Политтехнолог Шкляров: Режим Лукашенко держит Путина на коротком поводке

Путин – заложник, как бы это странно ни звучало.

Политический аналитик Виталий Шкляров в эфире "Эхо Москвы" о ситуации в Беларуси. ― Вы, естественно, следите за Беларусью и следили за историей с журналистом Можейко, которого, как выяснилось, уже теперь безо всяких сомнений, взяли здесь и выдали Беларуси. И вот сейчас эта история продолжается. И главный редактор Сунгоркин предпринимает массу всевозможных усилий. Готов залог заплатить. ― Во-первых, это не новость. Режим Лукашенко, к сожалению, всегда брал заложников. И Федуту, гражданина Беларуси, выкрали в Москве, как и гражданина Соединенных Штатов Америки летом. Мне кажется, конечно же, зачищается поле, насколько оно вообще осталось, медийное. Кроме государственных каналов ничего не может остаться. Лукашенко до сих пор в бункере в окопанной своей крепости и сдаваться не собирается. Я думаю, что увеличение градуса репрессий и, самое главное, провокаций как с Западом, так и с Москвой – есть единственный шанс выживания, в частности, не режима, а лично Лукашенко. И я думаю, что это последовательная стратегия, которая не будет меняться. Ну и с другой стороны, Кремль все-таки и Владимир Владимирович Путин понимают суверенитет как право наводить порядок и делать что хочешь на своей территории теми методами, какие он или государь, или власть считает нужными. И в равной степени, я думаю, уважают такое же право подобных союзных или несоюзных автократов. Я думаю, что в этом смысле из-за «какого-то» журналиста своего любимого, как говорят, издания все-таки за пазуху режиму и в драку он не полезет. Мы же видим, что Сапега точно так же сидит. Куча других граждан, их сотни, мы знаем, сидят в белорусской тюрьме и не экстрадируются, хотя должны. ― А с Можейко, как вам кажется, там как раз проблема в публикации, в самом Можейко, мало ли он что еще мог бы написать? Или это все-таки, может быть, какая-то такая дразнилка для Владимира Путина: смотри, я могу закрывать здесь твои СМИ, давить на журналистов и делать что хочу? ― Я не раз говорил, что, я соглашусь, это дразнилка. Я говорил, что все-таки, как бы это сейчас странно ни звучало, но режим Лукашенко держит Путина на коротком поводке. Путин – заложник, как бы это странно ни звучало. ― Кто кого держит? Лукашенко Путина? ― Да, конечно же, Путин – это заложник Лукашенко, безусловно. И это всячески демонстрация своей силы. Если Владимир Владимирович может демонстрировать свою силу тарифами либо онлайн-конференциями вместо прилета, либо еще чем-то, экономическими какими-то санкциями либо политическими, либо другими инструментами, то Лукашенко показывает свои финты тем, что он умеет – а это вот такие заложники, это тот нижний партер, в котором Владимир Владимирович плохо дерется, к сожалению, потому что Владимир Владимирович все-таки не спускается на уровень террориста либо торга заложниками, до которого спустился экс-президент Беларуси. Но жить с таким партнером и бороться с таким партнером ему приходится. И в этом смысле он, безусловно, заложник. ― А почему приходится бороться? Почему не надоедает? [/b] ― Почему не надоедает? Потому что Владимир Владимирович недавно сказал в интервью, что не надо спрашивать про транзит или про смену власти, потому что это только излишне расшатывает и создает брожение умов, а власть должна находиться в спокойствии и в балансе. Вот такой дзен российской власти. И не нарушая этот дзен, к этому дзену, к этому балансу относится Беларусь, потому что Беларусь – это такой же баланс: отними от одного края – с другой стороны начнутся тоже развал и шатание. Поэтому чтобы удерживать власть, прежде всего нужно удерживать баланс. И Лукашенко – из двух зол самое наименьшее. Бог знает, какой будет новый президент. Бог знает, пойдет ли он на такие жесткие меры, чтоб удерживать «русский мир» на