Тромплей по-детройтски

Оптической иллюзией назвал советскую ноту от 7 августа 1946 года посол Франции в Анкаре. Озарение снизошло на М.Мограса [Maugras] только 17 августа. Магия этого числа заворожила публику, и в затуманенных глазах смотрящего отражалась лишь статья 29 Конвенции Монтрё. «Мистификация от восьмого августа» - писал Мограс своему министру в Париж – «призвана сокрыть реальность». Соответствующая статья Конвенции выдвигает определенные требования к Высокой Договаривающейся Стороне, возжелавшей отретушировать основной текст, а Советский Союз манкировал большей частью этих требований, из-за чего его запрос на изменение одного или нескольких постановлений международного договора мог быть признан несостоятельным, если бы юридическое сообщество взялось за эту задачу. Недостаточно заслать ноту в стиле Гомера Симпсона, который зашвырнул налоговую декларацию в окно ФНС [IRS] за 15 секунд до крайнего срока подачи, и считать, что дело в шляпе. Но международные сутяжники не отреагировали на попрание процедуры, словно находились в гипнозе. «Восьмое августа жи».



Французское измерение «кризиса турецких проливов» крохотное, но добавляет пару штришков. Франция отсутствовала в Ялте и Потсдаме, но была участником Конвенции Монтрё. Официальным языком Конвенции был французский, ратификационные грамоты хранились в Париже, а статья 28, например, требовала запрос о денонсации направлять французскому правительству. Большая Тройка в Потсдаме запустила процесс консультаций трех держав и Турции по вопросу планируемых изменений в режиме использования Проливов, который достиг кульминации 8 августа 1946. Французский МИД не держал руку на пульсе событий, поэтому советская нота застала Ке д'Орсе врасплох: 13 августа МИД Франции получил две разъяснительные телеграммы из своих представительств в Москве и Лондоне в ответ на свой запрос, что там вообще обсуждали в Ялте и Потсдаме применительно к Проливам [DD, 247]. Англичане и американцы также попытались ввести их в курс дела и дали аккуратный анализ [250].


О французской реакции можно почитать немного в их сборниках внешнеполитических документах. Специфика этих Documents Diplomatique состоит в том, что в один том, посвященный половине года, архивисты запихнули депеши со всего мира. Турция, Кочинкитай, Аллемагне – всё рядом, всё под рукой. Естественно, что при таком глобалистском подходе выбрасываются якобы лишние, проходные и малозначительные письма, что и произошло. DD – это худородный близнец американской FRUS. Американцы берут валом и рассекречивают целину для бесплатного общественного ковыряния [на данный момент до 1980, затронув Афганистан]. Французы снобистски выклевывают по зернышку, в открытый доступ сборники не выкладывают, требуют за них деньги, а на ГугльБукс прячут часть страниц. Отечественный «Фонд Молотова» стоит особняком: шикарно сделанная «Дипломатия Победы» на agk.mid.ru обрубается на 31 декабря 1945 года; в поисковых фильтрах можно отыскать остаточные плевела вплоть до 1948 года, но они результатов не кажут; логично, ведь Победа уже закончилась к тем годам.

В свете вышесказанного все французские комментарии можно свести к трем телеграммам. Вот пятого августа посол Мограс пишет из Анкары, что еще рано радоваться и считать второй пятилетний цикл Конвенции Монтрё успешно завершенным. «Осталось продержаться пару дней» [215]. «Волна территориальных претензий Советского Союза к Турции ослабла. Радио и газеты перестали развлекать публику новостями об этих притязаниях. Это изменение в советском поведении совпало по времени с ростом интереса США к восточному Средиземноморью. Прослеживается какая-то корреляция между двумя явлениями. За последние несколько недель, насколько я могу судить, советская пропаганда нападает только на турецкое правительство. Если верить ей, то фашистский дух турецкого режима поддерживается лишь усилиями конкретных двух тысяч семей в стране, а всё остальное население находится в заложниках у этой узкой родственной камарильи»… «Под напором советского воздействия происходит эволюция внутренней турецкой политики. В этой стране правила одна партия, здесь была однопартийная система, пресса находится под контролем правительства, полиция наделена полномочиями на произвольные действия. Но недавно, в июле, прошли первые многопартийные выборы» [215-217].


Советская нота от 7 августа никем особенно не скрывалась. Срочные репосты множились по посольствам и министерствам, но мировая пресса всё равно сумела тормознуть. Одиннадцатого августа, как пишет французский дипломат, газеты в западных странах вышли с заметками, в которых на автомате радостно отмечалась пройденная веха, приветствуя грядущее наступление нового, третьего, пятилетнего цикла Конвенции Монтрё. «Секрет ноты 8 августа сохранился так хорошо, что 11 августа пресса праздновала продление [пророгацию] Монтрё еще на пять лет» [251]. Советская нота была опубликована 13 августа в Анкаре и Москве [FRUS, 835].


