Нежданный зов аристократизма (Размышления на полях фильма «Аббатство Даунтон» и сериала «Война и мир»)
Русская Idea: В эпоху, когда информационное пространство переполнено разговорами об искусственном интеллекте, который избавит человека от необходимости трудиться и приведет к благоденствию общества потребления, хочется всё же не поддаваться так активно навязываемой тенденции примитивизации. Какие площадки и инструменты могут быть у интеллектуального класса для сохранения высокой культуры, носителем которой в традиционном обществе являлась аристократия, — высокой культуры как в том числе «островка» порядка в мире варварства и хаоса? Наш постоянный автор и член общественной редакции сайта Аркадий Минаков уже рассуждал на эти темы в нашумевшем материале «Король голый: очерк о современной системе образования в России». В публикуемой ниже статье Юрий Каграманов – также наш постоянный автор – продолжает рассказывать нашим читателям о британских консервативно-аристократических киноновинках (фильм «Аббатство Даунтон» и сериал «Война и мир») и предлагает рассматривать университеты, ориентирующиеся на классические образовательные образцы, как единственно возможную форму культивирования исчезающего, но еще не исчезнувшего окончательно аристократизма.
***
Как бы ауканье лесное
Иль эха чуткого ответ,
Порой доходит к нам былое.
Дойдёт ли к внукам? Да иль нет?
Константин Случевский
Его услышали даже американцы, традиционно гнушавшиеся европейскими аристократами и представлявшие их себе по большей части в карикатурном виде. О перемене взгляда свидетельствует необычайный успех таких экранизаций, как телесериал «Аббатство Даунтон» (2010 – 2015) с его полноэкранным продолжением (2019) и телесериал «Война и мир» (2016 – 2017). Вся эта продукция – английская, что не удивительно: Англия – родина либеральной демократии и зачинатель промышленного капитализма, а вместе с тем в ней до сих пор сохранились разного рода «уголки» феодализма; включая «красный угол» — монархию. Кому же ещё, как не англичанам, браться за тему аристократии!
Кинофильм «Аббатство Даунтон» сравнительно с сериалом ничего существенно нового не показал. Его появление обязано главным образом нетерпению миллионов фанов, жаждущих продолжения полюбившейся истории. Это примерно тот же круг зрителей, что оценил по достоинству другой хит – экранизацию «Войны и мира».
Люди устали от хамства – в этом, наверное, главная причина успеха названных фильмов. Хамство ведь – это не просто бытовая грубость, это склад души или, если угодно, без- душие. По Михаилу Салтыкову-Щедрину, хамство проистекает из уверенности, что земля представляет собою выморочное пространство, где можно плевать во все стороны («Господа ташкентцы»). Другой наш классик, Дмитрий Мережковский пророчил в знаменитой статье «Грядущий Хам»: не от пожара и не от наводнения погибнет в следующий раз мир, но от хамства.
Аристократизм, по крайней мере в идеале, несовместим с хамством. Вероятно, суть его можно передать старинным словом вежество, по смыслу соединяющим в себе образованность и учтивость. Нам показывают, как подстригают газоны вокруг аббатства Даунтон – наверное, так же их подстригали пресловутые триста лет. И всё это время шла обработка душ обитающих в замке – воспитание в них внешней сдержанности, вежливости, благообразия, участливости в жизни не только ближних, но и дальних. Своими манерами люди «верхнего яруса» заражали тех, кто трудился в «нижнем ярусе» замка, а в какой-то степени и всех живущих окрест. Обуздание инстинктов – работа веков; оно началось в среде привилегированных и распространялось по социальной лестнице вниз.
По нынешним временам должен вызывать зависть порядок в отношениях полов. Он был продиктован христианством, но аристократия привнесла в него красоту. Как привнесла она изящество в быт и манеры поведения. В этой среде утвердилась нормативная речь, охранять которую потом заступили филологи, вроде профессора Хиггинса («Пигмалион» с продолжением в виде мюзикла «Моя прекрасная леди»).
