«Только слава Богу и живы». Зачем жители умирающего села в Прикамье восстанавливают разрушенную церковь?

Антонида Курганова проснулась, как обычно, в шесть часов утра: хоть она и на пенсии, забот по хозяйству хватает. Первым делом пошла в конюшню: подоила корову, задала ей и быку свежей травы, варёной картошки и нарезанных яблок — поросятам. Потом вывела животных на пастбище и вернулась в дом, чтобы нажарить хариуса для семьи. Накануне сын принёс хороший улов с Малого Телёса — родниковой речки, ледяная вода которой ломит ноги даже в самое тёплое лето. Управившись с рыбой, Тоня наказала младшей дочери до обеда вымыть полы, а сама отправилась в магазин взять ключи от церкви. Сегодня вторник, а это значит, пришла её очередь читать молитвы в церкви села Воскресенского.

Материал «Только слава Богу и живы». Зачем жители умирающего села в Прикамье восстанавливают разрушенную церковь? впервые был опубликован на Звезда.

Воскресенское — небольшое село в 170 километрах от Перми, которое раньше было центром Воскресенского сельского поселения. В 2018 году село присоединили к Судинскому сельскому поселению Уинского района, и оно стало рядовым населённым пунктом Уинского муниципального округа.

В селе всего три улицы: Центральная, Нижняя и Верхняя. Живёт здесь чуть меньше двухсот человек, в основном люди старше сорока и пенсионеры. Антонида говорит, что раньше за целый день не пройти было деревню, а сейчас многие дома стоят пустые: «За Чайным озером была ещё улица, но она выгорела при сильном пожаре».

Магазин, в который она направляется, в Воскресенском один и находится в самом центре. Тоня подрабатывает там продавцом, но сегодня не её смена. Лавка принадлежит супругам Шаньгиным: Владимир и Екатерина держат четыре таких магазинчика в районе.

У входной двери висит доска с объявлениями о продаже мяса и суточных цыплят, о потерянных вещах и предстоящем концерте в Доме культуры. Внутри, на прилавке рядом с деревянными счётами и потёртым калькулятором, стоит небольшой ящик. На ящике написано: «Для благотворительных взносов на восстановление церкви Воскресения Христова». Ключи от церкви хранятся в углу на гвоздике.

Покупатели, расплатившись, не торопятся уходить: узнают последние новости, обсуждают, у кого какая нынче уродилась картошка — Антонида вчера накопала 25 вёдер и только два из них мелкой. «А больше, кроме церкви да магазина, общаться и негде: кафе и ресторанов в Воскресенском нет», — говорит она.

Напротив магазина площадка для сельских мероприятий: несколько рядов длинных скамеек, небольшая сцена и туалет. Деньги на материалы выделило министерство культуры, а делали площадку своими силами: бывший глава Воскресенского, а теперь учитель физкультуры и технологии Виктор Козлов, будучи на посту, сам писал проект. Вот так жизнь деревенских и крутится вокруг церкви и магазина — «то праздники, то поминки».

Трёхпрестольная и девятикупольная церковь стоит на въезде в посёлок и видна издалека; если подняться на колокольню, всё село будет как на ладони. Храм построили в 1913 году из красного кирпича на месте старой церкви, вместо цемента использовали известь, разведённую куриными яйцами. Тогда в Воскресенском проживало больше тысячи человек, а приход насчитывал более трёх тысяч: на службы съезжались со всей округи.

С приходом советской власти храм закрыли, колокола сбросили, а иконы уничтожили. Здание сначала использовали как колхозное зернохранилище, а потом как гараж для ремонта техники. Чтобы загонять внутрь трактора и комбайны, входной проём главного входа расширили, но удалось это с трудом: «яичная» кладка оказалась очень крепкой.

