Победа в лицах: Михаил Акимович Расторгуев
Наш корреспондент встретился с Михаилом Акимовичем и записал его рассказ о жизни, о войне, о людях, которых встречал он на своем долгом жизненном пути.
Моё предвоенное детство
«Родился 28 февраля 1925 года в селе Нижнее Гнилое Ясинского района Курской области в многодетной крестьянской семье. Там прошло мое детство. Помогал родителям по хозяйству, да и младшие братья и сестры тоже трудились по мере сил. Учился я хорошо, семилетку окончил с похвальной грамотой.
Помню 22 июня 1941 года. Я шел по селу и вдруг по радио, которое было установлено на улице, услышал слова Молотова: «Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в 4 часа…» Стремглав помчался, чтобы рассказать родителям – они были заняты домашними делами и еще ничего не знали. Так в мою жизнь вошла война. Всех мужчин призывного возраста в селе забрали на фронт. Потом дошла очередь и до моего отца. Провожали его всей семьей, мама плакала. Младшие дети удивлялись: чего плакать-то, война скоро кончится, разобьет отец фашистов и с победой вернется домой. Не вернулся… В 42-м получили на него похоронку. Потом к нам зашел его однополчанин и рассказал о последнем бою, в котором смертью храбрых погиб мой отец.
Несостоявшаяся эвакуация
Война – войной, но надо было как-то жить. Выучился на тракториста, мне дали машину ХТЗ (Харьковский тракторный завод). Парнем я был грамотным, легко усваивал все новое, и это мне здорово пригодилось в дальнейшей жизни.
Немцы уже были близко, и нам дали приказ эвакуироваться. Мы двинулись колонной на своих тракторах. Вдруг налетели фашистские самолеты, мы выскочили из кабин, спрятались в подсолнухах. Но бомбить немцы нас не стали, все бомбы упали на деревню Синие Липяги – это была уже Воронежская область. Много тогда людей погибло. А мы подошли к Дону, но там уже переправлялись войсковые части. Было не до нас. Нам велели разобрать трактора на запчасти, а что осталось – утопить. Приказ мы выполнили, детали раздали под роспись местным жителям.
В лагере для военнопленных
Осиротевшие без своих тракторов, грустные, уставшие, мы устроились на ночлег в ближайшем селе. А утром в село вошли немцы. Офицер велел нам построиться и объявил на ломаном русском: «Коммунисты, евреи – выйти из строя». Конечно же, никто не вышел. Среди нас был наш механик – Степан Абрамович, еврей по национальности. Офицер хотел его расстрелять, но мы стали наперебой говорить: «Мол, какой же он еврей, он русский, наш, деревенский». Видно, судьба его хранила, избежал в тот раз гибели. Всех нас с охраной, под лай собак, отправили в лагерь для военнопленных. Это было в километрах тридцати от моего дома. Вместе с военными там содержались и гражданские. Сейчас, наверное, в это трудно поверить, но тогда офицер нам сказал через переводчика: «Если есть родственники в деревне, они могут вас забрать домой». Местных жителей у ворот лагеря стояло немало. Кого-то из пленных гражданских окликали, и их отпускали. Я, было, совсем отчаялся, но меня забрала совершенно незнакомая женщина, назвав своим сыном. Дома накормила, и я пешком пошел домой, где мама уже с ума сходила от беспокойства. Наше село уже было под немцами.
В оккупации
Так я оказался в родном доме, и постепенно пережитые волнения отступали. Однажды мы с мамой сидели возле погреба, что-то чинили из инвентаря. Рядом пролегала дорога, а за ней – поле с нескошенной рожью. Вот по дороге проехала машина с немецкими солдатами. И только улеглась пыль, как из колосьев поднялся человек в военной форме и направился к нам. По мере приближения мы разглядели, что это советский офицер, кажется, майор. Он попал в окружение, пробирался к своим. Мы дали ему поесть, нашли что-то из белья, и он пошел дальше. На прощанье сказал: «Если останусь в живых, обязательно вас навещу». Не навестил. Просто остался в памяти.
Однажды к нам домой пришел староста. Он был из односельчан, назначен немцами. Шепнул матери: «Слышь, Наталья, спрячь Мишку, завтра всю молодежь немцы заберут для отправки в Германию». Я тогда три дня просидел в камышах, мама ночью приносила мне еду.
Мы пробыли в оккупации 7 месяцев. Освободили нас в январе 43-го. Старосту сразу же арестовали. Я рассказал начальнику о том, как он меня спас. Но старосту все равно куда-то отправили, больше мы с ним не встречались.
«Хочу на фронт!»
Как только нас освободили, меня взяли на службу в милицию. Это давало бронь. Но я рвался на фронт. «Хочу в армию - бить фашистов!» - так и написал в своем заявлении. И мою просьбу удовлетворили. На пересылочном пункте в городе Пугачеве Саратовской области командиры стали нас разбирать по родам войск. Я попал в связисты. Туда брали крепких, сильных молодых людей, способных таскать тяжелые катушки с кабелем, прокладывать связь. Меня определили в 381-й запасной стрелковый полк. Повару было велено нас, связистов, усиленно кормить, чтобы нам сподручнее было носить на себе тяжелые катушки. Особенно это касалось меня, потому что был я страшно худой после тифа, которым переболел еще дома.