территории Запада или на границе с Евросоюзом, как умеет Лукашенко. И в данном случае цена вопроса – 2-3 млрд. Да ради бога. [b]― Ну да, с одной стороны. А с другой стороны, у нас была армянская история сейчас. Сколько вызвал там кривых и суровых выражений лица приход Пашиняна к власти. Ну что, прошло некоторое время, и того же Пашиняна скрутили в бараний рог замечательно совершенно. Он лучше, чем кто угодно: чем Саргсян, чем Кочарян и кто угодно. ― Да. По идее, да. Но при этом это же не было сознательным каким-то финтом Владимира Владимировича Путина. Это была данность. С этой данностью он (или Кремль) работал как мог или как умеет. В данном случае данность – это Александр Григорьевич Лукашенко. И с этой данностью они умеют работать, он понятен, цена вопроса ясна. И самое главное, поменять его, чтобы что? Чтобы сделать Беларусь демократической? Зачем? В этом нет смысла. Россия не делается демократической, а тем более Беларусь. Чтобы забрать себе Беларусь как новый дотационный 86-й округ? Зачем? Он и так существует, в принципе, в таких же уже объемах и дотаций, и зависимости. Чтобы лишний раз увеличить какой-то прессинг и санкции? Ну зачем? Просто нет смысла что-то менять. Для Кремля Беларусь стратегически еще может пригодиться в 2024 году, когда правда, может быть, понадобится какой-то финт, либо в более тяжелой ситуации. Все-таки от добра добра не ищут. Все хорошо. Все нормально. Он устоял. Запад вроде как готов разговаривать с Москвой о Беларуси, а не с Беларусью о Беларуси. И в этом смысле это тоже рычаг давления на Запад. То есть, как ни крути, здесь с любой стороны win-win для Кремля и для Путина. ― А Лукашенко мосты окончательно сжег с Западом уже? ― Да. ― А что здесь последней каплей послужило? Когда этот момент произошел? ― Да не последней каплей. Наверное, все-таки этот момент произошел в августе 2020 года, когда красной линией невозврата стали аресты, избиения и жесткая реакция властей на протесты против фальсификаций. И я думаю, что это та точка невозврата. Нельзя просто поискать в геноциде против евреев какие-то позитивные моменты, как бы там это ни было. Просто нельзя. Нельзя в избиении и в массовых арестах найти что-то экзистенциально важное либо стратегически важное для интересов страны либо жизни президента. Нельзя. И я думаю, что где-то в августе эта точка невозврата была пройдена. ― Сразу? Ведь как развивались тогда события? События развивались очень бурно. И было какое-то ощущение, что может быть и по-другому, может быть какой-то голос – не голос разума, но, во всяком случае, учтет Лукашенко обстановку и каким-то образом хотя бы сойдет на нет или хотя бы даст что-то, вот когда было самое напряжение тогда, вот август-сентябрь. ― Я думаю, все-таки не сразу. Большую роль сыграл и Протасевич, и остановка лайнера международного в воздушном пространстве Беларуси. Но, по сути, здесь опять-таки нужно задать вопрос: чтобы что? Зачем Западу Беларусь? Зачем оправдывать Лукашенко со всеми его грязными делами? Чтобы что? Запад ни в коей мере ни экономически, ни политически не зависит от Беларуси. Беларусь в этом смысле совершенно ему в этой форме, в этом состоянии, с этим руководством неинтересна. Так вот возьмете ли вы грех на душу как европолитик либо западно-американский политик, сказав, что да, можно найти здесь обратную сторону медали и оправдать как-то Лукашенко за его действия? Зачем? Чтобы что? ― Виталий, скажите, вот эта акция экспорта беженцев через границу — это что такое? Это какая-то дуля не в кармане и даже показанная Лукашенкой? ― Конечно, от отчаяния дуля. Конечно, кто-то пишет, что он на этом зарабатывает большие деньги. Я не уверен, но возможно. Но это всё-таки провокация, шантаж. Это те же заложники. Это тоже любимое принуждение силой разговаривать с тобой. То есть давать кому-то под глаз, а кому-то какими-то такими противоречивыми акциями