Семнадцатого августа посол Мограс отправил свой неофициальный перевод советской ноты министру Бидо с дополнительными комментариями. Послу удалось перекинуться парой слов с советским поверенным в делах. Тот сообщил, что получил ноту только вечером 7 числа и сильно волновался из-за того, что у него оставалось слишком мало времени до истечения крайнего срока, отведенного Конвенцией. Мограс считает, что СССР решил отправить эту ноту в самый последний момент. Советский поверенный в делах искал турецкого министра Саку [тот сохранил свой пост после июльских выборов] тогда же, чтобы вручить ему ноту незамедлительно, но тот обедал с другими министрами и президентом, поэтому встреча тогда не состоялась [249]. Моргас поделился своими наблюдениями, написав, что никто в Анкаре не ожидал, что Советы запустят процедуру по пересмотру Конвенции. Не из-за того, что это какое-то чрезвычайное или из ряда вон выходящее коленце или что у СССР кишка тонка, а только лишь из-за того, что в противном случае Советский Союз признал бы международный характер будущих переговоров, тогда как СССР желал сохранить по-интимному двусторонний, или региональный, формат. «Правильно будет не верить советскому требованию о пересмотре. Trompe-l'œil, или, как сказал мне мой английский коллега, мистификация даты 8 августа с самого начала была призвана сокрыть от нас реальность».


«Но теперь ясно, что это совсем не ревизия Конвенции Монтрё, которую для виду подразумевали Советы. Ни по существу, ни по форме нота не имеет ничего общего с пятилетним пересмотром, предусмотренным в статье 29. С другой стороны, это полностью соответствует комментариям Виноградова от 23 ноября [телеграмма не включена в сборник]. Мы имеем дело с нечто новым и другим: речь идет скорее о денонсации, чем о внесении правок в Конвенцию. [250] … Речь идет не только о проходе через Проливы, речь идет о независимости Турции. СССР и его сателлиты не смогут навязать другим сторонам свои видения по реформе Документа, потому что они не смогут получить единогласное решение или большинство в три четверти голосов. Но если конференция пройдет в отсутствии Японии или с включением в состав приглашенных США, и если это высокое собрание пройдет как следствие советской ноты от 8 августа, то существует ли риск того, что сам по себе сомнительный состав и источник созыва приведет к новым непристойным вольностям, теперь уже со статьей 29?». «При самом благоприятном раскладе что они получили бы взамен? Какие-то незначительные поблажки в режиме навигации? Но чего бы им стоили эти изменения, какова была ценность всего режима, если бы контроль по-прежнему находился не в их руках?».


В конце своей телеграммы посол отмечает, что парламентский раскол внутри Турции успешно преодолен, так как Фуат Кёпрюлю́ [Köprülü Fuad], член и со-основатель новоиспеченной Демократической партии Турции безоговорочно встал на сторону правительства. «Кормить крокодила из рук мы не будем» - говорили тогда все турецкие политики. [Какие были планы Советского Союза на новорожденную многопартийность в Турции и лично на Кёпрюлю́ мне неизвестно, но июльская предвыборная суета могла породить в легко ранимых советских дипломатических сердцах надежду на то, что в Турции наконец-то проклюнулся свой собственный Кавам. Шестого августа президент Инёню поручил сформировать кабинет министров военному и бывшему министру МВД Р.Пекеру. Реджеп был известным противником двухпартийной системы и любой оппозиции. Реакционной держимордой, завинчивающей гайки с рукою на телеграмм-рубильнике, он был, как бы подметили советские политологи. Первая рабочая неделя у нового премьер-министра выдалась авральной – советские дипломаты нагрузили его нарядами прям со второй рабочей смены].


