Самый первый: портрет на саркофаге
Стоит только новорожденному оказаться перенесенным через порог родительской квартиры, а то и прямо в роддоме – счастливые родители спешат запечатлеть его на снимке. С городами – иначе: большинство из них появилось на свет за много-много столетий до появления фотографии. Да и художники в момент их закладки присутствовали на месте далеко не всегда.
The post Самый первый: портрет на саркофаге first appeared on gazeta.ee.
Дорогие друзья! С 23 сентября Нарва вновь становится Осенней столицей Эстонии. Надеемся, это время для нашего города и наших горожан будет вдохновляющим и благотворным.
А для читателей «Нарвской Газеты» сверх этого есть особый подарок: мы завели знакомство с очень интересным коллегой – Йосефом Кацем. Он не только журналист газеты «Столица», по которой, должно быть, известен многим, но и краевед и культуролог, автор нескольких книг об истории Таллинна. Кому уже довелось прочесть что-то из его публикаций, согласится с нами: Йосеф – и глубокий знаток истории, и прекрасный рассказчик.
– А можете вы погулять по просторам прошлого и вместе с нашими читателями, по истории нашего города? – спросили мы у коллеги. И такая тема у коллеги легко нашлась.
– Расскажу вам о «портретах» Нарвы. Это будет несколько эссе о том, как и почему изображали Нарву в ту или иную пору, – предложил нам Йосеф Кац.
Сегодня его первый рассказ из этого цикла.
Стоит только новорожденному оказаться перенесенным через порог родительской квартиры, а то и прямо в роддоме – счастливые родители спешат запечатлеть его на снимке. С городами – иначе: большинство из них появилось на свет за много-много столетий до появления фотографии. Да и художники в момент их закладки присутствовали на месте далеко не всегда.
Первым «портретом» – визуальным изображением, порой реалистичным, чаще – стилизованным, – исторические населенные пункты обзаводились, лишь достигнув возраста в несколько веков.
Изображения эти носили, зачастую, сугубо прикладной характер. Их создатели преследовали, прежде всего, не столько эстетические, сколько исторические цели: важнее было запечатлеть фон важного события.
«…Принесло судно ветром на пень да вынесло доску, а Немцы почали метатца в воду, и судно потонуло, и на завтра выволокли из воды Пунцу», – выводил на пергаменте московский дьяк в конце 1585 года.
Выводил, вероятно, не без удовлетворения. Тот, кого на Руси фамильярно называли «Пунцой», а в ливонских землях величали «Грозой московитов», был противником серьезным – гибель его не могла не радовать.
Уроженец Лангедока Понс д’Эскупери, позже взявший себе имя Понтуса де ла Гарди, был типичным «солдатом удачи» – командиром наемников-ландскнехтов, успевшим послужить и французскому, и датскому, и шведскому королю.
В Швеции фортуна была к нему наиболее благосклонна – помимо успехов на военном и дипломатическом поприще он смог добиться немалого и на личном фронте: супругой военачальника-кондотьера стала дочь самого монарха – пускай и внебрачная.
Быть довольным своим зятем Юхан III имел все основания: под командованием Понтуса шведам удалось добиться решающего перелома в войне с Иваном Грозным, отвоевав у русского самодержца практически все побережье Балтийского моря.
Ключевым событием кампании стало взятие Нарвы, захваченной после молниеносного штурма в августе 1581 горда. По обычаям своего времени город был разграблен – шведы не пощадили ни русского гарнизона, ни горожан.
Четыре года спустя город поставил в биографии Де ла Гарди финальную точку: лодка, на которой Понтус возвращался из очередного похода, перевернулась. Находившиеся на ее борту нашли смерть в водах Наровы.
По поводу гибели военачальника в Москве отслужили благодарственный молебен.
В Стокгольме распорядились похоронить верного слугу шведской короны у алтаря главной церкви Эстляндии.
Изготовить надгробие королевского тестя и губернатора заморских провинций Швеции было поручено знаменитому ревельскому мастеру, архитектору и камнерезу Аренту Пассеру.
Пассер подошел к заказу со всей ответственностью. Каменный саркофаг он решил украсить изображением города, сыгравшего в судьбе покойного, без преувеличения, знаковую роль.
На дворе вовсю стояла эпоха Возрождения: дуновение нового художественного стиля становилось все ощутимее и на далекой северной окраине Европы – и в самой Швеции, и в ее вновь обретенных землях.
Картина мира средневекового человека, не смущавшегося тем, что библейские персонажи одеты по последней моде бургундского двора, а Иерусалим выглядит, как Париж или Кельн, больше не удовлетворяла ни заказчика, ни зрителя.
Ренессанс требовал визуальной точности: важно было подчеркнуть, где именно разворачивалось событие, увековеченное художником или скульптором, и как выглядит в реальности место, где разворачивались изображенные творцом события.
Неизвестно, выезжал ли Пассер в Нарву или же пользоваться зарисовками, выполненными кем-то другим «на натуре». Но город, ставший для Де ла Гарди местом полководческого триумфа и бесславной, говоря откровенно, гибели, он изобразил топографически верно.
Можно, конечно, усомниться, была ли в действительности городская стена средневековой Нарвы настолько грозной и неприступной, как высечена она на саркофаге Понтуса, но две крепости по противоположным берегам Наровы «считываются» безошибочно.
Невозможно не узнать и главную башню Германовского замка, возвышающуюся над морем крыш домов нарвских бюргеров: безусловная доминанта городской панорамы изображена Пассером несколько утрировано, однако достоверно.
Подобной достоверности не отыскать в расположенных на рельефе чуть в стороне укреплениях Ивангорода, а уж тем более – двух стилизованных крепостях на заденем плане: изображениях взятых Понтусом Корелы и Орешка.
Сам ли покойный считал Нарву своим главным трофеем или же автор саркофага следовал воле непосредственного заказчика надгробного памятника, короля Юхана III – никаких свидетельств, к сожалению, не сохранилось.
Впрочем, возможно это не так уж и важно: какими бы соображениями не руководствовался Арент Пассер, он создал первый в истории нарвский «портрет» – старейшее изображение города.
Работа над пышным саркофагом, и по сей день стоящим в алтарной части таллиннской Домской церкви на Тоомпеа, растянулась на несколько лет и завершилась не ранее середины 1590-х.
Получается, что собственным «портретом» Нарва обзавелась вторым из городов нынешней Эстонии: Таллинн был увековечен на эпитафии павших в бою Черноголовых еще в 1561 году.
Более четырех столетий минуло с тех пор. Мир с тех изменились с той поры до неузнаваемости. А башня Германовского замка все так же высится над Наровой, как и в XVI веке.
Йосеф Кац
The post Самый первый: портрет на саркофаге first appeared on gazeta.ee.