Глазами журналиста и актера
Нас не одна тысяча растянулась бесконечной колонной по пыльной дороге от вокзала…
The post Глазами журналиста и актера first appeared on gazeta.ee.
Нас не одна тысяча растянулась бесконечной колонной по пыльной дороге от вокзала до тюрьмы. Лучи заходящего летнего солнца освещали неприглядную картину печального шествия людей самого разнообразного возраста и социального происхождения, бредущих в окружении ощетинившихся винтовками и автоматами солдат, под аккомпанемент яростного собачьего лая, под крики погонял: «А ну, не отставать! Прибавить шагу! Из колонны не выходить! Отстающие – подтянись!»…
Около меня молодой конвоир с овчаркой. Собака все время пытается вырваться из его сильных рук, злобно рычит, показывая оскал своих страшных зубов. Соседство не из приятных. Малейшая неосмотрительность конвоира, и пес мог наброситься на любого из нас.
Идем по восемь человек в ряд в облаках пыли по захудалым провинциальным улицам, вероятно по окраине города, среди небольших деревянных домиков, необшитых, с узорчатыми наличниками на окнах, массивными деревянными воротами. По обе стороны улицы, прижавшись к заборам, выглядывая из занавешенных окон, провожали нас любопытные глаза женщин и детей, одетых бедно и неряшливо. Мужчин видно мало, можно предполагать – мобилизованы. Нас разглядывают с нескрываемым интересом. Еще бы – под конвоем ведут не каких-нибудь воришек или грабителей, а представителей буржуазного мира, врагов советского строя, с которыми власть расправляется беспощадно.
Киров, один из старейших городов России, широким веером расположился на левом берегу реки Вятки. До 1780 года город назывался Хлынов, о чем в художественной литературе упоминается у Салтыкова-Щедрина, Островского, Горького. Более позднее имя города – Вятка. С 1934 года город стал называться Кировым.
С незапамятных времен город славился кустарным производством. Кружевной промысел, изготовление плетеной мебели, детских игрушек, музыкальных инструментов (балалайки, гитары, баяны) – вот далеко не полный перечень того, что с большим искусством мастерили вятские умельцы и отправляли по городам России.
Была за городом и другая невеселая слава. С дореволюционных времен немалый процент населения составляли заключенные с малыми сроками, отбывавшие наказание на месте. Большинство же, осужденное на десять лет и более, вынужденное работать в лесу или на шахтах, на положении пересыльных задерживалось здесь на разные сроки в ожидании этапа. На лесные разработки отправляли также в Архангельскую область, в каменноугольные копи Воркуты и ещё дальше за Урал, в северные районы Сибири.
Кировская область, одна из крупнейших в европейской части Советского Союза, занимает площадь в 120 тысяч квадратных километров, почти равную теперешней Чехословакии. Её основное богатство – необозримые леса, занимающие половину всей территории. Есть полезные ископаемые: железная руда, фосфориты, торф, сланец. Основное население составляют русские, татары, коми, удмурты, мари. С тридцатых годов, когда началось раскулачивание и в стране были введены исправительно-трудовые лагеря, область заняла одно из первых мест по количеству политических заключенных, которые, в основном, работали на лесозаготовках.
А мы все идем и идем, шаркая ногами и поднимая тучи пыли. Наконец показались окруженные высокой каменной оградой корпуса старинной тюрьмы… Облупившиеся стены скрывают в своих глубинах зарешетчатые окна. От времени потемнела давно не крашенная проржавевшая крыша. Поверх ограды в несколько рядов натянута колючая проволока. Сторожевые посты находятся на деревянных вышках с прикрепленными наверху прожекторами. В поле зрения охраны внутритюремная территория, корпуса и наружные стены с бровкой запретной зоны, опоясанной проволочными заграждениями.
Началась изнурительная, продолжавшаяся несколько часов проверка по спискам с обязательным обыском, распределение по группам и назначения в камеры.
Привели мыться в полухолодную баню, предупредив, что горячей воды не будет, дров нет, топить нечем. Это сообщение не особенно взволновало. Холодная вода устраивала, так как было жарко и хотелось освежиться. Но разве могли мы предполагать, моясь под холодным душем, что под таким же душем нам придется мыться и осенью, и зимой.
Какой-то парадокс. За полгода моего пребывания в Кировской тюрьме постоянно ощущалась нехватка топлива. Из-за этого задерживалось приготовление пищи, не хватало кипятку, не брали в стирку белье, а между тем вокруг города сплошные леса до горизонта.
Внутреннее устройство Кировской тюрьмы во многом напоминало старую часть тюрьмы на Батарейной улице в Таллине. Толстые стены старинной кладки покрыты плесенью. Сводчатые грязные потолки. Пол выложен каменными плитами. В коридорах полумрак. Из-за отсутствия вентиляции постоянно держится запах сырости, тюремной пищи, общих туалетов с умывальниками. Все это говорило о том, что нас поместили в дореформенную тюрьму, построенную, вероятно, в ХY111 или начале Х1Х века.
