Света Литвак: "...И потому неосторожный вздох /Я отдаю в залог освобожденья"
Сергей Алиханов
Света Литвак — родилась в городе Коврове, Владимирской области. Окончила Ивановское художественное училище.
Вышли книги: «Разноцветные проказники», «Песни ученика», «Моё путешествие на Восток», «Это — любовь», «Книга называется», «Безнравственные коллизии и аморальные пассажи», «Один цветок», «Случаи из жизни», в соавторстве с Николаем Байтовым; «this is visual poetry by Sveta Litvak», «Русский мальчик бегает», «Фегны» в соавторстве с Николаем Байтовым, «Вновь полон сад», «АГЫНСТР», «Опыт вечного безделья».
Творчество отмечено премиями: Лауреат Международной отметины имени Отца русского футуризма Давида Бурлюка, имени В.В. Розанова «Летающие собаки», «FEED BACK», Победитель поэтического конкурса фестиваля «Поэзия со знаком плюс — 2020», «Московский счёт» 2021 г.
Создала и ведет вместе с Николаем Байтовым акционную программу «Клуб литературного перформанса», издатель литературно-художественного журнала при музее «Зверевский центр современного искусства».
Автор документального фильма «Дитя поэт» о жизни московских поэтов.
Член союза писателей Москвы.
Истоки поэтики Светы Литвак глубже и ОБЭРИУТОВ, и Лианозовской школы. И даже А.С. Пушкин, сказав «от ямщика до первого поэта мы все поем уныло», похоже, имел в виду персон, уже осознавших себя поэтами. В основе творчества Литвак — народная веселость и насмешливость, и это до литературное явление, к которому — из недавних школ — ближе всего ленинградское направление примитивистов, с пресловутым Владленом Гаврильчиком во главе. В интонациях Светы Литвак — десакрализация, демифологизация, культура бескультурья, — наперекор и вопреки всем запретам. Может быть именно благодаря её творчеству, так и не удастся установить и укоренить преграды ни в лексическом, ни в языковом ареалах.
В текстах Литвак вовсе не формальный негативизм или антиимитационный протест, а творческий задор, природная веселость, радость жизни. Вечный памфлет, ставший опять поэтическим жанром, который так и не удалось замолчать никакими ссылками в Вятку. Основа просодии Светы Литвак — это характер поэтессы, порождающий энергетику её акционности, а главное — творческую свободу:
В реальный мир иллюзией влечений
Душа моя была устремлена,
Не оставляя времени и сна
Для бесполезных умозаключений,
Лишённых воплощения и дна...
И пламени светлейшая стена,
Фигурами упругими полна,
Искала слог изысканных свечений…
Существует мнение, что события начала 20-го века произошли не только по объективным социальным причинам, но и скандальные, эпатирующие выступления поэтов-футуристов оказали воздействие на ход самой истории! А выставки художественных работ супрематистов, кубистов — тоже одна из причин и Первой мировой войны, и распада монархий. Евгений Рейн написал об этом: «Разбудили какого зверя, жадно дышащего в затылок».
Современная авангардная словесность, яркая представительница которой Света Литвак, в настоящее время существует и функционирует исключительно в рамках академических структур и культурных площадок. Заумь утратила свою революционное воздействие и социальность и осталась только в текстах как литературный след начала XX века, но приобрела новую чаще всего трагическую, художественность.
Отказ от использования осмысленных слов сменился кондовым косноязычием, послушав которое, особенно в очереди у пивного ларька, невольно начинаешь поеживаться. Кажется, что сама окраина вдруг сфокусировала на тебе чёрные зрачки и подвешивает очередную кляузу своим полупьяным вниманием:
вот подходят ко мне мужики воровато
мы спросить бы хотели: вы тоже такой?
Вот мы ходим сюда мы родные два брата
вот вы кашляли давеча это так надо
вроде как для примера или тоже больной
«Какой-нибудь неправедный изгиб сердец людских...» (Евгений Баратынский) на поверку в стихах Литвак оказался слишком уж знакомым….
