Шотландец на русской службе
Флотское дело – семейное
Быть военным моряком ему, что называется, было предопределено судьбой: все мужчины в этом обрусевшем роду шотландских дворян носили флотский мундир. Глава семейства капитан-лейтенант Яков Андреевич Шкот в ходе войны со шведами 1788–1790 годов отличился в Гогландском, Эландском, Ревельском и Выборгском морских сражениях. Когда этот морской волк вышел в отставку по состоянию здоровья и накрепко пришвартовался к берегу, форму гардемарина один за другим надели его сыновья – Павел, Николай и Константин.
Всем им довелось бороздить под парусами и Андреевским флагом воды многих морей и океанов. Во время Крымской войны судьба свела братьев на севастопольских бастионах.
Константин, вышедший целым и невредимым из ада Синопского боя, был сражён осколком неприятельской бомбы и упокоился на погосте близ Свято-Владимирского собора. Дважды смерть прошла рядом с Николаем: сначала на Корниловском бастионе горячий кусок металла полоснул его по голове, а спустя несколько месяце на Камчатском редуте разорвавшееся рядом ядро едва не лишило ноги. Но он выжил, после излечения продолжил службу на Японском и Охотском морях, став одним из основателей Владивостока. А Павел...
Поначалу его карьера мало чем отличалась от других. Выпустившись восемнадцатилетним мичманом из Морского корпуса в 1834 году, он за последующие несколько лет исходил на различных корветах и фрегатах практически всю Балтику и Северное море, дважды с транспортами добирался из Кронштадта до Архангельска в обход Скандинавии и Кольского полуострова. В общем, к моменту производства в лейтенанты (а это случилось в марте 1839 года) двадцатитрёхлетний молодой человек был уже многоопытным, битым ветрами и просоленным волнами моряком.
В 1840–1842 годах в составе команды транспорта «Або» Павел Яковлевич обогнул земной шар, записав в свой послужной реестр кругосветное плавание, чем могли похвастаться далеко не все офицеры русского флота. Ещё через три года он был включён в экипаж «Смелого» – одного из первых российских пароходофрегатов, спущенного на воду в августе 1844 года.
Эпоха парусного флота безвозвратно уходила в прошлое. На историческую сцену и просторы мирового океана неумолимо устремлялись корабли, снабжённые паровыми машинами. И в 1850-м капитан-лейтенант Павел Шкот получил под своё начало один из них – военный пароход «Граф Воронцов», на котором два года успешно крейсеровал в Финском заливе.
А потом произошла трагедия, разделившая жизнь блестящего военного моряка на «до» и «после».
У рифа Патерностер
Весной 1853 года Павел Яковлевич принял под команду военный парусный транспорт «Неман», и вскоре получил приказ следовать на нём из Кронштадта на Камчатку – доставить на полуостров груз, необходимый для развития и поддержания жизнедеятельности гарнизонов дальневосточных фортов. После выполнения этой миссии транспорт должен был войти в состав Камчатской флотилии.
Выбор командира для корабля, назначенного в столь многотрудный рейс (предстояло пройти под парусами больше половины земного шара!) был обусловлен, вероятнее всего, тем, что капитан-лейтенант Шкот уже имел и опыт плавания в этих широтах, и навыки самостоятельного судовождения. Но возвращение на парусник после почти десятилетней службы на пароходах сыграло с Павлом Яковлевичем злую шутку.
Выйдя из Кронштадта 22 августа, «Неман» при благоприятной погоде и попутном ветре через неделю без приключений добрался до Копенгагена. Однако во время перехода выяснилось, что транспорт перегружен, отчего зарывался носом в волну. Это потребовало переместить с бака на ют два 18-фунтовых орудия, а в трюме произвести переукладку груза. И следующий переход – из Копенгагена в Гельсинор (этот датский город-порт сейчас чаще называют на скандинавский манер Хелсингёром) – «Неман» вёл себя на волне вполне уверенно. Поэтому капитан-лейтенант решил продолжить плавание.
А ветер крепчал, и с полудня 6 сентября транспорт оказался в жестоком шторме. Под зарифлёнными парусами на фоке и гроте «Неман» пытался лавировать среди четырёхметровых свинцовых валов под шведским берегом. Но сильное течение гнало его на скалы – неподалёку находился риф Патерностер, едва выступавший над поверхностью моря, и Павел Яковлевич принял решение: развернув паруса на фок-мачте, вернуть черпающий воду транспорт в Гельсинор.
Утром 9 сентября изрядно потрёпанный «Неман» вполз на рейд датского города и, бросив якоря, приступил к ремонту. Он занял более десяти дней, за это время российский военный транспорт дважды выдержал в датской бухте жестокие удары стихии. Лишь утром 22 сентября погодные условия и состояние корабля позволили команде капитан-лейтенанта Павла Шкота продолжить плавание.
