Русское дворянство как разжигатель революции 1917 года
Оригинал взят у poltora_bobra в Русское дворянство как разжигатель революции 1917 года
констант всемирной истории. Примеров, когда национальное единство становится
жертвой острого социального конфликта, не счесть.
В дворянском самосознании XVIII столетия господствовало
представление, что «благородное сословие» — «единственное правомочное сословие,
обладающее гражданскими и политическими правами, настоящий народ в юридическом
смысле слова…, через него власть и правит государством; остальное население —
только управляемая и трудящаяся масса, платящая за то и другое, и за управление
ею, и за право трудиться; это — живой государственный инвентарь. Народа в нашем
смысле слова [т. е. нации] … не понимали или не признавали» (В. О. Ключевский).
Д. И. Фонвизин определял дворянство как «состояние», «долженствующее оборонять
Отечество купно с государем и корпусом своим представлять нацию», но в понятие
«нация» для него не входил «мужик, одним человеческим видом от скота отличающийся».
По сути, сословно-классовая идентичность отождествлялась дворянами с
национальной. И это вполне естественно, трудно признать единоплеменников и
сограждан в тех, кто и социально, и культурно не имеет с тобой практически
ничего общего.
Политическая бессмысленность нового образа жизни дворянства
не могла не привести к нравственной деградации этого класса. В дворянской среде
появился новый тип людей - великосветский кавалер воспитанный по-французски.
Все русское для него не существовало или существовало только как предмет
насмешки. Многие из этих дворян даже не умели говорить по-русски. Это были люди
глубоко чуждые русской культуры и православия.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
Такой портрет светского человека ХIХ в. нарисован Пушкиным.
Ему вторит литератор Погожев: “Молодой человек тех времен, желающий быть
принятым в большом свете, необходимо должен иметь следующие качества: говорить
по французски, танцевать, знать хотя бы по названиям сочинения новейших
авторов, судить о их достоинствах, порицать старых и все старое, разбирать
играемые на театрах пьесы, уметь завести спор о музыке, сесть за фортепьяно и
взять небрежно несколько аккордов… или промурлыкать романс или арию; знать
наизусть несколько стихов любимого дамами или модного современного поэта. Но
главное - это играть в карты и быть одетым по последней моде”
“Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь” — так
отзывался Пушкин об образовании светского человека своего времени. Прав ли был
поэт? Судите сами. Начальное образование дворянский отпрыск получал дома, в
семье. Пушкин писал, что домашнее обучение ограничивалось знанием двух-трех
языков и начальным ознакомлением со всеми науками. Приглашенные в дом учителя,
кроме истории, русского языка, словесности, обучали верховой езде, танцам,
фехтованию, — ведь эти навыки входили в обязательный минимум дворянского
воспитания. Как едко заметил грибоедовский Чацкий: “Хлопочут набирать учителей
полки, числом поболее, ценою подешевле”.
Характерная фигура домашнего воспитателя того времени —
гувернер-француз, вроде того, что воспитывал Евгения Онегина:
«Monsieur l`Abbe, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил....»
До французской революции эту должность исполняло немало
приехавших в Россию авантюристов, жуликов, беглых солдат, актеров, парикмахеров
— малообразованная публика. Правда, русские принимали их с распростертыми
объятиями.
Важной составляющей образования светского человека было
знание иностранных языков. Со второй половины ХVIII в. раз говорным языком
высшего света стал французский. В немалой степени этому содействовала
императрица Елизавета Петровна, которую Петр I собирался выдать за короля
Людовика ХV. Екатерина II тоже превосходно владела этим языком, переписывалась
с Вольтером и Дидро. На французском написаны и ее знаменитые автобиографические
“Записки”.
В начале ХIХ в. в дворянских семьях дети нередко усваивали
сначала чужой язык — на нем говорили родители и гувернеры-французы, а затем уже
родной, русский. Порой доходило до абсурда. В 1820 г. генерал-губернатором
Москвы стал князь Дмитрий Голицын. Проведя юные годы за границей, он хорошо
знал иностранные языки, но очень плохо говорил по-русски. Когда требовалось
выступить перед москвичами с речью, он составлял текст по-французски, затем его
переводили на русский, и князю приходилось буквально выучивать его наизусть.