Света Литвак любезно ответила на мои вопросы:
— В Вашем творчестве улавливается одна из форм внутренней свободы — непрерывно изменяющаяся молодежная лексика. Вы ей прекрасно владеете, это особенно важно, когда сохранять независимость и достоинство можно только непонятым. Определяете, намечаете ли Вы в своей языковой работе — какое из новообразований и молодежных выражений с течением времени перейдет в общеупотребительную речь?
— Да, мне интересно и важно пользоваться всем многообразием русского языка, любые виды жаргона, современного сленга, а также архаизмы имеют право продемонстрировать свою выразительность в моих стихах. В том числе и молодёжная лексика. Кроме того, мне очень нравится, как обращаются с языком дети, «коверкая» его, а на самом деле, говоря правильно не по правилам. Они постоянно занимаются словотворчеством, очень остроумно переделывая слова, вполне улучшая их качество. Но взрослые любят их поправлять и приучать к устоявшимся, кстати, не всегда удобным правилам литературной речи. Поэтому детские находки и поправки не могут хоть сколько-нибудь серьёзно повлиять на язык, они искореняются авторитетом взрослых. А вот подростки создают свой отчуждённый независимый мир с помощью другого языка, чаще всего зная, как нужно говорить правильно. Когда же этим занимается поэт, то появляется вопрос: а с кем он собирается общаться на понятном только ему жаргоне? То, что слова из разных слэнгов со временем становятся общеупотребимыми, это факт. Какие — этого нельзя предугадать. Но даже и поэтическая заумь имеет шанс закрепиться в разговорном языке, как например «дыр бул щыл» Алексея Кручёных. Поэтому независимость и непонятость поэта ли, подростка ли это явление временное. Язык усваивает, буквально глотает и переваривает то, что ему придётся по вкусу, делая маргинальные речевые уклонения, в конце концов, более или менее понятными многим, тем самым, давая импульс для создания новых «шифровок».
— Вы часто читаете стихи, выступая с музыкантами. Проводимые Вами мероприятия больше походят на своеобразные явления искусства. Какая форма обратной связи со зрителями для Вас особенно продуктивна?
— Как ни странно, для меня самым важным качеством зрителя является умение слушать и слышать. Несмотря на мою склонность к разным экспериментальным проектам. Даже, пожалуй, интересно узнать, а как зритель сумеет сохранить эти свои качества в той или иной ситуации, что это даст ему и мне, поссорит меня с ним или подружит? Такая страсть к опытам. При этом я никогда не заигрываю со зрителями, типа конферанса. Я могу предложить те или иные способы подачи текста. Как правило, зрителю это, по меньшей мере, любопытно, может вызвать радость и даже восторг, а может неприятие. Ублажать зрителя — это не есть моя основная задача, хотя этот вариант тоже рассматривается, как один из многих. Среди таких вариантов могут быть и жёсткие крайности как, например, есть на сцене ананасы, запивая шампанским, под музыку скрипочки и рояля, вместо ожидаемого исполнения стихов. Есть у меня такие перформансы, где предполагается активное (но добровольное) участие зрителей. По большей же части меня устраивает традиционная роль зрителя — зритель-внимательный слушатель. Это уже очень много.
— Поэты-авангардисты в начале 20-го века стремились к новизне форм — символизм, футуризм, казалось, тогда обгоняли само время. Сейчас всё обгоняют информационные технологии. Появление каких новых художественных средств, чтобы наконец и в наши дни «выразить невыразимое», Вы наблюдаете или предвидите?