на границе сеять не только хаос с политической точки зрения (потому что мы видим, что во многих странах на этой почве пошел раскол в политических дебатах: как вести себя с беженцами), но и самое главное — странным образом показать какую-то свою силу и свою важность. Это от отчаяния. Да, дуля какая-то. ― Мы очень долго говорим об отчаянии. Начиная с прошлого августа — вот уже год с лишним мы говорим. Насколько прочен Лукашенко среди своих? Среди силовиков, среди тех, кто с ним связан и материально, и по-другому. ― Знаете, я могу только догадываться. Я всё-таки не выходец из этих кругов. Но я подозреваю, что не сильно. Посмотрите, вчера и сегодня были кадры на РБК, как он отчитывает своих — в постоянной манере на «ты». ― Может, это показуха такая? ― Это не показуха. Он на самом деле так относится к людям. И я не верю… При всём при том, что, конечно же, людьми двигает в страх. Люди едят страх на завтрак, на обед и на ужин. И не только генералы, но и простые люди. И понятно, что до какой-то поры этот страх может быть мотивом. Можно, будучи взрослым мужчиной, министром, потупив глаза, стоять и молчать, как первоклассник на родительском собрании. Но я думаю, что рано или поздно всё-таки экзистенциальное желание жизни и чувство отвращения к такому отношению к себе, к стране и к людям возобладает. Я думаю, что всё-таки Лукашенко есть что бояться среди своих кругов. Другой вопрос, найдется ли этот один смелый человек либо группы интересов, которые рано или поздно это сделают, и когда это произойдет. Я не знаю, но я не могу себе представить, что любой человек… Каждый человек себя уважает и любит в той или иной мере, но каждый человек будет очень негативно относится к насилию, к несправедливости, к страху за свою жизнь, и будет просто отторгать ее прямым или непрямым способом, рано или поздно. ― Можно очень многие вещи переменить. Но, например, такое пристрастие к насилию и какое-то самозабвенное занятие насилием… Не против политических, например. Я просто знаю историю мальчика, который был выдан, попал туда по закону об уклонении от воинской службы, и которому даже после выхода из призывного возраста — всё равно 2 года. И когда он попал в Беларусь, он говорил: «Нет, Россия — это курорт». Это просто какой-то сладострастное издевательство. Это укорененное? Это никакими переменами власти не сделаешь? Я не знаю. ― Я тоже не знаю. Я думаю, что сделаешь. Я думаю, что все люди в своем начале хорошие и добрые. Просто время от времени ввиду тяжести жизни, ввиду безвыходности, ввиду каких-то обязательств перед самим собой, либо перед другими людьми мы ведем себя не так, как мы хотели бы вести. Но самое главное, мы это чувствуем и, по идее, должны знать. Я думаю, что как только сменится климат, и люди изменятся. Всё-таки в данном случае вектор настроения в обществе задает президент. И весь тот ужас, который творится в стране — здесь винить людей совсем не хочется. Даже тех людей, которые это делают. Я таких видел очень много. Но с другой стороны, знаете, а что остается человеку…? Я не пытаюсь понять этих людей — я прежде всего соглашусь. У меня в камере как раз была пара людей из мест лишения свободы Российской Федерации и Украины, которые говорили: «Россия правда курорт». Не говоря про то, что в Москве или где-то в СИЗО можно даже протянуть и телефон, и книги, и писать, и получать письма, чего в белорусских тюрьмах, как мы знаем, не бывает. Поэтому, конечно же, это, с одной стороны, какое-то садистское неуважение к людям, а с другой стороны, к себе. Страх перемен, я надеюсь, изменится в тот день или по истечении какого-то времени, после того, как режим и это чувство страха из белорусского общества пропадет. Я думаю, что все авторитарные режимы тем или иным образом приходят к этому концу рано или поздно — разницы нет. Все через это проходили, и этот режим точно так же сам себя и сожрет.