«Аббатство Даунтон» — добрый, местами благостный фильм (имею в виду кинофильм), раздающий всем сёстрам по серьгам, в своей благостности местами несколько приторный. Его финал избыточно оптимистичен: когда старая графиня Вайолет говорит «аббатство Даунтон будет всегда», она выдаёт желаемое за неизбежное; если, конечно, не иметь в виду камни этого великолепного здания.
Сухой лес ещё стоит некоторое время, но потом приходит и его час.
Опрометчиво замечание английского журнала «The Wrup» (18. 9. 2019), так оценившего успех «Аббатства»: «Аристократы выигрывают войну классов». Выигрывают они только на экране и только в глазах определённой, пусть даже неожиданно многочисленной, аудитории. Волны хамства – шкурничества, невежества, брутальности — распространяются не только вширь, но и ввысь, отчасти захватывая и привилегированные слои. В прежние времена всё «низкое» вмещал социальный «поддон»: описанные Чарльзом Диккенсом лондонские трущобы, где дети росли без призора и ухода, портовые кабачки, где разноплеменные матросы, накачавшись Жёлтым Джеком (ромом), дрались на ножах; Генри Филдинг и Даниэль Дефо жаловались тогда, что матросы – те же дикари, и язык их – одна грубая брань. Сегодня грубая брань «прилипла» к языку публики, которую в прежние времена называли «чистой»; сам профессор Хиггинс в наши дни, наверное, не стал бы пренебрегать базарными словечками, подучившись им у торговки Элизы Дулитл.
Успех «Войны и мира» объясняют не только высоким качеством сериала (режиссёр Том Харпер), но и тем, что аудитория «Аббатство Даунтон», заворожённая сериалом, была уже настроена на определённую волну и ждала «чего-то похожего». Многие ниточки связывают два фильма. Режиссёр и сценарист сериала «Аббатство Даунтон» (в кинофильме – только сценарист) Джулиан Феллоуз во время работы над сценарием перечитывал, по его словам, роман Льва Толстого. В творческих коллективах двух фильмов замечены одни и те же лица. В частности, актёры: Лили Джеймс, блеснув в роли леди Роуз, «переселилась», в московский дом Ростовых, где она сыграла Наташу, Таппенс Мидлтон, сыгравшей Элен Безухову, в новом «Аббатстве» пришлось довольствоваться ролью служанки (правда, с перспективой стать леди), Кейт Филлипс, сыгравшая «маленькую княгиню» Болконскую, наоборот, в новом «Аббатстве» возвысилась до уровня королевской дочери, Том Бёрк, сыгравший Долохова, мелькал в новом «Аббатстве» где-то на заднем плане. Рецензент журнала «New Yorker» даже назвал «Войну и мир» «Аббатством Даунтон» с выездом в Россию».
У нас сериал по роману Толстого был принят с прохладцей, что отчасти объясняется ревностью, отчасти напряжёнными отношениями с Англией в политическом регистре. Но какими бы они ни были, надо держаться убеждения, что «хорошее от всякого хорошо». Из всех экранизаций романа, которые я видел, а я видел их, кажется, все, начиная с американской 1956 года, эта – самая близкая к тексту. Фильм снят с любовью к роману, что вызвало у ещё одного американского критика ироническое замечание: похоже, англичане любят Россию, как родную. Впечатление верное, если только уточнить: н е к о т о р ы е англичане любят т у Россию, как родную.