— Да, конечно, язык является отражением сущности народа, но одновременно и творящим началом. То, что я наблюдаю в России сейчас, это одновременно упрощение и усложнение поэтической речи. Ну, в таком массовом потоке, мейнстриме. Чаще всего, поэт педалирует, намеренно использует логические сломы, путанность сознания, перверсивные техники, истерические фейки, я бы даже сказала. И всё же это вполне концептуальные задачи, понятные тем, кто в теме, какой-то части литературного круга, считываемые литтусовочными критиками, но затрудняющие доступ к тексту рядового читателя. С другой стороны, очень модны лёгкие стихи, исповедально-прозаические, без каких-либо формальных ограничений, которые легко пишутся и легко читаются. Выразить невыразимое, думаю, хотели бы многие поэты. Это может быть только индивидуальный личный поиск. Невыразимое ещё надо найти, прежде чем пытаться его выразить. Тут не обойтись без ломки, возможно даже катастрофической для своего сознания. Но может стать и неожиданно свободным полётом в случае гениальности иного рода. Способ отражения действительности, формирующий новую действительность — это трюк...
На фоне зимней Москвы Света Литвак читает стихи — видео:
Эмиль Сокольский — прозаик, критик, отмечает: «...еще футуристы осознали, что «школа гармонической точности» стала усыплять читателя, нужно усилить в стихах звук, заострить и расшатать ритм. Света Литвак наставляет себя: «надо не записывать — отдаться на теченье празднестных словес», и экспериментировать с визуальной поэзией, только ни в ком случае не сочинять, а ловить с воздуха буквы и слова смелыми взмахами рук, отдаваться звуковому безумию, выворачивая слова и смыслы наизнанку для создания слов и смыслов, доселе неизвестных ни единому человеку...
В стихах Светы Литвак заметна игра звуковыми перекличками, графикой, представляющей то треугольник, то круг, то овал, а то и бусы; контурами смыслов; теневыми отблесками, отбрасываемыми то одним словом, то небольшой словесной группой...
Литвак в современном авангарде заняла место крепкое и довольно широкое, словно бы озаботясь тем, чтобы ей никто не мешал...
Её творчество проникает в какие-то незнакомые нам закоулки сознания, вызывает удивление, недоумение и ощущение в какого-то доисторического пространства...».
Точны отзывы читателей под ник-неймами:
— «Без сдвига смысла/ов стихотворение почти всегда двухмерно»,
— «Редко чьи стихи подталкивают к подражанию. Тема задела...»,
— «Великолепно написано. Психологическая зарисовка — лёгкими, изящными мазками».
И вот стихи:
ДАЧНЫЙ СОНЕТ
Уже стояли чашки на столе,
Покрытые цветочными мазками.
Жасминовые ветки до колен
Едва не доставали лепестками.
От бледных увядающих кустов
Веночками тянулись ароматы
Под вечер, около восьми часов.
И мошки пёстрые лежали смяты.
Придвинулись, разрезали пирог,
Смеясь, заговорили голосами,
Отпили чай короткими глотками,
Пока неторопливый ветерок,
Махая незаметными руками,
Сухую хвою сыпал на порог.
***
как ты прекрасен, как красен упругий бампер
два колеса, два круга блестящих спиц
правит наездница – Лиза из «Пиковой дамы»
шины призывно дразнят резиной ресниц
я хохочу, обмывая его из шланга
тискаю бампер и весело жму клаксон
как я люблю его, своего мустанга
кажется – сплю, и это всего лишь сон
мигом умчится прочь легкоструйным вихрем
выжав сцепленье, сгинет, винтя финта
где мой мопед? – мотор, завывая, стихнет
грохнет выхлоп – дыма густой фонтан
***
Когда знаток подробностями бредит
Свирепый звук исследуя ремнём
Идёт в расход неистовая леди
Французский дым над шёлковым огнём
Чем круче завивает чуб гламура
Над веерным огнём турецкий дым
Ещё короче злится увертюра
Ещё острей глубокий край воды
Где давится огонь клубами дыма
Стряхнув с колёс английский грузовик
Растоптанный толпою в сердце Рима
Над площадью стихает главный крик
Кто заработал право на порядок
Достоин высшей пошлости льстеца
Над польским рядом образцовых грядок
Накроют тени листьев тень листа
***
вот подходят ко мне мужики воровато
мы спросить бы хотели: вы тоже такой?