После распада СССР колхоз преобразовали в акционерное общество, которое потом ещё несколько раз сменило название и форму. И, по словам Тони, «как-то тихонько, тихонько фермы не стало», техника почти не использовалась, но продолжала храниться в церкви:

— Сейчас это ООО «Воскресенское», их там девять акционеров. Что-то там крутили-вертели, только богаче всё равно не стали, все у нас одинаково живут.

Восстанавливать храм было решено на общем собрании села в 2012 году. Инициатором выступили супруги Шаньгины — те, которые владеют магазином. Первым делом договорились вытащить технику и станки, отмыть мазут и копоть, а потом перекрыть крышу, чтобы здание перестало разрушаться.

Объявление о субботнике вывесили на магазине. Тоня говорит, что пришло почти всё село: кто с вёдрами, кто с лопатами. Больше года скребли пол и стены — мусор вывозили на свалку телегами.

— Решили, что Шаньгины будут главные, будут всем управлять, создали попечительский совет из пяти человек. И стали ходить, прибирать и из чёрных гаражей сделали такую конфетку, — вспоминает Тоня. — Когда у нас самая первая служба была, дак со всего села принесли свои паласы чистенькие, аккуратненькие и мы всё полностью в храме ими застелили. Нам тогда казалось это шибко красивым.

Сейчас пол в первом приделе выложен добротной плиткой, его отделили от общего помещения временной стеной, чтобы легче было отапливать. Зимой Владимир Шаньгин оплачивает работу кочегара, и в церкви всегда тепло. Пару лет назад освятили новые колокола, а в том году открыли трапезную.

Престольные праздники в Воскресенском празднуют с размахом: местные поварихи в больших казанах варят уху, на столах «деревенская стряпня» — пироги и шаньги. Первые сто грамм бесплатно, сколько бы народа ни было.

— И именно за праздник, по русскому обычаю: в нашей деревне мало сейчас пьют, — от магазина до церкви Антонида идёт десять минут неспешным шагом по свежему асфальту, который положили только летом.

Кроме асфальта, починили мост через речку; его, как и дорогу, сделали по программе «Инициативное бюджетирование»: из 280 тысяч 30 надо было собрать с населения, «зато люди относятся как к своему».

Через дорогу от церкви находится школа, она занимает несколько зданий: одно — бывшее двухклассное приходское училище, второе — квартира учителя с тёплым переходом и туалетом (они строилось вместе со старой церковью, сейчас это памятники регионального значения).

— Как думали в то время про учителя-то, а? — вздыхает физрук Виктор Козлов. Спортзал, где он ведёт уроки, разместили в здании бывшей волостной управы.

Раньше в Воскресенском было по два класса в параллели, а сейчас около 30 учеников во всей школе, на всех девять учителей, которые преподают несколько предметов сразу. В садике из местных пара человек, остальные «на подвозе»: детей привозят на автобусе из соседних деревень.

Три года назад детский сад и школу хотели закрыть, но жители «встали в штыки — до прокурора доходили и до телевидения». Отстояли. В этом году школу всё-таки расформировали и присоединили к Суде, должность директора упразднили, вместо него, со слов Виктора, назначили управляющего. Но сельчанам дали понять: «Ещё год, и всё равно закроем».

«Тем более нам надо за церковь держаться», — считает учитель. Ему особенно приятно, что туда ходят подростки: «Тася, Олег, Петя, Варвара... После каждого праздника бегут и делают уборку. Устали, не устали после уроков — идут».

Прошлой зимой из Архангельска «выписали» звонаря Петровского — настоящую легенду своего дела, — чтобы он обучил ребят звонарному делу. Они ходили в церковь все зимние каникулы, даже из других деревень приезжали учиться.

«Я тоже ходил, но бросил: туговат стал на ухо», — признаётся Виктор и добавляет: «Когда первый колокол пронёсся над Воскресенским, как радостно стало на душе!»

Даже татары Шакировы, оба мусульмане, пришли смотреть, как звонят колокола.