Три дня нас обучали. Конечно, этого было мало, и мы старались запомнить все, что нам говорили. Понимали – от того, как усвоим уроки, во многом зависит наша жизнь. Вскоре нам предстояло проверить это на деле. И не где-нибудь, а на Курской дуге.
Встреча с «тигром»
Мне приказали восстановить порванную телефонную связь со штабом, и я отправился искать обрыв. Пробираюсь ползком, и неожиданно прямо на меня, откуда ни возьмись, несется фашистский танк «тигр». А за ним бегут немецкие солдаты с автоматами. «Ну, – думаю, – смерть моя пришла». Вдруг вижу большую воронку от снаряда. Прыгнул туда как раз вовремя – прямо надо мной прогрохотали гусеницы танка. Потом уже, после войны, много позже, я смотрел фильм «Баллада о солдате», где у Алеши Скворцова был похожий на мой случай.
Нашел я, наконец, обрыв связи, соединил провода. Связь заработала. Это было мое первое боевое крещение.
На белорусской земле
Мой путь лежал в Белоруссию, туда направили наш полк. До сих пор в памяти сожженные дотла деревни, трупы на дорогах. Нам предстояло форсировать довольно большую реку Сож – это правее Гомеля. Саперы соорудили штурмовые мостики. А мне нужно было наладить связь с другим берегом. Нашел лодку и переплыл реку. Там меня встретили местные связисты. Сообща связь восстановили. У меня был свой позывной – «Сено». Помню, на этом плацдарме мне пришлось не спать подряд семь суток. Ночами нас постоянно обстреливали немцы. Я тянул кабель, был грязным с ног до головы. Наш старшина искупал меня в корыте, как ребенка, выдал чистое белье. Что еще нужно солдату? Это было счастье!
Генеральное наступление
С боями мы дошли до станции Жлобин. Нам предстояло освободить от фашистов белорусский город Речицу, важный стратегический пункт. Начиналась знаменитая Гомельско-Речицкая операция. Были установлены орудия, стволы – через каждые пять метров. Связь работала исправо. Я без устали повторял: «Орел, орел, я – сено…» Передавали шифрованную информацию: сколько солдат красных (убитых), сколько – синих (раненых).
Однажды меня, как связиста, отправили вместе с разведгруппой. Им нужно было взять «языка», а я должен был обеспечивать связь со штабом. Напоролись на немцев, обнаружили себя. Командир разведчиков велел мне срочно обрезать кабель, смотать катушку и уходить. Меня не должны были взять немцы – слишком много знал. Я пополз под свист пуль. Особенно опасны были пули трассирующие. Однако до своей части я добрался невредимым. Снял сапоги, поставил для просушки. Только отошел, как снаряд разнес мою обувку в клочья. Конечно, хорошо, что не меня. Но остался я тогда босой – других сапог искать было негде, да и некогда.
Пулевое ранение в голову
А утром – наступление. Вот тогда я и получил серьезное ранение в голову. Потерял сознание, а когда очнулся, не мог понять, жив я или уже на том свете. Слышу, санитары переговариваются, раненых ищут. Подал голос – услышали. А до госпиталя меня буквально на себе донес белорус. Я постоянно терял сознание. Врачи мне оказали первую помощь и отправили долечиваться в Гомель. Ранение у меня было тяжелое, но молодой организм справился. Следующая моя «госпитальная» остановка была в Воронеже. А там и до родного дома рукой подать. Стал я умолять главврача отпустить меня – дома ведь и стены лечат. Со скрипом, но дал он согласие. Как же мама обрадовалась! Не чаяла ведь сына увидеть. Стоим, обнялись оба и плачем от радости. А на следующий день к нам пришли соседки. Как водится, стали расспрашивать, не видел ли я на фронте их мужей, братьев, отцов. 10 дней я отдыхал, а потом снова на фронт. Дошел до Польши. При переправе через Вислу меня в третий раз за войну ранило. На санитарном поезде доехал до Харьковского госпиталя, где меня окончательно восстановили после ранения.
Конец войне!
Потом военная судьба забросила меня в Прибалтику. Там я и встретил Победу. Но домой не сразу вернулся. Был откомандирован в Уфу, изучал азбуку Морзе. Однажды к нам в часть приехал маршал Тимошенко. Обходит он наш строй и замечает: мол, вид у солдат не спортивный. А я возьми да и скажи: «Почему же не спортивный. Мы каждый день на турнике занимаемся». Маршал в ответ: давай, покажи в спортзале, что умеешь, раз такой смелый. Я и показал, как научился лихо крутить «солнце» на турнике. А через несколько дней комнадир вызвал и сказал, что маршал Тимошенко берет меня к себе в часть. Под его началом я прослужил до 1948 года. Демобилизовался в звании сержанта, со множеством наград.
Эпилог
…Окончил свой рассказ ветеран. Было видно, что его по-прежнему волнует пережитое, хотя оно и давно стало историей.
Стены чистой и уютной квартиры Михаила Акимовича увешаны картинами. Их написал он сам. В основном это мирные пейзажи.
– Они мирные лишь на первый взгляд. Каждая картина – воспоминание. Вон, видите, изображен наш дом, погреб, у которого мы с мамой сидели, когда к нам подошел советский офицер, пробирающийся к своим?
Михаил Акимович вздохнул.
– Давно это было, а кажется, что вчера.
Беседу вела Наталья РЫБИНА