Моя работа над историей русского начального летописания
Постепенно у меня формируется большая монографическая работа по истории русского начального летописания. Началось всё с обращения к частному сюжету - с попытки прояснить "новгородско-ладожскую" альтернативу в сказании о призвании варягов, результатом чего стал выход статьи
О соотношении «Новгородской» и «Ладожской» версий сказания о призвании варягов в начальном русском летописании // Вестник «Альянс-Архео». 2018. Вып. 24. С. 3-44
Относительно сказания о призвании варягов в науке идут две дискуссии. Одна из них (т.н. "варяжский вопрос" - вопрос о происхождении варягов и их роли в древнерусском политогенезе) широко известна и имеет не только научный, но и общественный резонанс. Вторая дискуссия известна преимущественно специалистам, но с научной точки зрения имеет, как минимум, не менее важное значение. Суть её в том, какая из двух представленных в начальном летописании версий города, в котором по приходе к словенам вокняжился Рюрик (Новгород или Ладога) является в летописном тексте первичной, а какая вторичной. И дело тут не столько в том, какой город можно было бы считать "первой столицей Руси" (хотя это привносит в дискуссию некоторый колорит, в частности, в виде регулярного "обмена любезностями" между исследователями двух названных городов), сколько в том, что "новгородско-ладожская" альтернатива является модельной для понимания всей истории начального летописания. Если концепция истории летописания академика А.А. Шахматова верна, то первичной в летописном тексте может быть исключительно новгородская версия. И, соответственно, если удастся доказать, что первична в летописном тексте ладожская версия, то это с неизбежностью будет означать, что вся схема истории начального летописания, предложенная А.А. Шахматовым, неверна. Вот почему "новгородско-ладожский" вопрос находится в самом гносеологическом пекле летописеведческих дискуссий. Все противники концепций Шахматова (С.А. Бугославский, Л. Мюллер, А.Г. Кузьмин, Т.Л. Вилкул и т.д.) сосредотачивали особе внимание на доказательствах первичности "ладожской" версии. В свою очередь, сторонники и последователи А.А. Шахматова (М.Д. Приселков, Д.С. Лихачев, М.Б. Свердлов, А.А. Гиппиус и т.д.) отстаивали первичность "новгородской" версии. Кто же прав в этом споре?
Рассмотрев историографию дискуссии и проведя новое текстологическое исследование проблемы, я пришёл к следующим выводам:
О соотношении «Новгородской» и «Ладожской» версий сказания о призвании варягов в начальном русском летописании // Вестник «Альянс-Архео». 2018. Вып. 24. С. 3-44
Относительно сказания о призвании варягов в науке идут две дискуссии. Одна из них (т.н. "варяжский вопрос" - вопрос о происхождении варягов и их роли в древнерусском политогенезе) широко известна и имеет не только научный, но и общественный резонанс. Вторая дискуссия известна преимущественно специалистам, но с научной точки зрения имеет, как минимум, не менее важное значение. Суть её в том, какая из двух представленных в начальном летописании версий города, в котором по приходе к словенам вокняжился Рюрик (Новгород или Ладога) является в летописном тексте первичной, а какая вторичной. И дело тут не столько в том, какой город можно было бы считать "первой столицей Руси" (хотя это привносит в дискуссию некоторый колорит, в частности, в виде регулярного "обмена любезностями" между исследователями двух названных городов), сколько в том, что "новгородско-ладожская" альтернатива является модельной для понимания всей истории начального летописания. Если концепция истории летописания академика А.А. Шахматова верна, то первичной в летописном тексте может быть исключительно новгородская версия. И, соответственно, если удастся доказать, что первична в летописном тексте ладожская версия, то это с неизбежностью будет означать, что вся схема истории начального летописания, предложенная А.А. Шахматовым, неверна. Вот почему "новгородско-ладожский" вопрос находится в самом гносеологическом пекле летописеведческих дискуссий. Все противники концепций Шахматова (С.А. Бугославский, Л. Мюллер, А.Г. Кузьмин, Т.Л. Вилкул и т.д.) сосредотачивали особе внимание на доказательствах первичности "ладожской" версии. В свою очередь, сторонники и последователи А.А. Шахматова (М.Д. Приселков, Д.С. Лихачев, М.Б. Свердлов, А.А. Гиппиус и т.д.) отстаивали первичность "новгородской" версии. Кто же прав в этом споре?
