Убить «Идиота», или Элениумный раздрайв Бычкова. Любви — нету / А. Бычков. «Переспать с идиотом». Алетейа, 2019 г. Спб. :: Худлит
Чтобы сразу, по-игровски, убить всех козырей в «Идиоте» наповал, дам сжатый до утопичности портрет романа. В виде четверостишия-«пирожка».
все лежат серёжа почему-то сел работник морга сразу поседел. Мне кажется, автор не ожидал, что непрестанно идущий в его книге пастернаковский ливень (пришедший наверняка из Англии) — я соотнесу вдруг с наступающим глобальным потеплением и тотально отсутствующей в этом году зимой с неизменным русским снегом. Цирк да и только! Вернее, театр... Но уж так получилось. Точнее, так бывает порой, но не с каждым — чтобы раз! — и предвидеть в романе что-то цивилизационно важное, от нас не зависящее, джойсовское. При том что у Бычкова сие предощущение — не единственное. Подобно сбывшимся снам о невозможных желаниях: навроде порки хлыстом по вялым ягодицам уважаемого профессора — в поисках долгожданной «молодой» потенции. А что, дорогуша (девушка Бронкси), ты хотела солидной обеспеченной жизни счастливой преподавательской жены? На, прими никчемное тело старпёра с анахронизмом между ног. И это — тоже веяние, маркер времени: вечный раздрай (Бычков использует производное «раздрайв») дедулек с молодухами. Но приступим... Мотив смерти у Бычкова — основополагающий. Флоберовский. С перчиком беспрерывных соитий-совокуплений... Буквальнее, о них мечтаний. Главный герой (а их в романе несколько, хара́ктерных, сходных друг с другом) часто помышляет уйти из жизни. Вплоть до повешения на подтяжках. Смешно и грустно. Порок и святость, Ад и Рай... — и так вся книга. Жизнь — спектакль. Спектакль — будто жизнь по ту сторону Стикса... Реки, где кончается Бытие. Не суть, впрочем. Начну со скандала, разразившего на фестивале «Нон-фикшн»-2019. Вот что написал Андрей Бычков в фейсбуке: «Кто-то из экспертного совета «Ярмарки нон-фикшн» инициировал запрет презентации моего романа «Переспать с идиотом». Хотя заявка была официально утверждена ещё в июне. Причиной называется неактуальность как романа, так и моей фигуры. Похоже, сказался переезд ярмарки поближе к Кремлю. И кто-то из «смотрящих» боится повторения истории с «любовником леди Чаттерлей». [Роман запретили, припечатав определением «порнографический». Пока издатель наконец не выиграл суд. Тут же, отвлёкшись, вспомнился «Улисс» Джойса. Так же в бытность свою обвинённый в порнографии, — авт.] Уж слишком много в моём романе откровенных сцен. Кроме того, «смотрящим», оказывается, не понравилась и моя статья в НГ «Лучше Ницше, чем никогда» о театральных постановках в литпроцессе. Но кому же, вы считаете, отдали предназначенное мне время и место? Госпоже Улицкой с её извечным «Круглым столом». [У Улицкой было аж 4 презентации на ярмарке, — авт.] Я, конечно, не против старой мебели, — продолжает Бычков, — этот почтенный реквизит по-прежнему хорошо смотрится на сцене, а потом неплохо идёт с аукциона благодаря заботе об актуальности литературного процесса. А эротические фантазии какого-то там безумца, вдобавок учредителя какой-то там сомнительной премии с порнографическим названием «Звёздный фаллос» [премия, учреждённая Бычковым в 2008, — авт.] могут привести к непредсказуемым волнениям среди посетителей ярмарки. И не дай бог закончатся коллективной оргией. А ежели оргия перекинется ещё и за стены Кремля?» «Недурно излагает, — подумал я: — «Оргия за стенами Кремля» — сильный выстрел». Да там, в Башнях, — с утра до вечера вакхические танцы «смерти» — Totentanz (нем.). Учитывая властно-конституционные перипетии января-февраля 2020 г. Ну, пока суд да дело, я и попросил у инициатора сего рассерженного (вышеуказанного) поста собственно книжку. Проверить, что же там действительно криминального? Занятно ж. Вообще самое любопытное в критически-«цензорском» в кавычках труде — то, что я обожаю в момент ознакомления с материалом обращаться непосредственно к автору. И задавать вопросы, перманентно меня интересующие по ходу работы. Получается в некоем роде 3D-чтение. Т. е. я — смотрю книгу. Также разговариваю с автором. Ищу забытые (забавные) о нём сведения. Нахожу их. Вновь переспрашиваю, надоедая. И в том, чувствую, участвую в интерполяции произведения в дольный мир, во вселенную. Подстраиваясь, преображаясь в героев карнавала. Как бы становясь