Предприниматели Шаньгины, которые за «Единую Россию»

До новых колоколов прошли долгий путь: их церкви «подарил» бизнесмен из Перми Игорь Пастухов. Они с Владимиром Шаньгиным из одной деревни — Грибанова, — а в школе учились в Воскресенском, жили в интернате.

— Сколько раз я к Пастухову ездил, прежде чем он денег дал! — Владимир сидит в беседке во дворе своего дома и пьёт кофе. Они с женой Катей только что вернулись из Перми: кроме сельских магазинов супруги владеют коммерческой недвижимостью, которую сдают в аренду. — Пастухов мне говорил: «Володя, ты посмотри, сколько писем у меня, от больных детей до пенсионеров». Мы без его помощи уже стены оштукатурили, начали плитку укладывать, на отопление деньги лежали. Он посмотрел на это и только тогда согласился.

Пермский бизнесмен вложил в церковь уже больше восьми миллионов, есть и другие меценаты — «Воскресенское богато на землячество». В этом году в планах поменять центральные двери и выложить плиткой пол во втором приделе. Плитка нужна благородная, уточняет Катя, не какая-нибудь:

— Вся эта церковная утварь настолько дорога! Подсвечник, к примеру, если для дома, будет стоить тысячу, если для церкви — все десять. Позолота, медь натуральная.

Катя почти не участвует в беседе, только иногда вставляет пару слов. Хотя это она собрала вокруг себя и церкви сельчан. Владимир не сразу пришёл к вере, поначалу супруги даже ссорились из-за неё. Он говорит, что не понимал, как можно по несколько часов стоять на службе, считал это «сектантством». Говорил жене: ты иди, — а сам ждал в машине. Но потом «как-то втянулся», теперь почти каждый год пишет заявку на конкурс социокультурных грантов от компании «ЛУКОЙЛ»:

— Нефтяники качают на нашей территории нефть, вместо налога направляют деньги в область. Мы пишем подробную смету, отдаём в район; если её утверждают, «ЛУКОЙЛ» переводит деньги. Всё на конкурсной основе с другими деревнями: пишешь, насколько значимо, сколько привлекли своих средств.

«ЛУКОЙЛ» стал регулярно финансировать восстановление церкви, но не все жители были этим довольны. Дело в том, объясняет предприниматель, что в рамках соглашения компания не может дать деньги на школу или больницу, конкурс рассчитан только на негосударственные инициативные группы, а это понимали не все. Некоторые говорили в открытую: села нет, какая церковь. А потом перестали: привыкли, а кто-то и вовсе стал ходить в храм.

Директор акционерного общества Анатолий Резухин, чья техника хранилась в церкви, сначала не хотел её убирать, «противился», но народ настоял. Когда надо было новые колокола перетащить, не отказал: пригнал трактор.

— Но в церковь всё равно не ходит. Когда-то он был против, и мы не стали звать. Сейчас мы свою гордыню перед ним показываем, а он — перед нами, — рассуждает Шаньгин. — Может, мы бы позвали, а он бы пришёл.

Перед каждым праздником в Доме культуры заседает попечительский совет, Владимир там председатель. Он распределяет обязанности: если кто повара, те готовят (говорят, сколько им надо гречки, сколько рыбы), кто по спорту — отвечает за спортивные мероприятия (заказывают медали, грамоты, кубки), кто не может помочь деньгами — косит площадку, кто держит корову — забирает траву. Владимир считает, что с восстановлением церкви село изменилось: люди сплотились, стали добрее друг к другу: «Раньше всё тащили, от ведра до вил, а теперь двери закрывают на палку».

— Вот с коврами тоже, — продолжает мысль мужа Катя, — они лежали без дела, загнулись даже от сырости. Впереди праздник большой, а они грязные. Мы подогнали трактор, загрузили их, развезли по деревне, без разбора выкинули перед окнами. Все звонят, спрашивают: а чё делать-то? Так стирать! Никто не отказал!