Вот мы ходим сюда мы родные два брата
вот вы кашляли давеча это так надо
вроде как для примера или тоже больной
Чтобы лучше узнать, что меня ожидает
я поспешно налил в три стакана вино
мужики запрокинули два и глотали
я попробовал тоже, но понял едва ли
сколь прозрачно и сколь ароматно оно
не скажите, они говорят, не скажите
вот вы кашляли давеча вроде пустяк
это вы нам на трезвую голову врите
а сейчас вот опять «как сказать…»
говорите и опять получается что-то не так
воскурить бы пожалуй какую заразу
ты не куришь поди? Воскури? воскурю…
затянулся дымком и закашлялся сразу
ну, пора нам в сельпо
да, пора нам на базу
вот… а ты говоришь
вот и я говорю
* * *
воздух, парящий облаком слитным
скрытый в парах зефира
воздух под вечер в сахарных бликах
в сахарных бликах ветра
воздух холодный, колкий на стрелке
с мёдом на стрелке острой
воздух как звонкий промельк ракетки
звонкой ракетки промах
воздух и ливень светлых колосьев
светлых полос и линий
воздух закатный, залитый воском
матовых белых лилий
* * *
крючки и палочки, каракули, кружочки
на чистой полосе листа бумаги
кривые запятые, скобки, точки
какие-то сигналы или знаки.
в расчерченную сетку попадала
любая иероглифическая рыба
лихими испещрённая узлами
письма, осуществлённого кем-либо.
пронзал сквозь рукописный длинный
перечень
бесстрастный прочерк —
грубая приманка
в котором застревала поперечно
несомая на стрежень штучка-планка
и в тексте зависала невесомо.
в любой частице книжного объёма
от каждого случайного удара
смещалась произвольная фигура
наборная квадрата и текстура
славянских черт и рез скорописала
нестройный куб и дикой формы шара.
Собака
(сонет)
Собачий лай, бесовский ветроплюй,
Озноб природный, злобная погода,
Взыгравший в поле вихорь гонит воду,
Боюсь воды проклятой разолью.
Страшней раздолья громкий птичий клюй,
Приветствующий мёрзлую свободу,
Собачий камень бросит прямо в морду
Недюжинный голодный поцелуй.
Лишь пуще холод, громче крик и дрожь
Сливают вой в один собачий голос,
Слышней возня, собак ты не уймёшь.
Нелепым страхом плещется колодец,
Из темноты навстречу шаг шагнёшь,
Рукой о гвоздь, торчащий укололась.
* * *
бригада стучит топорами под визг пилорамы
укроп самосевом теснит потягушки моркови
мопеды измазали шины навозом коровьим
с конвейера сойдя на военном заводе в Коврове
июнь по деревне проносит свои панорамы
мопеды один за другим проезжают по луже
не слишком ли быстро и яростно чья-то подружка
срезает в лукошко челышик с ближайшей опушки
на лавочке девочки вмиг заплетают косички
неспешно въезжает в деревню мопед за мопедом
сырая земля просыхает узорчатым следом
неясен их косвенный путь и маршрут их неведом
на каждом мопеде серьёзные взрослые дети
для жизни в глуши чрезвычайно прилично одеты
как уголья пыхают взятые в рот сигареты
ложатся ничком под колёса сучки и колючки
жужжат насекомые, громко чирикают птички
над срубом колодца парадом проходят планеты
куда подевались мопеды – вот были – и нет их
***
Я не могу любить без опасенья
Быть нежностью, застигнутой врасплох,
И потому неосторожный вздох
Я отдаю в залог освобожденья.
И в лучший мир знакомою тропой
Я отступаю или продвигаюсь.
И в исступленьи саблею тупой
От ангелов чужих обороняюсь.
Едва дышу на краешке свободы,
Мне, как всегда, безумно повезло,
И я люблю беспомощно и зло.