соавтором. Протагонистом. К чему это я?.. Очень длинное (но не нудное) вступление. У Бычкова всегда так, впрочем. Вроде бы преамбула, а на самом деле уже вовсю идёт повествование, развивается сюжетно-драматическая линия. И да... Тексту отнюдь не помешала бы серьёзная корректура. Но увы. Невзирая на метафизические корни бычковских фразеологизмов в виде сплошного холодного циклона слов под перпендикулярной лавой догадок и апофегм, сие — общая наша сегодняшняя печаль. Хорошие корректоры дороги. Дешёвые — не нужны. Сами с усами. Тем временем мозговой штурм продольных умозрительных ливней (языковой слой хронотопов) дошёл аж до двадцатой страницы. И я, признаюсь, давненько уж отвык от чрезмерно внезапного типа повествования — мощного, непрекращающегося. Без пауз. Кричащего. Накатывающего волнами непреднамеренных смыслов, танком. Как гулкое (крайне подвижное) «молчание» преисподней — inferno. Где много — о смерти. И мало — о любви. Любви-то — нетути! Правда, если поискать, найдётся и она — Любовь. Только в форме по-карабасовски неприятного, по-буратиновски неотёсанного «крэкс-фэкс-пэкс-мэкс»-действия. Всуе разрушающего разум. И вот тут, когда уже что-то начало зудеть (внутри) от пестреющих бессмысленно-рефлективных страниц, и появляются они. Идиоты. Дебилы, блин. Напрочь заполненные мерзостью порока. И тот абсурд, коим было запружено как бы предисловие [которое одновременно суть разворачивающегося во всю мощь повествования], наслоился на другой абсурд, затеявшийся вместе с явлением в книге бычковских даунов. И всё вдруг по-флоберовски смешалось в невероятно огромный чёрный шар, чёрную эллиптическую дыру перепутанных местами мизансцен, где пронзительное надругательство перетекает в трагический комизм. Недоумение — в горький комок слёз. Пародия — в чистую правду. И наоборот. Истина — в мёрзлую гнусную ложь. Сотканную из плотных струй московской грязи. Въяве ощущаемых из... Лондона. Только не отсюда. Не из столицы. Которая сама по себе (Москва), будто «странная сухая вода». Не могущая освободить самою себя от... самой себя. Потому что Москва — это печаль. Откуда выхода, как из морга: — нет. И вот уже очерчен собственно идиот — профессор-импотент Евгений Леонардович. Первый пошёл. И — дождь, дождь, дождь... Обрисован второй — урод-Избинцев. Пожелавший сдохнуть сопернику — красивому большому лыжнику. (Что вскоре мистически исполнилось). И прямо перед задвижкой крематорной печки ожил третий(!), Сергей. С которого началась фантасмагория структурированного убывания текста. Засасывания всего и вся в чёрную дыру бычковско-улиссовского Хаоса. [Думается, Сергею то привиделось, уже будучи сожжённым. Не забыли «пирожок» из увертюры?] ...и флоберовский театр сказочной чертовщины-бредятины закрывается. Для читателей. Но для сонм персонажей, населяющих закулисные гримёрки, тяжёлый упругий занавес, наизворот, медленно-нехотя раздвигается. Там, в реале — за обложкой и переплётом — за буквенными построениями: на сцене организованно появляются... животные. Зайцы. Козы, кабаны. Летающий хлебниковский козодой. По-доброму моргающий дурацкими крыльями. Там — возникает новый мир! Вульгарный, курящийся, с аллотропическим солнцем. И опять идёт дождь, неистово воет ураган. Непонятно откуда появился морж. И — отсюда-то и надо бы начать внимать по-настоящему, по-взрослому. Ведь поезд таки двинулся с перрона бессознания. И за ним взлетел колибри. Похожий на козодоя. Но... Для этого зритель должен быть довольно подготовленным. Философски подкованным. Ведь ключевое действо книги — бахтинский маскарад! — разворачивается по её прочтении. [Не зря элениум — полноценный атрибут представления.] Единственно скажу, что. [Спойлер] Всё кончится окей. И девушка Бронкси обязательно родит от суженого. Не от идиота, нет. Хотя... и это ей лишь пригрезилось. Да и героиня была вовсе не героиней. А — одной из вымышленных легкодоступных проституток. Коих по ночам развозит жёлтое такси. * Упомянутый выше «Улисс» написан 100 лет назад. Поначалу отвергнутый за содомию, — в итоге оказался в числе лучших книг XX века. Вершиной его модерна. И почему-то не удивлюсь, если то же — произойдёт с «Идиотом» Бычкова. Тем более что и джойсовская дождливо-туманная тень — Вирджиния Вулф (принцесса аллюзий, мнемоническая ровесница-сестра короля-Джойса) — введена, пусть эпизодически, в книгу неслучайно.