Рассмотрев историографию дискуссии и проведя новое текстологическое исследование проблемы, я пришёл к следующим выводам:
(1) Текстологический анализ Сказания о призвании варягов в НПЛ и древнейших списках ПВЛ свидетельствует о том, что исходным в летописях был «новгородский» вариант вокняжения Рюрика. Именно он читался в древнейшей известной нам редакции ПВЛ (представленной полнее всего в Лаврентьевской летописи) и в предшествующем ПВЛ условном «Начальном» своде (как бы его ни понимать), вариант записи которого сохранила НПЛ . «Ладожская» версия появляется только на этапе создания более поздней редакции ПВЛ, представленной в Ипатьевской летописи, и, видимо, связана с неизвестным нам по имени летописцем, который рассказывает о своём посещении Ладоги.
(2) Данный вывод подтверждается анализом текста варяжской легенды во Владимирском летописце и в Львовской летописи. Оба памятника уникальны тем, что (а) городом, в котором садится Рюрик в них назван Новгород (как в НПЛ), но (б) при этом приводят с собой варяжские браться «всю русь» (как во всех древнейших списках ПВЛ). Ни в одной другой летописи, изданной в ПСРЛ, такого сочетания нет, при этом текст варяжской легенды в этих летописях (особенно во Владимирском летописце) полностью соответствует варианту Лаврентьевской летописи. Эти обстоятельства позволяет утверждать, что в данных летописях сохранилось чтение протографа (или его источника) Лаврентьевского и Троицкого списков, и по ним оно может быть надёжно восстановлено как «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде». В последующих переизданиях конъектуру «сѣде в Новѣгороде» следует дополнить примечанием с указанием соответствующих чтений Львовской летописи и Владимирского летописца.
(3) С точки зрения соответствия историческим реалиям середины IX в. предпочтение также должно быть отдано «новгородской» версии событий. Ладога, бывшая в то время полиэтничной неукреплённой торговой факторией, находившейся под политическим контролем славянской Любшанской крепости, никак не могла быть «столицей» земли словен и их соседей. Резиденцией Рюрика стало Новгородское городище, расположенное в центре словенской земли, где археологически фиксируется яркая варяжская дружинная культура, связанная с циркумбалтийским регионом. Именно оно и фигурирует в летописной традиции о событиях второй половины IX в. как «Новгород». Версия о «столице» Рюрика в Ладоге, не отражая исторических реалий времён «призвания варягов», скорее всего, возникла в XI-XII вв. в ходе политической борьбы между городскими вечевыми общинами Новгорода и его пригорода Ладоги, отражая стремление ладожан к высвобождению из-под власти Новгорода. Формирование соответствующей исторической памяти, в которой Ладога мыслилась как «столица», как независимый в прошлом город, к тому же «старейший» по отношению к Новгороду, должно было помочь ладожанам добиться независимости для своего города в настоящем.
(2) Данный вывод подтверждается анализом текста варяжской легенды во Владимирском летописце и в Львовской летописи. Оба памятника уникальны тем, что (а) городом, в котором садится Рюрик в них назван Новгород (как в НПЛ), но (б) при этом приводят с собой варяжские браться «всю русь» (как во всех древнейших списках ПВЛ). Ни в одной другой летописи, изданной в ПСРЛ, такого сочетания нет, при этом текст варяжской легенды в этих летописях (особенно во Владимирском летописце) полностью соответствует варианту Лаврентьевской летописи. Эти обстоятельства позволяет утверждать, что в данных летописях сохранилось чтение протографа (или его источника) Лаврентьевского и Троицкого списков, и по ним оно может быть надёжно восстановлено как «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде». В последующих переизданиях конъектуру «сѣде в Новѣгороде» следует дополнить примечанием с указанием соответствующих чтений Львовской летописи и Владимирского летописца.