И осень гасит солнечные всходы.
***
он бросал меня безжалостно, забывал
чтобы никогда не любить
сладость моих снадобий забивал
горестью проклятых обид
он не ждал возврата и не хотел
больше ничего не желал
он не знал пощады и не жалел
методично холодно добивал
он тщеславно тешился куражом
с гордостью содеянным дорожил
отпускал любовницу нагишом
в никому не нужные миражи
замолчал измученный телефон
задохнулся гнев смс
стало всё бессмысленным, это он
обошёлся молча и без
***
клюёт наседка камешки и зёрна
и снова забирается в корзину
топорщит перьев пышную перину
вытягивает шею, топит спину
приоткрывает крылья вполовину
распластывает мягко по бокам
находит место согнутым ногам
исследуя вместительность гнезда
покрыв собой шершавые скорлупы
заветной кладки, чей витальный дух
рисует идеальную картину
размноженного эйдоса птенца
птенец растёт, неслышимый на слух
для птичьего зародыша не глупый
его движенья скованны и скупы
неведомые склёвывая крупы
он чувствует неясный дискомфорт
как будто воплощенье не бесспорно
есть выбор из возможных парадигм
быть может, за наружностью куриной
скрывается кармический медведь
само существованье иллюзорно
тем паче, иллюзорное возможно
потюкивает клювиком тревожно
яичную магическую твердь
упорная работа первой мысли
топорщит на макушке нежный пух
предчувствия сливаются в лавину
предчувствия слагаются в фигуры
слагаются в вопросы и фигуры
бесхитростные проблески натуры
конкретно специфической фактуры:
позволят ли бавыкинские куры
чтобы топтал их павловский петух?
***
Григорий появился первым,
Поднял шампанского бокал,
Денис вторым, Аркадий третьим,
Никита малость опоздал.
Григорий как-то растерялся,
Денис томился и краснел,
Аркадий сразу стушевался.
Никита вовсе оробел.
Григорий слушал хладнокровно,
Денис терпел, что было сил,
Аркадий вышел, хлопнув дверью,
И свет Никита погасил.
Григорий выбежал из спальни,
Денис на помощь призывал,
Аркадий трясся от рыданий,
Никита руки целовал.
А может быть, их было меньше,
Растаявших в кромешной тьме...
Одни фантазии у женщин,
Одни бирюльки на уме!
* * *
по пряменькому путёчку на свеженьком воздушке
хорошо идти тенёчком в коротеньком платьюшке
точат лезвийки косичек отложной воротничок
всё подряд стрижёт и режет злых глазёнок ножичок
задираются коленки до кулёчка личика
показалась деревенька в колючках малинничка
на середненьком дворочке отворятся воротца
с дровяного сараёчка мужичонка плюётся
да и где ж тебя носило, родненькая детушка
много ль нынче накосила, смерть ты моя смертушка
не промолвит ни словечка, не кудахтнет курочкой
захохочет ли заплачет деревенской дурочкой
вертит шейкой, топчет ножкой, пожимает плечиком
на ступенчатом порожке спотыкнёт маленечко
льются в речку ручеёчки, над леском летят гуськи
кудрявенькие дубочки оброняют жёлудки
* * *
Посмотришь ли спросонья со скукой и любовью
На старенькие кровли из плиток и листов
Железа и фанеры, расшатаны и серы
Знакомые примеры деревьев и кустов.
С покорностью и скукой, поскрипывая суком,
Сухим неровным стуком, кивком и шепотком
Зевает захолустье. Посвечивает тускло
Украшенное узким наличником окно.
Заброшенно и скучно, и, отражённый лужей,
Мигает равнодушно тумана влажный взгляд.
От слабости и лени в предутреннем томленьи
Расплывчатые тени двоятся и сквозят.
* * *
Где слабо сквозит меж сырыми камнями
Закатное солнце скользящим лучом,
Где ветер колеблет лилейное пламя
На каменной башне за старым ручьём,
Чьи стены покрыты густыми тенями,
Над ней и поныне полощется знамя,
И заперты двери железным ключом.