Третья внушающая интерес телеграмма была составлена советником французского посольства в Москве 17 августа. Пьер Шарпентьер [Pierre Charpentier] встречался с заммининдела Деканозовым и возмущался тем, что Францию пытаются оттеснить от процесса реформирования Монтрёсской Конвенции. Деканозов ошарашил дипломата мрачным некрологом, заявив, что Конвенция Монтрё мертва [En effet la convention de Montreux etait morte][247]. Хранительница Проливов, Турция, нас предала во время войны, добавил он. У Конвенции уже не было причин быть, а ее обязательства более не существовали. Конвенция – это продукт Лиги Нации, организации, уже почившей в бозе. После этой надгробной речи слово взял Шарпентьер: «Весь мир соглашается сейчас на то, чтобы изменить режим Проливов, но это согласие опирается на всеобщее понимание, что этот режим всё еще управляется Конвенцией. СССР сам признал факт главенства текста Конвенции, когда проявил незаурядное внимание к датам, выдержал нужный срок и отправил свою ноту турецкому правительству за день до ревизионного трехмесячного периода, которым завершается пятилетний цикл. Франция не присутствовала в Потсдаме, но она подписала Монтрёсскую Конвенцию. Франция желает участвовать в работе конференции. Прямые консультации каждой из трех Держав с Турцией были первым шагом [premier mesure] на пути к ревизии и они не подменяют собой прописанную процедуру». Комментарий Деканозова был уклончив. Он повторил, что более нет необходимости цепляться за окаменевшие буквы Конвенции Монтрё, чей дух уже покинул нас. Отношение Трех Держав к этому отслужившему свое документу сложилось еще во время Потсдамской конференции, поэтому нам остается только ждать реакции Ангорского правительства. В целом Деканозов оказал Шарпеньеру теплый прием [247]. … На этой строчке французскому источнику машем рукой. Byeeeee!


Пришло время непростых вопросов. Каким требованиям Конвенции нота СССР от 7 августа 1946 не отвечала, если считать, что ее авторы искренне желали добиться принятия её как официального запроса на внесение изменений в текст международного договора? Монтрёсская Конвенция вступила в силу 9 ноября 1936 года. Статья 29 предусматривает возможность пересмотра конвенции в конце каждого 5-летнего срока, но только при условии, что такой запрос с обоснованием (перечислением причин) отправлен всем Высоким подписавшим сторонам за 3 месяца до окончания 5-летнего срока. Восьмое августа – это как раз 3 месяца до окончания 5-летнего срока. Требование по времени – ставим галочку (CHECK!). Перечисление причин для изменения текста – CHECK! СССР не отправил копии другим участникам конвенции. Две копии получили только Великобритания (check) и США (не являлись участником). Из девяти участников только двое получили требуемое уведомление. Даже японскому императору весточку не отправили, а ведь ему как никогда было так одиноко. Первый фол. Для того, чтобы быть признанным действительным, запрос на ревизию должен быть поддержан еще одним или двумя участниками (в зависимости от реформируемой статьи). В нашем случае речь шла о двоих. Такой поддержкой СССР не заручился – второй фол. В своей ноте СССР не ссылается на статью 29. Такого требования в самой статье нет, но как-то входящий документ обозначить-то надо, в связи с чем он, почему его прислали, что с ним делать. Советский Союз сделал ставку на красноречивую дату и службу «одного окна». Адресат принялся работать с входящим документом, не сообразив сразу, что ему сунули неправильно заполненный формуляр, который, по-хорошему, следовало сразу выдать обратно с отказом, а не переписываться два месяца. Что же касается языка документа, то, опять же, в Конвенции нет жесткой привязки к французскому языку, но можно отметить то, что французское посольство переводило советскую ноту на официальный язык Конвенции (то есть, оригинал не был написан на французском языке), а вот свои ноты-ответы Турция озаглавляла как «Detroits de la Mer Noire» [860], так как составляла их как раз на романтическом языке самых энергичных нацистских коллаборантов времен Второй мировой войны.


Отчет о визите французского советника Шарпентьера к Деканозову дошел до посла США в Турции, поэтому с отголосками той беседы можно ознакомиться в FRUS, 856. Франция вручила ноту Советскому Союзу. Деканозов прочитал ноту и сказал, что он не может понять французскую точку зрения. «Чего вы хотите этим сказать?» Шарпентьер сказал, что все участники Конвенции должны согласиться с изменениями. Деканозов: «Конвенция Монтрё утратила свою силу, так как Турция нарушила ее. И сейчас вопрос стоит не о том, как бы нам модифицировать несуществующий Договор, а об установлении нового режима. Отправляя свою ноту Турции, СССР основывался скорее на Потсдамском соглашении, а не на положениях Монтрёсской Конвенции».



Мысль, высказанная Деканозовым, позволяет понять, что никакого запроса на пересмотр Монтрёсской конвенции от Советского Союза никогда не поступало. СССР, в своих в меру нуарных помыслах, желал аброгации (денонсация еще 10 лет была невозможной), но стеснялся в этом признаться западным партнерам и мировому сообществу [rebus sic stantibus – это как квантунско-курильский наркотик, отпускает очень долго], поэтому пошел на уловку сокрытия одного действия другим, где одна из пост-потсдамских нот вдруг стала ходить, крякать и выглядеть как нота монтрёсская. В случае «удачи» всегда можно завалить будущую конференцию, сославшись на выявленные нарушения в процедуре подготовки. «Провал» и Потсдамская инерция же сулили перспективы превращения Черного моря в море внутреннее. Все эти выше упомянутые юридические прорехи в советской обманке западные и турецкие дипломаты разглядели в сентябре-октябре 1946, но прямо в лицо об этом не высказались, позволив симулякру завязнуть в трех турецких нотах-ответах, третья их которых было ну прямо очень скрупулезной, объемной и вообще трудночитаемой.