Большинство образов удачно воплощены на экране; особенно это относится к Пьеру Безухову, старому князю Болконскому и Марье Болконской. О последней стоит сказать отдельно. Княжна Марья – один из самых обаятельных женских образов в русской литературе, а её роман с Николаем Ростовым не менее волнующ, чем все три романа Наташи Ростовой, вместе взятые. Трудность её воплощения на экране в том, что она некрасива (что несколько раз повторяет Толстой). Как же мог бравый гусар красавец Николай влюбиться и сохранять влюблённость, можно сказать сильнее — почитание её в браке? Известна ведь мужская слабость: любят красивых (примечательно, что в фильме Сергея Бондарчука Марья исчезает с экрана сразу после смерти отца и никакого её романа с Николаем здесь нет). Я бы назвал это казусом Меджнуна из классической поэмы Гянджеви Низами «Лейли и Меджнун»: у Лейли заурядная внешность и надо быть Меджнуном, чтобы увидеть её красоту. Но ведь не может быть Меджнуном целая аудитория!
Режиссёр решил задачу, удачно подобрав исполнительницу на роль Марьи. Ирландская актриса Джесси Бакли моментами выглядит почти дурнушкой, но моментами её окружает аура мягкой красоты; но главное – актриса прекрасно справилась с ролью. Впервые на экране княжна перешла из круга второстепенных персонажей в круг главных действующих лиц.
Конечно, близость сериала к тексту романа не исключает того, что многое в нём не может быть переведено на язык экрана. Как, например, состояние влюблённости у князя Андрея, описанное у Толстого в следующих словах: «Главное о чём ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределённым, бывшим в нём, и чем-то узким и телесным, чем был он сам и даже была она (Наташа)». Как это можно показать? Никак. Или вот ключевой момент в романе Николая с Марьей – в Воронеже, в церкви, где Николай «подсмотрел» за молившейся и не замечавшей его Марьей и увидел в её лице такую внутреннюю красоту, что ему даже «стало страшно». Тоже никак не покажешь.
И как всё это далеко от современной жизни! Рецензент английского журнала «Mail online» (в № от 30. 8. 2017) пишет, что картины жизни русской аристократии в «Войне и мире» заставили сегодняшних сверхбогачей выглядеть мусором, так, будто они живут в Брэдфорде с открытыми туалетами». Не знаю, что это за место такое, Брэдфорд, неладное, должно быть, место. Вроде того, что показано в английском фильме «Зверь» (2018), из жизни современного маленького городка, где толчея в пабах нередко переходит в пьяные потасовки, на улице мужчины пристают к женщинам, а ночами маньяк-киллер бродит в поисках жертв. Между прочим, в главной роли здесь та же Джесси Бакли, а для меня она так срослась с Марьей Болконской, что, увидев её, я в первую минуту мысленно запричитал: «Бедная княжна, куда Вы попали! Как Вас сюда занесло?»
Многие нити связывают русскую аристократию с английской исторически. Если брать время действия «Войны и мира» (1805 – 1820), то в эти годы даже захолустное дворянство у нас зачитывалось романами английских писателей, в особенности Сэмюэля Ричардсона (вспомним пушкинскую Татьяну: «Она влюблялася в обманы // И Ричардсона, и Руссо»), воспитывавшего в своих читателях чувствительность и, в частности и главным образом, деликатность в отношениях полов. Но наиболее совершенный автопортрет европейской аристократии вышел из-под пера именно русского, а не английского писателя. Разумеется, «Война и мир» — не только автопортрет аристократии, это панорама русского мира (а Исаак Бабель заметил, что если бы мир мог рассказывать о себе сам, он делал бы это так именно, как делал это Толстой).
Конечно, русская аристократия, став частью европейской, оставалась всё-таки русской. Трудно представить какого-нибудь лорда, который захотел бы пойти по стопам Пьера Безухова, нашедшего «учителя жизни» в лице простого солдата Платона Каратаева (как о нём говорится в романе, «олицетворения всего русского, доброго и круглого»). Ещё труднее представить леди, способную разделить желание княжны-рюриковны Марьи Болконской сделаться Божьей странницей, для чего ею уже была припасена соответствующая экипировка, от чёрного головного платка до лаптей и дорожной котомки (от этого шага её удержало лишь нежелание огорчать отца и любовь к осиротевшему племяннику).