Русская писательница, хозяйка одного из лучших московских
литературных салонов, княгиня Зинаида Волконская, родившаяся в семье дипломата
и выросшая за границей, приехав в Россию, упорно преодолевала свое плохое
знание русского языка.
Еще хуже у многих дворян об стояло дело с письменной русской
речью Один из современников Пушкина писал знал толпу князей Трубецких,
Долгоруких, Голицыных, Оболенских, Несвицких, Щербатовых, Хованских,
Волконских, Мещерских, которые не могли написать на русском языке двух строк,
но все умели красноречиво говорить по-русски... непечатные слова”.
Героиня Пушкина Татьяна Ларина написала любовное письмо
Онегину тоже по-французски
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
Крепостные (вместе со своим имуществом) фактически являлись
частной собственностью помещиков, «составной частью сельскохозяйственного
помещичьего инвентаря» (Ключевский), которую можно было продать, подарить,
обменять, проиграть в карты — с землей и без земли, семьями и «поштучно», «как
скотов, чего во всем свете не водится», по выражению Петра I; крепостными
платили долги, давали взятки, платили врачам за лечение, их крали… Объявления о
продаже крепостных, открыто печатавшиеся в отечественных газетах конца XVIII
столетия, производят сильнейшее впечатление именно своим спокойным, обыденным
(а иногда добродушно-юмористическим) тоном. Вот образчики таких объявлений:
«некто, отъезжая из С.-Петербурга, продает 11 лет девочку и 15 лет парикмахера,
за которого дают 275 р., да сверх того столы, 4 кровати, стулья, перины,
подушки, платяной шкаф, сундуки, киота для образов и прочий домашний скарб»;
«продается лет 30 девка и молодая гнедая лошадь. Их видеть можно у Пантелеймона
против мясных рядов в Меншуткином доме, у губернского секретаря Иевлева»;
«продается девка 16 лет и поезженная карета», «продается каменный дом с
мебелью, пожилых лет мужчина и женщина и молодых лет холмогорская корова»,
«продается портной, зеленый забавный попугай и пара пистолетов»…
О культурной отгороженности дворянства от «народа», как об
опасном для национального бытия расколе, нуждающемся в срочном преодолении,
много писалось с начала XIX века, но в XVIII столетии этом не видели трагедии.
«Юности честное зерцало», напротив, поучало, что «младые шляхетские отроки
должны всегда между собой говорить иностранными языками, дабы можно было их от
других незнающих болванов распознать, дабы можно было им говорить так, чтобы
слуги их не понимали». «Шляхетские отроки» это наставление подхватили с таким энтузиазмом,
что даже накануне войны 1812 года «высшее общество … говорило по-русски более
самоучкою и знало его понаслышке» (Н. Ф. Дубровин), за исключением наиболее
экспрессивной части «великого и могучего», которая использовалась для общения с
подлым народом.
«Простонародное» отождествлялось с «допетровским»,
«неевропейским», «нецивилизованным». Даже Карамзин, опубликовавший уже «Бедную
Лизу», в одном из писем 1793 года, иронизируя над «дебелым мужиком, который
чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря,
ай парень! что за квас!», констатирует: «надобно признаться, что тут нет ничего
интересного для души нашей».
Ничего удивительного нет в том, что «подлые» тоже не считали
«благородных» своими. Крестьяне не оставили на сей счет письменных источников,
ибо в большинстве своем были неграмотными, но убедительнее любых слов это
доказывает жестокая и кровавая резня («прекровожаждущий на благородных рыск»,
по выражению Державина), устроенная «господам» «рабами» во время пугачевского восстания,
когда было убито в общей сложности около 1600 помещиков, включая их жен и
детей, около 1 тысячи офицеров и чиновников и больше 200 священников.
После реформы 1861 года дворянство и крестьянство продолжали
жить в разных, почти не сообщающихся социокультурных мирах, законсервированных
путем создания крестьянского общинного управления с особым правовым и
культурным полем.
Таким образом, сначала из-за крепостного права, а затем
из-за его неизжитых последствий была, во-первых, сорвана возможность
действительной, а не декоративной русификации окраин, а во-вторых, создан очаг
социального конфликта в самом центре Великороссии.
Результатом этого явились сожженные все до единого
«дворянские гнезда» в 1917 году, массовое дезертирство с фронтов первой
мировой, истребление офицерства и интеллигенции…