Российское государство и революция
Как ни странно это прозвучит, но бенефициарами возможного успеха массовых акций протеста 23 января могут стать обе тяжущиеся стороны.
1. Визуально-эффектная массовость протеста позволит оппозиции продемонстрировать свою силу и народную поддержку. Плюс личную популярность Навального, по поводу которой до сих пор существуют обоснованные сомнение. Политологи «дождя» растолкуют это как полное поражение режима.
2. Всё то же самое позволит властям получить… рост народной поддержки. Это очень прикольная штука в современной России. Когда публика, вроде бы властям не сочувствующая, видит массовые протесты, она начинает бояться хаоса, и начинает заново «любить власть».
Так было зимой 2011-2012 гг., когда остающиеся до сих пор рекордными антипутинские протесты (Болотная площадь) неожиданно для протестующих обернулись ростом поддержки Путина. Ну или этим летом — с Хабаровском и Белоруссией — падение рейтинга Путина вдруг прекратилось и рейтинг начал расти. Вновь падать он начал по мере угасания Хабаровска и Белоруссии.
Такие вот немного странно «сообщаются» друг с другом «сосуды» в России.
Объяснение, наверное, банальное — действительно гипертрофированная в современной России боязнь хаоса. Хаос — состояние, в котором уже неразличимы добро и зло, а потому исчезает и сочувствие добру и неприятие зла, и желание победы добра над злом. Мистический, чуть ли не генетический страх перед революцией.
Понятно, что это проистекает из опыта девяностых, и из книжек-фильмов, и из семейных историй, но дополнительной каплей тут оказывается и то обстоятельство, что всю «советскую историю» наши бывшие советские братья и сестры свесили на России, потому людям в ней кажется, что ужасы революций только про нас. Может, где стремление к переменам и революции ведут ко благу, но у нас-то точно получится какая-нибудь хрень типа ГУЛАГа или колбасы по талонам.
И даже мирная революция 1991-го года не спасает у нас репутацию перемен, ибо после нее был октябрь 1993-й года, Чечня и сериал «Бригада». То есть даже к бархатным революциям недоверие. Мол, они, может, и без крови и нищеты, но после них все равно — кровь и нищета по полной программе.
Вот такая вот диалектика получается.