Император Александр II под Плевной. Великий пример личного подвига
Значение пребывания Императора Александра II в действующей армии в русско-турецкую войну 1877 - 1878 г.г. лучше всего может быть понято из слов самого Государя, сказавшего буквально следующее: "Я еду братом милосердия". Присутствие Императора безмерно поднимало дух нашей армии и не позволяло ей до конца терять веру в себя даже после трёх жестоких неудач под Плевной.
Один из современников писал: "Кто не знает фотографического изображения покойного Императора Александра II, снятого с Него во время русско-турецкой войны за освобождение Болгарии. На этом портрете покойный Государь изображён в пальто и фуражке сидящим на походном складном кресле. Но какое страдальческое лицо, какая худоба и какое выражение скрытой тоски в этих глубоко впавших глазах!"
Жизнь Императора в действующей армии нельзя назвать иначе как подвигом христианского милосердия и самоотверженности, добровольно на себя возложенным. Морально царь нёс тот тяжкий крест, который неизбежно приходится нести духовно развитому человеку, чувствующему свою ответственность за страдания безропотно повинующихся Ему людей. Но и физически Государь страдал едва ли меньше. Пароксизмы жесточайшей местной малярии, которой Он заболел один из первых, изнурили Его до крайности. Однако, Царь, несмотря на свои 59 лет, продолжал работать не жалея себя.
Жилищные условия были плохи: убогая болгарская мазанка, грязь, удушающая жара сначала, потом холод, сырость. Состояние здоровья Государя беспокоило близко стоящих к Нему людей, в особенности - врача, который настаивал на более длительном ночном сне и сокращении часов работы. Царь вставал в 8 часов утра. "Я не могу вставать позже, говорил Он врачу, потому что не успею иначе всего сделать". Работал до поздней ночи. Иногда отдыхал днём, но приказывал будить себя немедленно по получении наиболее важных депеш из Петербурга и ставки Главнокомандующего. В летние месяцы приходилось работать при жаре, доходившей до 32 градусов в тени. Чтобы быть ещё ближе к армии, Царь переезжал из грязного Горного Студня в ещё более грязный Порадим. Осень наступила рано. Стало холодно, ветрено. В мазанке пахло сырой землёй и мужицким жильём. Современник пишет: "В этом Порадиме Ему (т.е. Государю. Ред.) было до того холодно и неудобно в отведённой Ему хатке, что Он наконец решился обратиться к сапёрам своего конвоя с просьбой.
- Очень уж мне холодно в мазанке, не сложите ли мне, голубчики, небольшую печь. -
А в это время Он уже сильно страдал постоянными пароксизмами лихорадки! Конечно, сапёры на другой же день соорудили большую печку, а какой-то купец, имя которого осталось не известным, обил всю комнатку солдатским сукном. Государь остался очень доволен таким улучшением своей комнатки и постоянно говорил, что нигде Он ещё не пользовался таким удобством, как в Порадиме".
В своей слишком широкой шинели, ещё больше подчеркивавшей болезненную худобу, Император в любую погоду обходил полевые лазареты, участливо беседовал с ранеными и больными, давал им папиросы. Современник рассказывает, что однажды "Его Величество подошёл к раненому армейскому пехотному офицеру, в то время, когда последнему делали перевязку.
- Тебя, может быть, мы беспокоим? - ласково обратился к нему Государь.
- Останьтесь, ради Бога, Ваше Императорское Величество, - жалобным голосом взмолился офицер: - не уходите; я вас вижу в первый раз... -
- А ты бы закурил папиросу, я полагаю, тебе легче бы было, - заметил Государь.
- Так точно, Ваше Величество, - слабым голосом ответил больной.
Император вынул свой портсигар, достал папиросу и, сам закурив её, подал офицеру.
Конечно, как только Государь отошёл, офицер поспешно сбросил огонь и спрятал эту папиросу под подушку".
Не раз, конечно, думал этот великий русский монарх-христианин, что несравненно легче владеть собою, претерпевая собственные страдания, чем видеть муки любимых тобою, любящих тебя и преданных тебе людей. Прекрасные глаза Государя часто были полны слёз; слёзы текли по исхудалым щекам, делая их худобу ещё более мученической и благородной.
Ещё рассказ современника и очевидца: "Во время посещения Государем Императором под Телешем и Горным Дубняком гвардейцев, один раненый офицер Л. Гв. Егерского полка окликнул Государя.
- Ваше Величество! -
- Что, друг мой, что такое? - спросил вполголоса Государь, ожидая какой-либо просьбы и желая дать возможность просителю объясниться без участия посторонних.
- Что егеря?.. Что, должны они были взять Телеш? Или... или это было только... -
Государь угадал смысл и чувства волновавшегося офицера и сказал громко:
- Да, да! Егеря своё дело сделали. Это была только демонстрация. -
При этих словах лицо офицера просияло. Он перекрестился левой рукой (правая была ранена) и сказал: - Слава Богу! А то я ужасно боялся за полк! - "
"Я еду братом милосердия", сказал Государь. Но был ли Он только братом? Не был ли подлинным апостолом милосердия и не был ли живым и великим укором той части русского общества, которая в это же самое время протягивала руку врагам, интригуя в Петербурге и против режима, и против Царя, и против своего Отечества.
А.К. Савицкий