Советские юристы-международники, несомненно, не один пуд соли съели на крючкотворстве и интерпретации договоров, поэтому вряд ли можно допустить, что они проглядели те требования Конвенции. Легче представить себе акт сознательного нигилизма и фривольное заигрывание с процедурными вопросами. Схожее недоверие к закостеневшей бюрократической процедуре со стороны наших дипломатов можно отыскать в новейшей истории. Двадцать шестого октября 2018 года заместитель министра иностранных дел РФ Рябков С.А. великолепным литературным языком рассказывал журналистам о том, что РСМД разваливался прям на их глазах, но бездушные ооновские бюрократы уперлись в букву:



«Тем прискорбнее, что наши усилия на международных площадках по формированию широкой коалиции стран, совместно выступающих за спасение Договора, пока не приобрели достаточного числа сторонников. В частности, наша попытка вынести на рассмотрение в Первом комитете Генассамблеи ООН проект резолюции в защиту ДРСМД не получила должной поддержки. Вызывает крайнее недоумение, что некоторые страны, на словах выступающие за Договор, под надуманным процедурным предлогом отказались от содержательного обсуждения российского документа, сфокусированного на конструктивном призыве к сохранению и строгому соблюдению ДРСМД. …

В ходе многолетних дискуссий США упорно отказывались сообщать нам о тех эпизодах испытательной деятельности, которые, как мы понимаем, вызвали вопросы у Вашингтона. Продолжали ссылаться на обширный временной период в несколько лет, в течение которого якобы испытывалась «неправильная», по их мнению, ракета. В какой-то момент нам вообще было предложено обозначить сроки всех испытаний ракет подобного класса за этот многолетний период для того, чтобы американская сторона выбрала из них даты «сомнительных» пусков. Разумеется, отвели столь интрузивный заход».



В своем брифинге заместитель министра не упоминает то, что согласно Плану и расписанию Первого комитета ГА ООН [DISEC] на остаток 2018 года [принят 5 сентября] крайний срок подачи проектов резолюций был указан как 18 октября. Трамп-бей высказался про ДРСМД 20 октября, пообещав денонсировать его с американской стороны очень и очень скоро. Российская делегация подала свой проект спасения ДРСМД (A/73/L.70) 26 октября с опозданием в 8 дней. Представитель Финляндии объяснил нам, что наш проект не мог быть принят из-за процедурных правил. Мы настаивали. Прошло голосование по вопросу, согласен ли Первый комитет принять российский проект, не смотря на опоздание. Результаты голосования оказались отрицательными. Мы ответили, что тогда мы, возможно, пойдем в Совет Безопасности ООН, но это никак не снимает ответственность с тех членов-государств, что проявили трусость [cowardice] сегодня. Абсолютно надуманный процедурный предлог! Правильно Белоусов их трусами обозвал!! Так как западные дипломаты еще смеяться принялись после нашего выступления, то пришлось наводить порядок с помощью председателя. Но вода камень точит. Проект под названием «Preservation of and compliance with the Intermediate-Range Nuclear Forces Treaty» [Сохранение и выполнение РСМД] позднее сменил название на «General and complete disarmament, item 101» [Общее и полное разоружение, 101]. Мы заручились поддержкой нового спонсора – Никарагуа – и успешно протолкнули свой проект в активную фазу работы Первого комитета 14 декабря. Двадцать первого декабря голосование по существу самого проекта дало отрицательный результат. Но тут, как говорится, главное участие, а не победа. В итоге мы будем иметь следующие факты: ДРСМД денонсирован Штатами, а не РФ; РФ предприняла весь возможный шаг по сохранению Договора, обратившись в Первый комитет ГА ООН, но там бюрократы нам совали палки в колеса, так что чудо что вообще живыми оттуда выбрались. Только факты, никаких оптических иллюзий.

Fin.




Источник:
Documents diplomatiques français: 1946. (1er juillet - 31 décembre)
FRUS, 1946, VII.

http://www.un.org/en/ga/first/73/pdf/crp1-programme2018.pdf
Обсуждение 26 октября:
https://www.un.org/press/en/2018/gadis3611.doc.htm
https://undocs.org/A/73/L.70
https://www.un.org/press/en/2018/ga12116.doc.htm