Слегка перефразирую Иосифа Бродского: зачем нужен был XX век, если был XIX? Ну, а XXI-й нужен, наверное, или для того, чтобы поправить, где можно, XX-й, или довести историю до трагического конца.
Время действия «Войны и мира» нельзя назвать золотым (как нельзя назвать таковым никакое другое время), примесь неблагородных металлов не позволяет так поступить, но доля золота в нём такая, какой ни в каком другом времени в истории России не было. Даже американский критик, посмотрев британский сериал, пишет: «Побывав в России 1805 года, нам уже очень не хочется оттуда возвращаться»[1]. Недаром Толстой выбрал именно эту эпоху, как наиболее благодарную для отображения (первоначально он, как известно, собирался начать роман с восстания декабристов). Она заполнена войнами, но в войнах есть возвышающий душу трагизм, и потом в тех войнах ещё была красота (и ещё можно было позволить себе сказать, как сказал герой 1812-го года гусарский генерал Яков Кульнев: «За что люблю Русь: всегда мы где-нибудь воюем»). А итогом их было возвышение России до положения самой сильной в мире державы – под аккомпанемент великолепного гимна Осипа Козловского «Гром победы, раздавайся». Александр Благословенный, «Агамемнон среди царей», сделался фактическим гегемоном континентальной Европы, и не только благодаря силе русской армии, но и благодаря духовной силе Священного союза, инициатором и фактическим главою которого он был. А если он и вправду примерял, подобно княжне Марье, лапти странника и в один прекрасный день превратился в «старца Фёдора Кузьмича» (что пока не доказано, но почти наверное было – к этому склоняется большинство исследователей), то этот эпизод – изумруд в цепочке событий русской истории.
В плане внутренней жизни это была эпоха относительного равновесия, какого ни раньше, ни позже достичь не удавалось. С какой стороны ни посмотри, это было акме русской истории. И аристократия, вообще дворянство в лучшей своей части достойно справлялась с ролью национальной элиты.
Невесёлая картина складывается сегодня, через двести лет: по всем основным показателям Россия стала второстепенной державой. Только усилия «левшей» из военно-промышленного комплекса пока ещё позволяют нашему государству «держать грудь колесом».
Но эпоха «Войны и мира» стала также временем зарождения нашей мягкой силы, как её теперь называют. Иван Ильин писал, что духовную силу России в первом приближении олицетворяют персонажи нашей классической литературы: Пётр Гринёв и Татьяна Ларина, Лиза Калитина и Максим Максимыч, Пьер Безухов и Алёша Карамазов (все, заметим, родившиеся в дворянской среде) и многие другие. И эта мягкая сила, как мы могли убедиться, ещё покоряет англичан, и не только их. Так же, как мягкая сила, исходящая от Шекспира и Диккенса, покоряет нас. Есть, скажем так, соединённая мягкая сила Большой Европы, от Сан-Франциско до Владивостока (via Атлантический океан), христианской по своим истокам Европы, которую угрожают разрушить (и методически разрушают) народы южных цивилизаций. В союзе с нашим внутренним хамством.
Есть ли будущее у э т о й (замечательной своей мягкой силой) Европы? И есть ли будущее у аристократизма?
В Соединённых Штатах, считающих себя твердыней демократии, можно встретить понимание того, что пора отказаться от традиционного предубеждения американцев против аристократии и аристократизма. Так, бывший президент Йельского университета Энтони Кронмэн пишет: «Очень важно сохранить несколько островков, проникнутых аристократическим духом, как ради них самих, из-за редкости и красоты того, что они защищают, так и для блага всей демократической культуры»[2]. Такими островками, по мнению Кронмэна, должны стать университеты, по крайней мере, некоторые из них, и упор в учебных программах сделать на гуманитарные науки, в последние годы оттесняемые на задний план; ибо только гуманитарные науки способны воспитать вкус к аристократизму.