Есть жители, которые скидываются на церковь, но сами туда никогда не ходят. Например, почтальон Нина Панина или мусульманка Аля Шакирова. Они это объясняют просто: «Все скидываются, и мы тоже». Деревня — структура сложная, говорит Владимир, выделение одного человека здесь вызывает негатив и воспринимается как чванство: «Телевидение раз шесть приезжало — телеканал „Рифей“ из Перми, конечно, от „ЛУКОЙЛа“. Всегда снимают меня, я говорю: снимите других людей! Вон, тётю Тоню сняли, показали по второму каналу — какая она была радостная!»

Шаньгины утверждают, что по документам церковь никому не принадлежит. Району брать здание на баланс невыгодно: нужно платить имущественный налог, — РПЦ их приход неинтересен: слишком маленький, всего сто с небольшим человек. Отец Алексей приезжает в Воскресенское по своей инициативе и денег от Москвы за это не получает. Бывает в Воскресенском редко: у него ещё шесть приходов и все в разных деревнях.

— Нас в РПЦ не ждут, и мы туда не рвёмся, — говорит Владимир. — Такое положение дел всех устраивает.

Он приводит в пример церковь в Суде, где приходится за каждую свечечку отчитываться: «сколько наценка, сколько продал». В Воскресенском такого нет: пришли дети из школы — им бесплатно дали свечи, и всё: «Мы не отчитываемся ни перед кем. Захотел — подарил икону, не надо выкручиваться, списывать её».

По словам бизнесмена, приход не приносит прибыли: излишек уходит на покупку новых свечей и ладана, но и этих денег часто не хватает: «У нас службы два раза в месяц. В городе каждые выходные, потом отпевание, крещение, венчания, а у нас какие венчания, какие крещения?»

Но благодаря церкви Воскресенское «стало на слуху у района», и теперь «легче выбить деньги» на тот же асфальт или мост:

— Бывает, непривлекательная деревня, ничего там не делается, жители в общественной жизни не участвуют. Зачем в них вкладывать? Они не хотят ничего! А наши люди держатся за церковь, чтобы продлить жизнь деревни, хотя мы все понимаем, что она умирает, к чему всё идёт.

Скоро опять выборы, и Катя надеется, что в село проведут газ, ведь церковь надо чем-то отапливать:

— Так и живём от выборов до выборов обещаниями, но главное ведь, дают.

Владимир сильно сомневается, что газ дадут, но на всякий случай кивает:

— Поэтому мы всегда за «ЛУКОЙЛ», всегда за «Единую Россию»!

Депутат Фефилов, который фермер

Представляет интересы округа в районе: в Воскресенском уже пять лет как нет главы, село теперь относится к Судинскому поселению. Отстаивать свои потребности сельчанам становится всё труднее. «Мы, можно сказать, обезглавлены», — говорит Михаил.

После ликвидации администрации за любой бумажкой жителям Воскресенского надо ехать в район. Чтобы вызвать «скорую», надо звонить в Уинское — там машину застать трудно: она разъезжает по всему району. Пока доедет до села, пройдёт несколько часов, человек уже помрёт.

— Сейчас до чего дошло: не могут выкосить траву у Дома культуры, потому что ставка закреплена в Уинском, — вздыхает депутат. — Это же смешно! Сидят, ждут, когда к ним из Уинского приедет человек и выкосит траву во дворе.

«Дорогу почистить, рожениц отвезти в роддом, покойников — на кладбище», — это всё его заботы. В последний раз ему предлагали выдвигаться от партии, но он не захотел, говорит, что «лучше бы землёй занимался, чем политикой».

