Достать чернил и не заплакать
Юрий Кобрин. «…В молчанье и в звучанье!» Переизбранное стихов, эссе, интервью, рецензий. – Вильнюс: Благотворительный фонд поощрения русской культуры в Литве писателя Константина Воробьёва, 2022. – 504 с.
В это издание кроме новых стихотворений Юрия Кобрина, известного русского поэта, живущего в Литве, вошли произведения из двенадцати книг, выпущенных в Вильнюсе и Москве, а также рецензии и интервью. «…В молчанье и в звучанье!» даёт если не полное, то весьма обширное представление о творчестве автора, о котором Кирилл Ковальджи написал: «Юрий прочертил масштабную траекторию своей жизни от Южно-Сахалинска через Москву до Вильнюса. И не только географически: сын большой литературы, он щедро отдавал и отдаёт свои творческие силы переводу поэзии – он главный полпред нашей литературы в Литве и главный проводник в мир литовских муз для нас».
Действительно, поэзия Юрия Кобрина опирается на мировую классическую литературу. Так, в разделе новой книги «…Как тот глухонемой» Юрий Кобрин в своей особой, не лишённой иронии манере переосмысливает само понятие «поэт, творец». Немало его строк посвящено классикам литературы или обращено к ним. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Толстой, Чехов, Бунин, Блок, Волошин, Ахматова, Цветаева, Ходасевич, Булгаков, Вознесенский, Бродский, Евтушенко – это неполный список писателей, не просто упомянутых в стихотворениях Юрия Кобрина, а, кажется, незримо присутствующих в каждой его строфе, в каждой строке. Завершает книгу раздел «Уроки Тарковского», здесь читатель найдёт эссе Кобрина о встречах с мэтром, давшим ему пропуск в большую литературу. Поэт прекрасно знает не только цену словам, но и ту цену, которую платят талантливые люди за свой дар. Об этом глубоко и предельно точно – в стихотворении «Русская поэзия», посвящённом Андрею Битову. Оно начинается так:
Что такое русская поэзия?Это каждый день ступать по лезвию,
властвовать собой и знать безумие, айсберг расплавлять в жерле Везувия!
А ещё – высокое смирение и гордыни дерзкое сомнение,
противленье Богу, с сердцем битва,а в конце раскаянье, молитва.
Читаешь – и всплывают в памяти стихотворения, образы, звуки, составляющие грандиозную глыбу под названием «русская поэзия». Приходит на ум Есенин с его «Быть поэтом – это значит то же, / Если правды жизни не нарушить, / Рубцевать себя по нежной коже, / Кровью чувств ласкать чужие души…» Вспоминается почему-то – возможно, из-за характерного звукового строя – «Аве, Оза» Вознесенского. Слышатся отголоски «Определения поэзии» Пастернака («Это – круто налившийся свист, / Это – щёлканье сдавленных льдинок. / Это – ночь, леденящая лист, / Это – двух соловьёв поединок») и пушкинское «Везувий зев открыл…».
Кроме невероятного, тесного слияния с литературным наследием разных эпох, для мироощущения Юрия Кобрина характерна поразительная, пронзительная черта, заметная во многих его стихотворениях, – осознание себя (как человека, как поэта) не венцом творения, а элементарной частицей мира, такой же, как другие:
Ты – пылинка у Бога на скатерти,
жизнь ни смахнуть, ни стереть…
Чем же ты лучше отца и матери,
чтобы не умереть?
И даже на вопрос Александра Радашкевича для интервью «Эмигрантской лире» о том, какую эпитафию он мог бы представить на гипотетической собственной могиле, поэт ответил: «Один из многих». Он не претендует на исключительность и абсолютную гениальность («Неудачных стихов написал я немало, / зачастую судьба к пораженьям вела. / Но учился, сжав рот, начинать всё сначала /на том месте, где и лебеда не росла») и признаётся, что «к пораженьям готов…». Это очень честная и открытая позиция, поэтому Юрию Кобрину безоговорочно веришь.
«…В молчанье и в звучанье!» открывается разделом, в котором помещены тексты о творчестве Кобрина. Здесь и рецензии, и фрагменты монографий, и стихи. Приведён, в частности, отрывок из фундаментальной монографии «Жанровые, стилистические и профетические особенности русской поэзии середины XX – начала XXI века. Организация современного поэтического процесса»: «Стихи позднего Кобрина обнажены, как исповедь человека, которому нечего терять. Он называет вещи своими именами. Белое – белым, а чёрное – чёрным» (Евгений Степанов).
Камерность и интимность интонации ярко проявлены и в лирических стихотворениях:
Полпятого. Бронхит. Москва.
И в половину лёгкого
летит литовская листва
метелью жёлтой лёгкою.
Вторую половину смог
забил бензинным выхлопом.
…я б разлюбить тебя не смог
и пред последним выдохом…
Интересны у Юрия Кобрина максимы, которые он определяет как форму мышления «в таких обстоятельствах, когда созерцательное взаимодействие с миром невозможно, и тогда – мгновенная реакция на жизнь». В них – всё та же неразрывная связь с мировой литературой, всё та же неоспоримая честность с собой:
Достать чернил и не заплакать,
компьютер выключить затем…
Мы умираем не от страха:
от сбоя нравственных систем.
(«Из цитат»)
А вот – максима «Не эмигрант»:
На той земле, которой больше нет,
моей до боли, чтоб не говорили нам,
отвергнув ложь, хулу её, навет,
жив, и никуда не эмигрировал.
Одна из самых острых в поэтике Юрия Кобрина тем – тема Родины. Поэт, переводчик, человек, он не может оставаться равнодушным ко всему, что происходит с миром, культурой, языком. И потому, наверное, его строки о Родине пронизаны неподдельной горечью, а сама эта тема сопутствует ему всегда, ходит по следам, словно тень:
Когда изменила
любимая, бросьте
высчитывать сердцем плюсы свои;
случившееся объясните просто:
луна, притяженье, прилив, отлив.
Когда она изменила дорогу,
то, значит, не к вам и по ней она шла.
А это ведь не измена Родине,
и вы к изменившей не ведайте зла…
(«Не измена»)
Но, несмотря на все трагические и драматические эпизоды, произошедшие и продолжающие происходить с нашей многострадальной планетой, способен выжить здесь человек – и не только выжить, но и укрепиться. Подтверждение этому – стихотворение Юрия Кобрина «Закалка», в котором сконцентрированы колоссальные стойкость и воля к жизни:
Я терпел поражения,
но не сдавался.
Потому в общем счёте
не проиграл…
Если молотом били,
пружинил. Ковался,
превращался, без ржавчины,
в чистый металл.
Алиса Соколова