между этими группами то и дело происходят стычки, в том числе из-за дележа территории. На улицах или в небольших магазинах торгуют краденым.
Карманники — обычное явление. Госдепартамент США в недавнем докладе отмечал, что американские граждане здесь часто становятся жертвами карманных краж. Причем обворовывают туристов в основном дети до 16 лет. Действуют скоординированно: пока один достает иностранца надоедливыми вопросами, другой тихонько вытаскивает у него смартфон или кошелек.
Но это в туристических районах. В Барбесе все иначе. «Чуть севернее есть улица, где все держат алжирцы. Туда лучше не соваться. Если появишься там вечером, тебя окружат трое-четверо и станут требовать деньги. Могут и нож достать. Убивать не станут, но напугают и поглумятся. Молись, чтобы в этот момент завыла полицейская сирена, они боятся копов настолько, что тут же разбегаются по норам», — объясняет мне высокий чернокожий парень в вязаной шапке и черной куртке. Его зовут Кевин, в Париже он уже три года.
Он не вхож ни в одну из местных общин, потому что приехал с Ямайки — у него тут очень мало соотечественников. Кевин живет на улице. Ночует либо в подземных переходах, либо прямо на тротуаре.
«Арабы меня не трогают, для них я свой», — с улыбкой говорит он. И хвалится, что все дело в его «фантастических музыкальных талантах». Тут ямаец принимается обильно жестикулировать и произносить на непонятном языке то ли заклинания, то ли слова песни.
Таких, как он — уличных бродяг без документов — здесь немало. Хватает и живущих целыми семьями прямо в автомобилях или обустроенных на тротуарах шалашах. На севере квартала Барбес, возле бульвара Периферик (парижский аналог МКАД) есть даже целая улица из легковушек и фургонов, набитых одеждой, одеялами и посудой. Рядом с ними — небольшие пластиковые столики для перекуса, вокруг валяется мусор. Пока мужчины снуют по району, женщины сидят внутри с детьми и даже не выглядывают наружу.
Антон Скрипунов