Одно время Фефилов просился «возглавить ферму», которая осталась от колхоза, но акционеры не дали: «Хоть земли и пустуют, но у них есть хозяин». Михаил приходится братом Екатерине Шаньгиной, у которой магазин; в 90-е они на пару с её мужем Владимиром пытались делать совместный бизнес:

— Были и перекупами картофеля и мяса, где только ни бывали. Потом сами давай это выращивать. На сегодняшний день у меня только теплицы: выращиваем овощную и цветочную рассаду.

Теплицы с рассадой находятся за домом Фефиловых. Жена Михаила, Наталья, сама ведёт бухучёт их небольшого предприятия, но «не всё до ко конца понимает» и поэтому получает штрафы. В сезон в теплицах подрабатывают многие деревенские, для них это большое подспорье, ведь больше никто в селе не занимается фермерством.

Рядом с Воскресенским базируется один из крупнейших в России агрокомплексов — соперничать с ним частному хозяйству очень трудно. Михаил говорит, что даже корову держать теперь невыгодно: в советское время в селе было три табуна по тридцать коров — сейчас всего десять коров.

Во время субботников в церкви Михаил обычно работает на своём тракторе. Сын Фефеловых, Олег, служит пономарём у алтаря, помогает отцу Алексею. Наталья ходит в храм убираться и поёт на клиросе, «если больше некому». Сначала она просто слушала, как пела матушка во время богослужения, а потом начала подпевать.

Антонида, чья очередь читать молитвы

Одна из немногих, кто корову держит и продавать не собирается. В сентябре корова должна отелиться:

— У меня дома всегда сметана, молоко, творог. Я не понимаю, как это без коровы жить.

Советское время женщина вспоминают с грустью: тогда население села было под полторы тысячи, в большом двухэтажном Доме культуры было не протолкнуться:

— Столько молодёжи приходило — встать некуда, а сейчас никого нет. Ни-ко-го.

В селе работали большая библиотека, больница и родильное отделение; здания до сих пор остались, но стоят заброшенные. Большинство жителей трудились в колхозе «Победа». Кроме полей при нём была своя ферма: телятник и свинарник.

— Ой, чё тут было! — Антонида взмахивает руками и даже немного приседает, пытаясь показать размах; сама она работала в колхозной бухгалтерии. — Заправка, столовая, склады — работа кипела!

Колхозные земли разделили на равные паи и раздали жителям. После распада колхоза кто-то оформил землю на себя, кто-то за ненадобностью продал перекупщикам.

— Нам паи раздали, когда мы ещё в колхозе работали, колхоз их обрабатывал, а нам давал зерно. Сейчас мы их не можем обработать: столько солярки уйдёт! Сено теперь никому не нужно, коров не держать. И продать не можем: никто не возьмёт.

Больницу и родильный дом в Воскресенском ликвидировали, а на первом этаже Дома культуры разместили фельдшерский пункт, но недавно фельдшер вышла в отпуск и больше не вернулась. «Теперь непонятно, будет он вообще существовать или нет», — пожимает плечами Тоня. До недавнего времени работало отделение «Сбербанка», но сотрудник уволился, а больше желающих нет: зарплата слишком маленькая.

Получается, что в Воскресенском, кроме магазина, можно устроиться в садик, школу, на почту или в Дом культуры, летом — в теплицу к местным «частникам» Наталье и Михаилу Фефеловым. А больше работы в Воскресенском нет, поэтому молодёжь уезжает: кто в город, кто на вахту.

У Антониды с мужем пятеро детей, в том числе приёмные, но она их не делит:

— Они у меня все свои: если конфетку, то на пять частей, если ремень, то на всех. Все выучились, последняя — Таисия — в девятый класс пошла. Вот отучится — тоже уедет.

Тоне не нравится, что в стране «порядка нету». У неё один сын — ветврач, работает в соседнем посёлке, другой уехал в Пермь, но в Воскресенском у него пасека — у «Маруси Фефиловой на задах»:

— Он сказал: мама, я ни за что бы из деревни не уехал, если бы работа была. Зимой в городе живёт, говорит: каждый день пчёлы снятся! Земля у нас чернозём, ро́дит хорошо, в речке рыба, в лесу грибы. Чё бы не жить в деревне?