Неплохая как будто идея, только в нынешних условиях, как говорится, no bankable, ибо слишком далека от реальности. Как раз университеты и в первую очередь университеты привилегированной когда-то Плющёвой лиги (Йель в их числе) стали очагами хамства, распространившегося по стране со времён культурной революции 1960-х годов. Сейчас там задают тон наследники хунвейбинов, среди которых, кстати, становится всё больше разноцветных особей, свысока относящихся к белым, как к «неполноценной» расе.
Ещё один американец, историк и публицист Оливье де Милль в книге «Будущая аристократия»[3] тоже считает, что Америка нуждается в достойной аристократии, на замену нынешней плутократии, которая довела страну до состояния хаоса. И он тоже считает, что новая аристократия станет таковою благодаря соответствующему высокой задаче образованию, но, в отличие от предыдущего автора, не возлагает надежды на университеты, откуда, по его словам, выживают нормальных профессоров, места которых занимают пропагандисты и агитаторы глобализма и неолиберализма в различных его вывертах. Выход из положения де Милль видит в распространении домашнего образования (это вообще модный сейчас в Соединённых Штатах тренд) и в последующем, по достижении определённого возраста, самообразования. В помощь желающим пойти по этому пути де Милль составил список «ста великих книг», которые следует прочесть – начиная от «Илиады» Гомера и кончая «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына; где-то в середине там, конечно, есть и «Война и мир» Толстого.
Что касается домашнего образования, то оно останется недоступным для многих способных детей, так как зависит от уровня подготовки родителей или же от их достатка, позволяющего приглашать на дом учителей по своему вкусу. Совет прочесть «сто великих книг» — дельный, но, во-первых, в мире книг лоцман, как известно, не бывает лишним, а во-вторых, те, кто последует совету, образуют, скажем так, россыпь духовных аристократов, но не среду и вряд ли окажут сколько-нибудь существенное влияние на общественную жизнь.
Заметим: оба американских автора, глядя в будущее, главной задачей считают формирование личности человека. Не лишённой хотя бы некоторых аристократических черт.
Но как показывает история, примеры аристократизма могут показывать не только «вершки», но и «корешки». «Дворянское» благородство могло обнаружиться у мужика, не имевшего сколько-нибудь близких контактов с теми, у кого «грамоты на благородство» имелись с рождения. Николай Бердяев (сын киевского генерал-губернатора и внук графини де Шуазёль) писал, что есть аристократизм унаследованный, а есть тот, что даётся «в порядке благодати»; поэтому аристократические черты можно наблюдать и у простолюдина. «Я, — писал Бердяев, — знал чернорабочих, которые были более аристократами, чем многие дворяне».[4]
Всё же образование – самый верный путь к возобновлению хотя бы некоторых элементов аристократической традиции (в каком-то ином контексте, который невозможно сегодня представить). Весь вопрос – в его составе, в его качестве. Но чтобы говорить об этом, надо пытаться услышать «Клии страшный глас»: каким она назовёт следующий эон, через который должно пройти человечество?
Мережковский писал: «противостоять грядущему Хаму может только Христос».
Сторонники теории циклов (Арнольд Тойнби, Питирим Сорокин – называю только самых именитых) согласны в том, что европейскую цивилизацию в самом недалёком будущем ждёт аскетический эон, который должен прийти на смену нынешнему, развращённо-чувственному. Похоже, что так оно и будет. В России уже сейчас раздаются голоса о неизбежности какой-то разновидности пуританства. Хотя пуританство – это западное явление, у нас его не было.