Не думать, не помнить уже ни о чём,
С холодною тенью сливаясь глазами,
Во тьме, освещённой закатным лучом,
Под каменной башни сырыми стенами
Всё так же безмолвно стоять перед вами,
Удерживать руку с подъятым мечом.
диктант
Грамотная речь, острый меч
сильный смерч, надо пуститься вскачь
выйти замуж, много красивых дач
двухлетний малыш, слышится плач
густая рожь, дымится печь
пора печь пироги, будем строить шалаш
маленькая дочь, детский врач
горечь воспоминаний, длительная болезнь
любопытная вещь, решение сложных задач
до следующих встреч, чёрный грач.
* * *
Прохожего в зыбящемся тумане
Кружили непросохшие следы,
Раскладывали плоские листы
И веточки точёные ломали.
С завязанными сумраком глазами,
Цепляя ветру мокрые хвосты,
Сквозь тёмные деревья и кусты
Сутулился шарахался и замер
На радужно слезящийся восток,
Завидя первый солнечный цветок,
Разгаданный от пяток до макушки.
И где-то подобравшая вода
Еловые сухие побрякушки,
Расшвыривала их туда-сюда.
* * *
чёрные бутылки, белые лимоны
синие тарелки, жёлтый виноград
красные салфетки, серые плафоны
в золочёной раме заоконный сад
на почётном месте кубок футболиста
фотоаппарата кожаный футляр
негашёный чистый лист филателиста
«графа Монте-Кристо» старый экземпляр
корм для черепахи в миске для собаки
на песок просыпан сахарный песок
фикус придорожный, пафос невозможный
в тёмном кабинете кровь на пистолете
ЛЕТОМ
Говоря негромко по-французски,
Медленно гуляем по аллее.
Сад ухожен. Весело и пусто.
За решёткой небо всё алее.
Вечером катаемся на лодке.
Хорошо на озере в июле!
С берега травою пахнет сладко.
В улье пчёлы тёплые уснули.
Утром рано собирались ехать
По реке попутным теплоходом,
Среди ветра, дождика и смеха
Панорамы различая плохо.
А потом, не мешкая, – обратно
Медленной водою бесконечной.
На веранде чай заварен мятой.
Вечер наступает незаметно.
МОЛЬБА
За сына прошу, о, звезда Амалтея,
Капелла в созвездии ночи вчерашней,
На Крите условном, где мать его Рея
Таила, печальную радость лелея
В пещере, холодной и страшной.
Молитвой вечерней на вас уповаю,
Куреты мои и мои корибанты, –
Ребяческим крикам звучать не давая,
Играйте, мечи о щиты ударяя,
Железных стихов музыканты.
А в том, что царит божество Неизбежность,
Ананка, Ананка одна виновата.
Тепло Амалтеи, теряя безбрежность,
Текло, расточая последнюю нежность,
Смертельной заботой объято.
И если бы знали красивые дети,
Под чьею эгидой находят спасенье,
И не было б места такого на свете,
Где люди взрослеют и слушают эти
Публичные стихотворенья,
То я не молила бы ночью тревожной,
Скрывая диковинный крестик на шее,
В извечной надежде, достаточно ложной,
На миг ощущая рукою безбожной
Диковинный рог Амалтеи.