Нашу группу в количестве 164 человека поместили в камеру размером около 75 квадратных метров. По обеим сторонам внутренних стен сплошные двухъярусные нары. У двери, с правой стороны, стоит большая деревянная параша с крышкой. Слева – бочка с питьевой водой. Два запыленных, давно не мытых окна, заделанных мощными решетками, едва пропускают свет. Середина камеры пуста, нет ни столов, ни сидений. Есть приходится, сидя на нарах. Постельные принадлежности отсутствуют, пальто и плащи заменяют и матрацы, и одеяла. У кого нет ни того, ни другого, спят на голых нарах, ничем не прикрываясь.
Как обычно мест на нарах всем не хватило и около тридцати человек, имеющих пальто, разместились под нарами на цементном полу. Все имеющие верхнюю одежду по очереди, в течение одной недели, становились поднарниками.
Каждому были выданы глиняная миска и деревянная ложка. Многим хотелось ложку сохранить как память вернуться с ней домой. «Мечты, мечты, где ваша сладость?..» Из тех, кто был со мной в камере Кировской тюрьмы, почти никто назад не вернулся. И я не смог сохранить тюремную реликвию.
Питание здесь было значительно хуже, чем в Таллинской тюрьме. Полусырой, с примесью ячменя и картофеля, хлеб в количестве 400 г выдавали утром вместе с кофе. В обед обычно была миска супа, сваренного на костях, с крупой. Иногда кислые щи, часто уха из тюльки или соленой кеты. Рыба, как правило, отсутствовала, попадались лишь рыбьи кости. Кашу мы видели только вечером и преимущественно овсянку.
Первое время, пока были запасы в организме, не испытывали приступов голода. Но чем дальше, тем ощутимее голод давал себя знать. С каждым днем люди в камере худели все больше и больше, лица теряли округлость, заострялись скулы, показывались ключицы и ребра. Даже такой грузный мужчина, как Александр Мяги, которого нарвитяне помнят как самого толстого человека в городе, стал худым, на тонких ногах, вечно голодным и ищущим, чего бы поесть. У него с собой было несколько пар хорошего нижнего белья, и он соглашался продать смену белья за пайку хлеба или порцию каши.
Суп, который мы называли баландой, и каша никогда – ни в тюрьме, ни в лагере – не могли насытить изголодавшихся заключенных, для которых хлеб оставался основным питанием, наибольшей ценностью. На хлеб в заключении приобретается все, что угодно, начиная с табака и кончая одеждой. Котировка хлеба на тюремной бирже всегда высокая, устойчивая, твердая. По-разному поступали заключенные, получившие утром хлебную пайку. Наиболее стойкие, а их были единицы, аккуратно делили хлеб на три равные части, с таким расчетом, чтобы каждые 130 г употребить утром с кофе, в обед с супом, а вечером с кашей. Большинство съедало весь хлеб сразу же. Некоторые ели по маленькому кусочку в течение часа или больше, не оставляя ни крошки для супа и каши. Так поступал и я. Разве могли мы допустить хранение хоть самых минимальных запасов при постоянном чувстве голода.
Неотвязная мечта как следует насытиться вызывала у голодных людей стремление к разговорам о еде.
Вспоминаю такой случай, связанный с едой и произошедший в Кировской тюрьме. Незадолго до ужина меня вызвали к следователю. Не без основания я начал беспокоиться, что останусь без каши. Раздающий кашу надзиратель не раз «по забывчивости» оставлял вызываемых на допрос без ужина. Чтобы этого не произошло я, уходя из камеры, захватил свою миску, которую положил на столик дежурного надзирателя, попросив его при раздаче каши не забыть обо мне. Надзиратель, принимая миску, проворчал:
– Ну, ты и предусмотрительный! Такой не пропадет! Ладно, не забуду…
Возвращался поздно, когда все уже отужинали. При виде оставленной у двери камеры миски, полной овсяной каши с чуть подгоревшей корочкой со дна бака, в котором каша варилась, я испытывал неописуемую радость, сравнимую разве что с детским восторгом от подаренной давно желаемой игрушки. Это был действительно ценный подарок. Даже при всем моем голодном состоянии всю миску я не осилил и оставил часть на утро. И на следующий день пайки хлеба, разрезанной на три части, вместе с остатками каши хватило на весь день.
Продолжение в следующем номере.
Один из бараков лагпункта Сосновка-2, приспособленный для ночлега современных путешественников по бывшему Вятлагу. Фото сделано участниками экспедиции на внедорожниках в июне 2019 года.
Продолжение следует
Прочитать книгу в Интернете можно по адресу:
http://istina.russian-albion.com/ru/chto-est-istina–003-dekabr-2005-g/istoriya-4
The post Глазами журналиста и актера first appeared on gazeta.ee.