Если, например, в Англии возобладают нео-пуритане, они, наверное, снова сожгут «Глобус» (шекспировский театр, не так давно восстановленный), а в аббатстве Даунтон совлекут со стены в гостиной портрет казнённого Карла I в ненавистных пуританам кружевах. Но может быть и так, что Даунтон снова станет католическим аббатством: в этом случае портрет Карла I останется висеть там, где он висит, но прежних веселий в замке уже не будет. Такой оборот дел кажется сегодня невероятным, но ещё вчера показалось бы невероятным, чтобы мечети в Англии могли потеснить англиканские и католические храмы. Грозный ангел Джабраил, который, спускаясь на землю, чёрными крылами своими заслоняет небо (так по мусульманским представлениям), ложится тенью на всю Большую Европу, обещая ей порядки, более суровые, чем те, какие может установить пуританство.
Но аскетический эон, говорят нам сторонники теории циклов, будет переходным. Питерим Сорокин пишет: «Лучи заходящего солнца всё ещё освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает и в сгущающейся тьме становится всё труднее ясно различать и надёжно ориентироваться в обманчивых сумерках. На нас и на будущие поколения начинает опускаться ночь этого переходного периода со своими кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За ней, однако, занимается заря новой великой….идеалистической культуры, встретить которую придётся уже, вероятно, людям будущего»[5]. Если, придётся оговориться, не прервётся само существование человечества. Идеалистической Сорокин называет культуру, устанавливающую некоторое, хотя бы относительное и подвижное равновесие между потусторонними и посюсторонними устремлениями. Миновав период «очистительной» аскетики, общество вновь станет восприимчивым к благородно-чувственной культуре минувших веков, ко всему, «что на земле сложилось стройно» (Алексей Толстой). Это будет подобие Ренессанса: Ars commovendi (волнующее, переворачивающее души, провоцирующее на великие дела искусство) прошлого поучаствует в лепке душ новых поколений, которые будут читать «Войну и мир» и другие великие книги. Если «Илиаду» читают спустя три тысячи лет после того, как она была записана, можно надеяться, что и «Войну и мир» будут читать через три тысячи лет. И подобно Одиссею, наполнят тени минувшего живой кровью, чтобы они вошли в живую жизнь.
И может быть, вместе с великими книгами дойдут до потомков и некоторые кино- и телепроизведения, в их числе – экранизации великих книг. В этих книгах есть глубина, недоступная для экранизаций, но у последних есть преимущество наглядности. Представим, как интересно было бы увидеть воочию героев «Илиады»: как они выглядели на самом деле, как говорили, ходили, жестикулировали.
Классическая культура, которую в сгущённом, «выстоенным» в замках виде представляет аристократизм, заключает в себе, наряду с преходящим, нечто вечное, сообразное человеку, каким он создан Богом; что, наверное, не может не воздействовать на воображение даже далёких потомков. Это воспитание художественного вкуса, стремление к красоте, поскольку она возможна в жизни, в быту; забота о «качестве» человеческих душ (впрочем, и тел тоже); культ дома, родного гнезда, живое ощущение преемственности поколений; домашняя оседлость – в сочетании с духовной безбрежностью; органическое принятие иерархического порядка, бытийственного и общественного, — в сочетании с демократическим чувством и соответствующим ему в определённых измерениях общественным устройством.
Если сейчас существует, как мы видели, «запрос» на аристократизм, то, наверное, он сохранится и в отдалённом будущем.
Полный вариант статьи будет опубликован в февральском номере журнала «Дружба народов».
[1] Michigandaily.com/arts/epio-war-and-peace-sight-behold
[2] Kronman A. The Assault on American Excellens. New York. 2019, р. 17.
[3] De Mille O. The Coming Aristocracy. Boston. 2009.
[4] Бердяев Н.А. Философия неравенства. «Хранитель». М. 2006, стр. 154.
[5] Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. «Астрель». М. 2006, стр. 790. В оригинале книга вышла на английском языке в Нью Йорке в 1957 году.
______
Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:
Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)
Реквизиты банковской карты:
— счет 40817810540012455516
— БИК 044525225
Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com
Яндекс-кошелек — 410015350990956