(3) С точки зрения соответствия историческим реалиям середины IX в. предпочтение также должно быть отдано «новгородской» версии событий. Ладога, бывшая в то время полиэтничной неукреплённой торговой факторией, находившейся под политическим контролем славянской Любшанской крепости, никак не могла быть «столицей» земли словен и их соседей. Резиденцией Рюрика стало Новгородское городище, расположенное в центре словенской земли, где археологически фиксируется яркая варяжская дружинная культура, связанная с циркумбалтийским регионом. Именно оно и фигурирует в летописной традиции о событиях второй половины IX в. как «Новгород». Версия о «столице» Рюрика в Ладоге, не отражая исторических реалий времён «призвания варягов», скорее всего, возникла в XI-XII вв. в ходе политической борьбы между городскими вечевыми общинами Новгорода и его пригорода Ладоги, отражая стремление ладожан к высвобождению из-под власти Новгорода. Формирование соответствующей исторической памяти, в которой Ладога мыслилась как «столица», как независимый в прошлом город, к тому же «старейший» по отношению к Новгороду, должно было помочь ладожанам добиться независимости для своего города в настоящем.
В ходе работы над прояснением "новгородско-ладожской" альтернативы, у меня начало складывааться общее понимание слоджения текста Повести временных лет и вопроса о двух её авторах, оставивших в тексте свои "автографы", и двух редакциях данного летописного памятника. В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях отражены две разные редакции Повести временных лет, что ясно уже из того, что сам автор данного летописного свода в них указан совершенно по-разному. В Лаврентьевской летописи в начале ПВЛ ничего не говорится о её авторстве. Зато в неполной статье под 6618 (1110) годом, которой здесь заканчивается ПВЛ, в конце имеется запись, указывающая, что автором данного «летописца» является игумен монастыря святого Михаила Сильвестр: «Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написахъ книгы си лѣтописець, надѣяся отъ Бога милость прияти, при князи Володимерѣ, княжащю ему Кыевѣ, а мнѣ в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624, индикта 9 лѣта; а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ».
В Ипатьевской летописи данной записи нет (и само повествование в статье 6618 г. там не обрывается на соответствующем месте, а продолжается дальше), зато здесь авторство ПВЛ обозначено в самом её начале и автором назван монах другого монастыря – Печерского: «Повѣсть временныхъ лѣт черноризца Федосьева манастыря Печерьскаго», причём если в Ипатьевском списке имя "черноризца" не указано, то в Хлебниковском списке оно названо - Нестор. Вот уже больше двухсот лет историки пытаются разгадать эту загадку и определить, кто же был автором основного текста Повести временных лет и сколько было редакций данной летописи, но тайна двух авторов Повести временных лет (Нестора и Сильвестра) и по сей день не имеет общепринятого надёжного решения, всё также интригуя пытливые умы как и много лет назад.
Проведя новое исследование вопроса о двух авторах Повести временных лет и соотношении её редакций, представленных в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, я опубликовал статью
Два автора Повести временных лет и проблема объёма летописной работы Нестора // Вестник «Альянс-Архео». 2019. Вып. 29. С. 3-60
Работа привела меня к следующим выводам:
(1) На основе Киевского Начального свода конца XI в. и его погодного продолжения в 1116 г., видимо, по заданию Владимира Мономаха, игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр создал новый летописный свод – ПВЛ, прославляющий деяния Мономаха и его предков. Доказательств в пользу существования досильвестровой редакции данного памятника мы не видим. Нет и оснований считать Сильвестра переписчиком – его колофон мы считаем выраженной манифестацией авторства ПВЛ. В то же время невозможно рассматривать ПВЛ как цельное авторское произведение Сильвестра. Сильвестр был сводчиком, который дополнил и отредактировал предшествующие ПВЛ летописные материалы. Его яркая авторская примета – использование индиктов и именно статьи с индиктными датировками должны, в первую очередь, рассматриваться как авторские материалы Сильвестра.