Антонида всегда была верующей. Говорит, что бабушка ей галстук запрещала повязывать — она вместо него носила крестик. Одноклассники смеялись, но бабушка отрезала: «Пусть смеются, потом ты будешь».

— И точно, так и случилось. Они повыкидывали свои партийные билеты, а я как была с Богом, так и осталась.

Когда церковь стали восстанавливать, Антониде, как бывшему бухгалтеру, предложили быть казначеем: собирать деньги «под ведомость», которая хранилась в магазине:

— Я честная, люди сказали: мы ей доверяем, возьмите её. Кто пятьсот принесёт, кто — тысячу. Шаньгины у нас предприниматели, они заняты очень, а мы люди попроще. Кто внёс деньги, получил благодарственные письма через газету и дипломы.

Почти сразу Тоня начала «читать»: четыре раза в неделю «намаливать» церковь велел отец Алексей, сказал: «Вы создали святое место, а оно не должно без молитвы существовать».

— У нас дни разделены: в субботу одна ходит, в воскресенье — другая, во вторник — я, а у которых вы ночевали, ихняя бабушка ходит в четверг. Если кто не может выйти в свой день, заменяем. У нас такого нет, если кто-то заболел и не может выйти. В то время, когда храм должен быть открыт, он всегда открыт.

***

У церковного порога разбит небольшой цветник: саженцы женщины принесли из своих палисадников. Внутри церкви прохладно и пахнет ладаном. На стенах в рамках «именные» иконы, их заказывали в Москве. Каждая семья, кто дали добро, скинулись и купили по одной за 50 000 рублей. Вот икона Николая Чудотворца — это Фефеловых, Георгия Победоносца — Шаньгиных, эта икона Курагиных, а эта — Козловых.

В углу зала расположен церковный магазинчик — небольшой прилавок со свечками и другой церковной мелочью:

— Мы заказываем товар через интернет: до коронавируса ездили в Пермь, но сейчас поставщик отказался. Обычно Екатерина командует; когда её нет, она мне говорит. Кассу не закрываем, но никогда никто копейки не тронет.

Антонида несколько раз повторяет, что люди в селе честные и живут дружно. Вот, Шаньгины, у которых магазин, одинокую пенсионерку поселили в дом, который достался Владимиру от матери.

— У Нины Ивановны родственников нет, а крыша течёт, — поясняет она. — У нас в беде не оставят: если праздники, все тут, если родился кто, все тут, если похороны, все тут. У нас даже алкашей нет: была одна семья — допились, умерли.

Антонида достаёт из-под прилавка церковный календарь, ищет сегодняшнее число — престольного праздника нет. Значит, будет читать обычную молитву. Берёт другую книгу, ищет в ней, что полагается читать по вторникам.

— Канон покаянный или Предтечу буду читать, — сообщает.

Тоня начинает, и молитва её эхом уходит во все стороны одновременно. Кроме нас в церковь сегодня пришла только одна женщина: стоит сухая погода и деревенские почти все на сенокосе. Она становится напротив Антониды, там, где обычно располагаются прихожане на службе, и каждый раз, когда это требуется, трижды крестится и повторяет: «Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй».

• Эта история — часть проекта «Храмоделы», над которым работала команда журналистов-фрилансеров из разных регионов России. Проект рассказывает о людях, которые тратят своё свободное время и деньги на восстановление разрушенных православных храмов. Одни, как жители села Воскресенское в Пермском крае, занимаются церковью у себя на малой родине. Другие, как москвичи, ездящие в Нюнегу в Архангельской области, выбрали объекты за сотни километров от дома. Для одних важна вера, другие ценят архитектуру, третьи любят экстрим и путешествия с друзьями. Но все они год за годом не оставляют своё занятие. Все истории можно прочитать здесь.