Уже к полудню ветер стал свежеть, а с приближением сумерек вновь окреп до штормового, задувавшего жестокими порывами. Добавьте к этому сильное прибрежное течение, и станет понятно, в каких сложнейших условиях «Неману» предстояло пройти мимо отмелей острова Лессе и уже упоминавшегося рифа Патерностер, тянувшегося вдоль шведских шхер.
Будь под началом Павла Яковлевича пароход, к управлению которым он привык за последние несколько лет службы. Но сейчас он стоял на мостике парусника, более зависимый от капризов стихии...
В половине второго ночи транспорт содрогнулся всем корпусом – правым бортом его прижало к отлогой скале. При ударе румпель переломился у самой головы руля, и корабль стал практически неуправляемым. Волны и ветер продолжали бить его о камни, в трюме быстро прибывала вода. «Неман» был обречён, поэтому командир озаботился спасением команды.
По приказу капитан-лейтенанта матросы срубили грот-мачту, повалив её так, что появилась возможность перебраться с гибнущего транспорта на скалистый берег. Сначала по этому мостку, ежеминутно содрогавшемуся под ударами волн, прополз самый ловкий из моряков, протянув за собой страховочный леер, чтобы остальным было за что держаться, проходя над кипящими бурунами. Затем без суеты переправилась вся команда, перенеся судовой образ (икону) и денежный рундук с казной транспорта. Последним гибнущий корабль покинул капитан-лейтенант Павел Шкот. Через четыре минуты после того, как он ступил на камни, «Неман» погрузился в воды Северного моря.
Несколько часов провели моряки на скалах, пока подошедшие лоцманские боты не переправили их в местечко Кензе, где через три дня их посетил русский консул. Спустя ещё какое-то время пароходофрегат «Отважный» доставил команду погибшего транспорта в Кронштадт.
Но если в главной базе Балтийского флота матросов и офицеров «Немана» встречали родные и близкие, радовавшиеся их спасению, то капитан-лейтенант Шкот прямо на пирсе был взят под караул и препровождён на гауптвахту: Павлу Яковлевичу предстояло предстать перед судом, назначенным для определения степени вины командира в гибели вверенного ему корабля и груза.
Приговор был суров. За неосмотрительность, ставшую причиной крушения транспорта и потери казённого имущества на сумму более 177 тысяч золотых рублей, капитан-лейтенант Шкот был отставлен от военной службы. Однако, принимая во внимание правильные действия, позволившие избежать потерь в команде корабля, ему предоставлялось право вновь поступить на неё, но... в первом офицерском чине, то есть мичманом.
Случилось это в феврале 1854 года. Десять последующих месяцев Павел Яковлевич командовал пароходами, ходившими по Волге и Дону под вымпелами коммерческого общества «Кавказ и Меркурий» и «Русского общества пароходства и торговли». Но в январе 1855-го вновь надел мундир военного моряка, получив назначение в 40-й флотский экипаж.
Его ждали Чёрное море, Севастополь, война...
Рядом с легендой
Судьба осуждённого офицера круто изменилась благодаря адмиралу Нахимову. Неизвестно, пересекались ли ранее их служебные пути, были они знакомы лично до приезда разжалованного капитан-лейтенанта в Севастополь, рекомендовал кто-либо его Нахимову или командир Севастопольского порта и военный губернатор главной базы Черноморского флота по каким-то причинам сам следил за судьбой Павла Яковлевича. Доподлинно известно лишь одно – он принял в ней самое живейшее участие.
С первых часов появления в осаждённом Севастополе мичман Шкот состоял при адмирале Нахимове. Став флаг-офицером (адъютантом и офицером связи) руководителя обороны города, Павел Яковлевич, ежедневно бывая на позициях, проявлял чудеса выдержки, отваги, самоотверженности и распорядительности, чем сразу же расположил к себе всех сослуживцев и видавшего виды флотоводца.
6 апреля 1855 года, ровно через месяц после полученной контузии, ещё не до конца поправившийся мичман Шкот был произведён в лейтенанты. А в середине мая Нахимов писал о нём в Санкт-Петербург великому князю Константину Николаевичу, генерал-адмиралу Российского флота. В письме он дал Павлу Яковлевичу следующую характеристику: «Разнородные поручения, исполненные им, выявили в нём офицера с редкими достоинствами, способного воплотить самые сложные замыслы начальника. Под жестоким артиллерийским огнём и вообще в минуты опасности он удивляет окружающих своим хладнокровием и спокойствием. Такие исключительные достоинства заставляют меня просить об исходатайствовании ему прощения государя императора и о возвращении прежнего чина. Ваше императорское высочество, вы знаете лучше, чем кто-либо, цену хорошего капитана. И, смею думать, разделяете мнение одного знаменитого адмирала, что в потере судна легко утешиться, а потеря достойного капитана есть потеря государственная. И потому поймёте мою настойчивость, с которою я осмеливаюсь беспокоить вас почтительной просьбою».