Опала поэта
противно противоположно
сопротивление пера
усилью пальцев ненормальных
коды логических затрат
закон тщеты рациональной
под росчерк кисточек малярных
расписка вредного вора’
на куртках лётчиков полярных
вразрез проткнутая дыра
в замке заклинившийся спальник
по бывшей трассе магистральной
по кругу тихого двора
топчи снежок прогулкой ранней
нетвёрдой поступью с утра
а днём проклятая жара
по трубам гонит воздух тухлый
и за столом невежда ушлый
садится портить и ругать
жуёшь обед тягучий сальный
и тянешь с полки томик пухлый
и машинально держишь взгляд
наступит ночь прохладный ветер
срывает пуговицы с петель
в кровати холодно свежо
переходя по коридору
погасишь свет задёрнешь штору
теперь лежать и думать впору
всё равнодушное подряд
ГАРДЕРОБ
детская майка синяя
белая Тани Васильевой
белая-голубая
детская майка цветная
брюки пёстрые
брюки широкие
жёлтые шорты
штаны лиловые
хлопковый голубой сарафан
яркий лоскут ситца
манжет пройма рукав реглан
пластмассовая пуговица
куртка рабочая чёрная
мамина кофта просторная
далее: фуфайка с заплатой
чапан, стёганый ватой
платье старое крепдешиновое,
книзу немного зауженное
нарядное, пиши - новое
вечернее с чёрным кружевом
юбка в цветочек
брючки в рубчик
носовой платочек
в кармане брючек
кроме того в гардеробе лежат:
рубашка, тельняшка, махровый халат
сиреневая хламида
ОДЕЖДА РАЗНОГО ВИДА
Орешки
Холодный лес внезапно потемнел,
Зашелестело травами болотце,
Совсем зашло, за гору скрылось солнце,
И сумеречный воздух помутнел.
Посыпалась засохшая листва,
Завыл на воду леденящий ветер,
Воздушную закидывая петлю
На голый сук огромного ствола.
Торчали сероватыми ветвями
Кусты под халцедоновой горой,
И стебли их со светлою корой
Роняли на валежины порой
Пустые чёрно-серые орешки.
пустыня
расколотый камень времён Ханаана
остыл от дневного накала
царапина страха от воя шакала
заныла как старая рана
дорога в тупик, а тропа без предела
прижимисты герба и дендра
скала неподвижно зевает пещерой
туда заползла сколопендра
в лучах затухающей лампы заката
проверь инвентарь, инсектарий
разомкнуты клешни и скрещены лапы
из нор выползающих тварей
чья пагуба круче, чьи панцири крепче
впотьмах циркулирует прана
цепляет за камни расколотый череп
засохшая лапа сапсана
ТЯНЕТ ВНИЗ
В воображаемой комнате поздно садятся за стол.
У Тимофей Константиныча тьма неоконченных дел.
Он очень модно одет в стиле ретро. Как выглядит он?
Его любимый вопрос: Где Паметта? – всегда и везде.
Конфликты и передряги дежурят у входа в подъезд.
Он принимает всерьёз эту жизнь, лишь Паметту раздев.
Слышней и ближе шаги, вот-вот рука коснётся плеча…
Так было изо дня в день, и он уверен, что будет сейчас.
Феерльен
Стена Тарис стоит на Канабане
висит над Бровкой Видимость без Звёзд
идёт Баран и Бездна на Баране
ведёт Дорогу долгую всерьёз
летит над Бездной беглый Взгляд Вуокса
спокойна Поступь, тянется Стена
висит над Бездной Видимость без Солнца
ночным Дождём омыта и мзымта
без Тервеца Дорогу не покинешь
пока не стихнет Ветер Перемен
в Конце Дороги ждёт научный Финиш
и непонятный Термин Феерльен
финал холодов
траурный ужин – финал холодов
цапнет чудовище шустрых щеглов
это – Юпитер, я – астронавт
будет в галактике дезодорант
ежели ёжика жабой зовут
их километры ленивей минут
неопалимое огнеупорно
парус рисуется спорта
ХУДОЖНИК
не довольствуясь документальным воспроизведеньем
за уловками линий юлил перекличками пятен
осложняя детальной пропиской мельчайшие планы
беспокойно-тревожный, надменный, глухой, недовольный
от набросков идя к схематичному виду таблицы