(2) Один из экземпляров ПВЛ был передан в Печерский монастырь, где другой близкий к Владимиру Мономаху и его сыну Мстиславу книжник, который вёл в Переяславле летопись при Владимире Мономахе, а около 1114 г. отправился на север к его сыну Мстиславу, с которым в 1117 г. вернулся в Киев, внёс дополнения в состав ПВЛ: комплекс «ипатьевских» известий, отличающий ПВЛ читающуюся в Ипатьевской летописи от той, которая присутствует в составе Лаврентьевской летописи. В рамках древнерусских понятий об «авторском праве» этого для него было достаточно, чтобы удалить колофон Сильвестра и поставить в заглавии ПВЛ своё имя (Нестор) и новое место создания летописи (Печерский монастырь). Таким образом, не Сильвестр был продолжателем Нестора, но, наоборот, летописец Нестор был продолжателем Сильвестра.
(3) Дальнейшее киевское летописание имело дело именно с той редакцией ПВЛ, которую создал Нестор, что привело к закреплению в печерской традиции представлений о летописце Несторе как авторе ПВЛ, в то время как в Северо-Восточной Руси, летописцы которой имели в распоряжении оригинальную версию ПВЛ Сильвестра в составе Переяславских сводов, закрепилось мнение об авторстве Сильвестра.
(4) Нестор не только дополнил около 1118 г. созданную Сильвестром ПВЛ комплексом «ипатьевских» известий, но и продолжил её в стенах Печерского монастыря как погодную хронику до 6632 (1124) г. включительно, после чего летописание перешло к другому человеку, о чём свидетельствует смена мартовского стиля на ультрамартовский. В целом, таким образом, перу Нестора принадлежат: дополнительные относительно Лаврентьевской летописи известия Ипатьевской летописи на пространстве ПВЛ и погодное продолжение ПВЛ за 1116-1124 годы, читающееся в Ипатьевской летописи.
(2) Один из экземпляров ПВЛ был передан в Печерский монастырь, где другой близкий к Владимиру Мономаху и его сыну Мстиславу книжник, который вёл в Переяславле летопись при Владимире Мономахе, а около 1114 г. отправился на север к его сыну Мстиславу, с которым в 1117 г. вернулся в Киев, внёс дополнения в состав ПВЛ: комплекс «ипатьевских» известий, отличающий ПВЛ читающуюся в Ипатьевской летописи от той, которая присутствует в составе Лаврентьевской летописи. В рамках древнерусских понятий об «авторском праве» этого для него было достаточно, чтобы удалить колофон Сильвестра и поставить в заглавии ПВЛ своё имя (Нестор) и новое место создания летописи (Печерский монастырь). Таким образом, не Сильвестр был продолжателем Нестора, но, наоборот, летописец Нестор был продолжателем Сильвестра.
(3) Дальнейшее киевское летописание имело дело именно с той редакцией ПВЛ, которую создал Нестор, что привело к закреплению в печерской традиции представлений о летописце Несторе как авторе ПВЛ, в то время как в Северо-Восточной Руси, летописцы которой имели в распоряжении оригинальную версию ПВЛ Сильвестра в составе Переяславских сводов, закрепилось мнение об авторстве Сильвестра.
(4) Нестор не только дополнил около 1118 г. созданную Сильвестром ПВЛ комплексом «ипатьевских» известий, но и продолжил её в стенах Печерского монастыря как погодную хронику до 6632 (1124) г. включительно, после чего летописание перешло к другому человеку, о чём свидетельствует смена мартовского стиля на ультрамартовский. В целом, таким образом, перу Нестора принадлежат: дополнительные относительно Лаврентьевской летописи известия Ипатьевской летописи на пространстве ПВЛ и погодное продолжение ПВЛ за 1116-1124 годы, читающееся в Ипатьевской летописи.
Следущим шагом будет третья статья, которая должна выйти в ближайшее время и которая будет называться Сложение текста Повести временных лет: летописная традиция XI в. и "летописец" игумена Сильвестра.