Тромбонист с мировым именем рассказал, за что любит Петрозаводск
Элиас Файнгерш – королевский музыкант Швеции, названный критиками «золотым тромбоном Европы», «человеком-оркестром», на днях выступил в Карельской государственной филармонии на фестивале «ХХ век с Вадимом Холоденко». Перед первым выступлением он встретился с корреспондентом портала «Петрозаводск говорит».
— Элиас, в буклете фестиваля читаю: «Соло из оркестровой ямы, моноспектакль для тромбона», «Гамлет, драма для тромбона с оркестром»... Это же театр!
— Да, именно так. Театральная составляющая важна.
— Но есть музыкальные спектакли, музыка для спектаклей, а у вас музыкальный инструмент стал главным героем... Почему никто до вас до этого не додумался?
— О нет, я, безусловно, не первый и не единственный. Это важно знать, потому что я у многих учился. Правда, у них это выглядит по-другому. Индивидуальная составляющая в моих спектаклях, шоу есть, но как подход к делу — то это уже было. Например, у датского пианиста Виктора Борге все действия были абсолютно театрализованные. Да и вообще, любой моноспектакль — это не просто — вышел артист с гитарой и спел, каждый делает программу под себя. У меня музыкальный инструмент становится частью действия — это мой подход, мне так комфортно.
— Но чтобы тромбону стать Гамлетом, музыканту, играющему на нем, надо хорошо понимать специфику сцены, быть человеком театра.
— Мне всегда нравился театр, вообще я родился в «Современнике» — в Москве мы жили в доме, где он находился. Я работал в оркестрах — это были оперные оркестры. В Нью-Йорке я какое-то время служил в драматическом театре, познакомился с режиссером, вместе мы сделали более десяти спектаклей. Я писал музыку и сам выступал на сцене, играя по три-четыре премьеры в год. Я тогда очень много понял о театре. Наши общение, дружба, разговоры дали очень много. К тому же я всегда любил языки. Знаю несколько и предпочитаю работать в России — на русском, в Израиле — на иврите, в США — на английском, в Швеции — на шведском. Языки это своеобразный театр и музыка. Даже если не понимаете языка, это не важно. Его можно слушать, как музыку.
— Вы как музыкант музыку слышите во всем, вам важно быть услышанным, но вы выбрали не скрипку, не фортепиано, а тромбон — инструмент не солирующий.
— Ну как сказать... Несолирующих инструментов не бывает, важно, кто на них играет и как. Я очень люблю тромбон, люблю все его трубочки, мне нравится на нем играть, получаю от этого огромное удовольствие, но я очень рано понял, что в оркестре работать не смогу.
В то время подрабатывал в оркестре «Метрополитен опера» и была перспектива там остаться. Это очень круто, для оркестрового музыканта это вершина. И сначала все страшно нравилось, но потом я задумался, а что дальше: 30 лет сидеть на одном стуле? Все 30 лет считать паузы, делать то, что сейчас делаю... Да, деньги прекрасные, феноменальный оркестр, феноменальный театр, чудные коллеги, но мне стало грустно. Мне было 23 года, я уже писал музыку, и мне хотелось другого.
Мой педагог по композиции как-то спросил, почему я такой грустный? Я рассказал о своих сомнениях. «О чем же ты мечтаешь?» — спросил он. — «Хочу играть соло на тромбоне, делать свои спектакли, делать свои вещи». — Делай!
— А как жить?
— Ты готов жить в маленькой комнатушке, без денег, но делать, что хочешь?
— Легко!
В 23 года проще сделать шаг, можно пробовать, не страшно. И я ушел из великолепного «Метрополитен опера». Об этом мой «Монолог из оркестровой ямы».
— А как вы поняли, чем, собственно, должны заниматься?
— Я играл какой-то конкурс в Стокгольме. Честно скажу, пошел, чтобы заработать. По какой-то причине, уже не помню, я подготовил одно произведение, кажется, не было партии фортепиано. Я сыграл, а мне говорят: «Ну давайте второе». А у меня его нет. Тогда решил: буду импровизировать.
Стою на сцене один, начал играть, потом читать стихи, которые вплетались в музыку. И вдруг понял: вот это оно, вот чего я хочу! Что я себе голову морочил... Я ничего не выиграл на том конкурсе, не получил денег, но понял, что должен делать на сцене.
— У вас несколько спектаклей, к нам привезли «Гамлета». Помнится, у Шекспира герой говорит, что он — не флейта и играть на нем нельзя. А вы его сделали тромбоном...