выражая желание, вскользь обнаруживал волю
как и всякого рода находки, ходы и успехи
это дым из трубы и волнистая линия моря
организуя пространство игрой светотени контрастно
волоча по холсту напоённые стронцием кисти
утешался гламуром парадных портретов богемы
хоть закончил давно, каждый день по штриху добавляя
в оппозиции влажной мазне – аскетический контур
по невысохшим каплям – жестокий скребок мастихина
тормозили хаос и спасали продукт от распада
культ природы и скрытая мощь сексуального акта
чтобы дальше пойти предварительной мрази конструкта
безразлично оставив халтурщикам блёстки эффекта
настоящий художник бесплотными делает руки
взгляды – молнией, плавящей в масло натуру металла
галерейный салон до отказа наполнен народом
у полотен толпятся арткритики и журналисты
мировая известность блаженным даётся так просто
некто упоминал о поправках, похоже, не лишних
Чай
куда – на Клязьму задом вилять
среди модных художников
торговать своё искусство
с микрофоном бежать впереди толпы
что-то мне сегодня так пусто
дома сидеть, делать нелепый труд
среди интереса и важности я скучаю
ничего не могу найти, отовсюду суют
что пропало и улыбаются и мусор бросают
умереть хочет Байтов, ну не знаю – тоска
непрерывно писать стихи –
как последняя форма жизни
вот не знаю я, что ещё мне делать тут
куда гулять
коплю пустяки, шагну, прочитаю ну
и насчёт мороженого не знаю
а, – бегут, подмигивают и бегут
Дарк говорит: Ну да …
а, нуда,
ну – да,
ну, да разве чаю
Читая Валери
В реальный мир иллюзией влечений
Душа моя была устремлена,
Не оставляя времени и сна
Для бесполезных умозаключений,
Лишённых воплощения и дна.
И я плыла, несома сквозь течений,
Когда меня спросил Анаксагор, –
Не вор ли тот, кто мысли сущий вор.
Холодной мысли самоотречений,
Где жизни суть предельна и ясна.
Но чередой наивных увлечений
Вдоль колебаний унесённый взор
Запечатлел беспомощный собор –
Напрасный мир взаимных исключений.
И пламени светлейшая стена,
Фигурами упругими полна,
Искала слог изысканных свечений…
ЭЛЕГИЯ
На дождём размытые ступени
Пересветы лунные легли,
По следам весёлой светотени
Тени-полутени пролегли.
Сколько неожиданных порханий
Серебрит расплывчатую марь!
От спиралей, вывертов, мельканий
Раскачался розовый фонарь.
Через миг закончится прелестный
Насекомых маленький парад.
Заплутавшей странницей небесной
Путано петляя наугад,
С улицы, неровно осеняя
Слабо освещённый уголок,
Сунется безумица сквозная,
Пыльный тёмно-серый мотылёк.
ЭТЮД
В лабиринтах старого театра
На пуантах девочка стоит,
Пустячок любви в гиганте арта
В бантиках капроновых парит.
Музыкант утих сентиментально,
Всюду ленты, всюду забытьё,
И смеётся так не театрально
Детство запоздавшее её.
Не сестрой, наперсницей таланта,
Наступая ножкой на паркет,
Застывает в кружевах и бантах
Всех своих одиннадцати лет.
портрет
Говоря о другом человеке,
лепеча, заикаясь,
разглядываешь его,
он слышит твой назойливый шёпот,
ты описываешь то, что тебе
кажется в нём достопримечательным,
делая некие предположения,
кое-какие выводы,
смотришь вниз ему под ноги,
что-то видится тебе.
Можешь ли ты это описать?
На тебя напирают конкретные детали.
Внешние приметы.
Ты готов признаться, что не понял ничего.
Некто отсутствует.
Носятся и роятся представления, линии
утверждения, волны.
Кругом только сменяющие друг друга образы,
равносильные, если не эквивалентные.
Пляска ощущений.
Верчение форм.
Перечисление качеств.
Если ты попробуешь высказаться,
подумай, прежде чем произнести:
Я знаю. В ком-нибудь что-то есть.