Вскоре после того, как это послание попало в руки великого князя, на нём появилась надпись, сделанная рукой главы русского флота: «На сие ходатайство адмирала Нахимова государь император соизволил дать всемилостивейшее согласие, 25 мая 1855 года. Константин».
В тот же день лейтенант Шкот был восстановлен в прежнем звании. А ещё через двое суток на одной из батарей Малахова кургана, куда Павел Яковлевич прибыл с поручением от адмирала Нахимова, осколок разорвавшегося поблизости неприятельского ядра ударил в правую ногу офицера.
Через две недели, едва опираясь на страшно болевшую стопу, капитан-лейтенант Шкот предстал перед Нахимовым, но сопровождать его при ежедневных объездах редутов и батарей севастопольских укреплений ещё не мог – оставался в штабе для выполнения канцелярской работы. Поэтому в момент рокового выстрела, прозвучавшего 28 июня на Малаховом кургане, его не оказалось рядом с адмиралом. Но последующие двое суток он практически не отходил от тяжелораненого флотоводца и был одним из тех, кто присутствовал при его кончине.
За мужество и доблесть, проявленные при обороне Севастополя от англо-франко-турецких войск, Павел Яковлевич Шкот был удостоен ордена Святого Владимира IV степени с мечами и бантом. А в ноябре 1855 года вновь занял место на капитанском мостике военного корабля, став командиром корвета «Волк».
Во главе «птичьей» флотилии
В 1868 году на Балтике впервые была установлена трёхмильная морская таможенная полоса. Спустя ещё пять лет указом императора Александра II было начато формирование флотского подразделения для её защиты – Балтийской крейсерской таможенной флотилии, во главе которой был поставлен Павел Яковлевич Шкот, ставший к тому времени контр-адмиралом и младшим флагманом Балтийского флота.
Забот на этой должности Павлу Яковлевичу хватало с избытком. В первую очередь, требовалось укомплектовать флотилию кораблями. Для этой цели на английских верфях срочно были закуплены семь паровых баркасов – судов, наиболее подходящих для охранной службы. Их паровая машина мощностью в 45 лошадиных сил позволяла развивать скорость до 10 узлов, экипаж состоял из двух офицеров и 11 матросов. В носовой части размещалось 87-мм нарезное скорострельное орудие, которого было вполне достаточно, чтобы остудить горячие головы немецких, прибалтийских и скандинавских контрабандистов.
Быстроходные баркасы, над которыми летом 1873 года были подняты Андреевские флаги, стали именоваться «Ласточка», «Лебедь», «Чайка», «Копчик», «Нырок» «Кречет» и «Гагара». Они и образовали первое в России соединение кораблей морской пограничной охраны, получившее у флотских острословов неофициальное название «Птичья флотилия». В дальнейшем в неё были зачислены паровая шхуна «Зоркая» и паровые крейсера «Страж» и «Часовой». Главной задачей флотилии стала «охрана границы в таможенном, карантинном, политическом и полицейском отношениях».
Павел Яковлевич Шкот командовал ею вплоть до своей кончины. 1 января 1880 года он был произведён в вице-адмиралы. Всё сильнее сказывались ранение и контузия, полученные на севастопольских бастионах, и в июле высочайшим приказом командующему флотилией было разрешено «по болезненному состоянию ходить во всех случаях с помощью трости». Несмотря на это адмирал ещё несколько раз выходил в море, последовательно поднимая свой флаг на разных судах флотилии. Словно прощался с каждым из них.
Не стало его 16 декабря 1880 года. Гроб с телом командующего флотилией командиры кораблей на руках несли от его квартиры до церкви святого Спиридона Тримифунтского в Адмиралтействе, где прошло отпевание заслуженного моряка. На нём присутствовал брат императора великий князь Константин, генерал-адмирал Российского флота, посчитавший своим долгом отдать последние почести кавалеру трёх российских орденов разных степеней, прожившему такую непростую и яркую жизнь.
А спустя тринадцать лет Балтийская крейсерская таможенная флотилия, выпестованная вице-адмиралом Павлом Яковлевичем Шкотом, уже как самостоятельное военно-морское соединение вошла в состав Отдельного корпуса пограничной стражи
Редактор отдела истории Игорь СОФРОНОВ
Читайте также:
Мы - лауреаты конкурса "СМИ против коррупции"
Veterans News - победитель конкурса "Щит и перо"
WVF отметила команду "Ветеранских вестей"
Фото // vvesti.com ©