— Да, но на нем никто и не играл. Для меня Гамлет — никак не положительный герой, это подросток, выросший в семье, которая его любит. Семья непростая, со своими скелетами в шкафу, но они так жили столетиями. В этом ничего необычного нет, но он хочет чего-то нового. Это трагедия подростка, который слишком далеко зашел в своих сомнениях и поисках. Он мечется, но любой подросток в его возрасте испытывает что-то подобное, любой родитель знает эти метания, такова природа вещей: в нем все бродит, как вино, а потом осаживается. У Гамлета не осадилось, и это его трагедия, как я ее понимаю.
Мы подумали, что отношения Гамлета с семьей — это отношения между солистом и оркестром. Солист вышел из оркестра, один из этой семьи, но он противостоит ей... У нас есть дуэты, они неоднозначны. Офелия — английский рожок — прекрасно звучит, а Гамлета несет, он говорит гадости. Полоний — квартет деревянных духовых — дает ритм. Гамлет издевается над ним. Хотя, с моей точки зрения, Полоний — самая положительная фигура: он учит своих детей, Офелию и Лаэрта, как жить, как поступать, учит мудро. Да, он подслушивал, интригами занимался, но этим все занимаются, это в природе человеческой... «Гамлет» — великая вещь, потому что можно трактовать ее так или иначе, и каждая трактовка будет по-своему верна.
— Вы действительно не боитесь ломать стереотипы. Знаю, вы играли для всех королевских особ Европы, глав государств, выдающихся музыкантов... и приехали в Петрозаводск. Почему?
— Вы посмотрите, какой уровень фестиваля, какое количество прекрасных музыкантов собрал Вадим Холоденко. С ним я не был знаком, ему посоветовал меня пригласить сюда мой друг, прекрасный музыкант Сергей Накаряков, и я с удовольствием согласился. Карельская филармония прекрасно знает свою публику, как работать. Организовано все отлично. В первый день фестиваля я был в фойе, слушал разговоры — это грамотные люди, которые часто ходят на концерты, интересуются, хотят услышать новое. Так что в культурном отношении Петрозаводск — далеко не маленький город, ведь дело не в размере города...
— Куда же поедете после фестиваля Вадима Холоденко?
— Я интенсивно работаю. Следующая — Москва, потом Мальме, далее Новый Орлеан, а потом месяц дома, в Швеции. Там с большим симфоническим оркестром у нас проект — спектакль для детей. Он мне страшно нравится. Эту публику знаю хорошо. У меня самого трое детей. Многие сомневались, что может что-то получиться, но мы собрались, и я стал обдумывать шоу. Это заняло два года. Над «Гамлетом», кстати, работали четыре. Все выглядит легко и ненавязчиво, но нужно время, чтобы добиться легкости.
Мы уже дали несколько представлений, было очень здорово. Речи там мало, но много звуков, и дети участвуют в представлении. Они представляют лес, кто-то становится птицей и щебечет, как она, кто-то гудит комаром... Потом зрители попадают в большой город, в космос, под воду... Одна критикесса сравнила наше шоу по впечатлению с работами Славы Полунина. И это была лучшая похвала.
— Ваши дети музыкой занимаются?
— Будете смеяться, да. Правда, дочь еще мала, ей всего полтора года, средний сын очень музыкальный, занимается на пианино, сольфеджио. Он очень пластичный. В свои шесть лет он говорит на четырех языках, да еще пишет и читает.
А вот старший сын в 16 лет сказал, что никогда не будет музыкантом, потому что знает, что это за работа: я был у него только на двух днях рождения...
Я задумался, и теперь каждый год мы обязательно уезжаем куда-нибудь вдвоем на три дня. Без инструмента, никакой работы, только общение. Я много получаю от него — дожил до того времени, когда идет обратный процесс.
Теперь сыну 18 лет, он занимается рэпом и делает это хорошо. Работает на трех языках свободно, хорошо импровизирует, очень здорово чувствует слово. На его выступления приходит куча народа, и он хочет продолжать эти занятия.
— Рэп — это музыка? Это серьезно?
— О да, я считаю, что это высочайшая форма искусства, стопроцентно высочайшая форма современной поэзии. Молодые люди пишут о том, что их волнует. Спектр самый разнообразный: от любови-моркови до глубоких социальных проблем. Как получается — зависит от вкуса, таланта. Но рэп как форма — это высочайший класс! Разговаривал с продюсером сына, он хочет сделать программу для нас двоих — я думаю, что будет интересно.
Ольга Малышева