Сергей Волков: «Героя «Голода» закручивает в штопор одиночества»
19 и 20 марта на Малой сцене МХТ имени А.П. Чехова сыграли премьеру спектакля Елизаветы Бондарь «Голод» по роману Кнута Гамсуна. «Голод» – история во многом автобиографическая: в своем первом романе, написанном в 1890 году, Гамсун рассказывает о молодом писателе, который шатается по Христиании (нынешнему Осло) без гроша в кармане, от недоедания и одиночества всё сильнее погружаясь в состояние, близкое к безумию. На главную роль в этот спектакль приглашен Сергей Волков, артист Театра имени Вахтангова. В театральном мире Сергей уже очень известен: в 23 года он получил «Золотую маску» за роль Бертольта Брехта в спектакле Юрия Бутусова «Кабаре Брехт», дважды становился лауреатом Молодежной премии «Прорыв», выходил на сцену Театра имени Вахтангова в заглавной роли в спектакле того же Бутусова «Пер Гюнт». В постановке Московского Художественного театра Сергей участвует впервые.
Сергей, а вы читали «Голод» раньше?
Читал, несколько лет назад. У нас с товарищами даже возникла идея сделать по этому роману спектакль. Мы поставили спектакль-бродилку «Разговоры беженцев» по Брехту на Финляндском вокзале, и примерно в это же время поехали на гастроли в Осло со «Сном об осени» Юрия Бутусова. Оказавшись в Осло, я подумал: вот бы сделать бродилку по «Голоду»! Но идея не процвела, и я расстался с этим произведением Гамсуна. А сейчас встретился вновь.
Обрадовались?
Конечно, ведь это прекрасный текст. Счастье с ним контактировать. Гамсуна сегодня почти не ставят, тем более прозу. «Голод» – замечательная юношеская литература, где герой такой немного Вертер. Когда меня пригласили в эту постановку, у меня как раз было свободное «окно», и я подумал: а почему бы не опробовать новые места, работу с новыми людьми? Всё решилось буквально за два дня.
Как чувствуете себя в стенах МХТ?
Хорошо. Очень радушная и витальная атмосфера здесь, во всяком случае, в те два месяца, что я участвовал в репетициях «Голода». Живое, не аварийное ощущение от театра, что в наше время очень важно. Я рад, что попал в место, где у руля находится талантливый человек, который понимает, куда он ведет эту махину, видит художественную перспективу.
Вы склонны, оказавшись в исторических стенах, ощущать прошлое театра как живое? Или вам важнее то, что происходит здесь и сейчас?
У меня уже было два опыта столкновения с историческими пространствами. Сначала – театр Ленсовета: нашу мастерскую в петербургской Театральной академии как раз и набирали для пополнения этой труппы. Театр Ленсовета связан с именами Игоря Владимирова, Алисы Фрейндлих, Михаила Боярского – это та прекрасная история 70-80-х годов, которая стала одной из ярчайших страниц ленинградского театра. Но для меня, студента, это был просто милый флер и портреты на стенах. Потом я увидел запись спектакля «Люди и страсти», и это стало для меня чем-то очень живым и осязаемым.
В Театре Вахтангова я столкнулся с тем, что Евгений Богратионович как фигура, исторически от нас отдаленная, обретает уже поэтические смыслы. Огромное впечатление оказало на меня то, как Римас Владимирович Туминас поставил День тишины в честь столетия Театра Вахтангова. Это было гениальное решение: вахтанговская традиция – витальная, праздничная, а тут получился день памяти. И та высокая, печальная и светлая эмоция, то ощущение связи с историей, которые родились в День тишины, были мне очень важны.
Вы успели пообщаться с Туминасом?
Да, но, к сожалению, я не смог с ним поработать. Он приглашал меня принять участие в спектакле «Война и мир», но я был вынужден отказаться из-за занятости в съемках. Понимал, что упускаю, что это действительно великий мастер. По всей тональности происходящего было понятно, что «Война и мир» станет его прощальной работой. Очень сожалею, что не поработал у него.
Читая «Голод», сразу вспоминаешь Достоевского, особенно «Преступление и наказание». Когда-то вы ставили этот роман и сами же сыграли в нём Раскольникова. Эти герои и правда похожи?
На самом деле в «Голоде» есть даже текстовое сходство с «Преступлением и наказанием», когда герой прошмыгивает мимо хозяйки, потому что ему нечем платить за квартиру. Морок, сны, которые к нему приходят, – это очень похоже на состояние Раскольникова. Но я сейчас так отдалился от Фёдора Михайловича, что специально не впускаю в себя эти аналогии. С Юрием Николаевичем Бутусовым мы репетировали «Идиота», я должен был играть князя Мышкина. Спектакль не состоялся, и я закрыл для себя эту тему. Нет, мы не идем в ту сторону, никакой петербургской рефлексии в нашем спектакле нет.
А что в нём есть?
Спектакль пока складывается. Но язык в нём разный – в том числе и острый, клоунадный. Это история без упоения страданиями, без разжевывания боли во всех ее оттенках и переливах. Упоение болью есть у Достоевского, однако Гамсун – всё же другой автор. Для меня он скорее похож на Юна Фоссе.
Почему герой «Голода», будучи нищим, норовит отдать другим даже то немногое, что у него имеется, и не принимает помощь, когда ему ее предлагают?
Мне кажется, что в «Голоде» есть интересная тема – и в этом мы с режиссером Лизой Бондарь сошлись – постепенного, плавного входа в невроз. Который парализует способность героя здраво мыслить и действовать. Герой голодает, и чтобы хоть что-то заработать себе на пропитание, ему необходимо написать некое сочинение, эссе, а он никак не может этого сделать. Он придумывает людей вокруг, но на самом деле это только его проекции. Ему не хватает сил и воли пойти на прямой и честный контакт с реальными людьми. Герой существует в своем внутреннем монологе, как винт закручивается в него все глубже и глубже, уходит в штопор одиночества. Он не может вылезти на поверхность даже благодаря любви, постоянно спотыкается о свои комплексы и защищается от реальности очень агрессивно. Способен ли он выйти из этого тупика? Посмотрим.
Вы родились в городе Дзержинске Нижегородской области, о котором известно, в частности, то, что в 2007 году он был внесен в книгу рекордов Гиннесса как самый химически загрязненный город мира. А работа ваших родителей связана с химическими предприятиями?
Нет, никоим образом. Это просто декорация их жизни. Кстати, сейчас в Дзержинске происходят вещи, которые лично меня радуют. Например, фестиваль «Черноречье Фест» – в феврале мы ездили на него с фильмом «Крецул». Я прожил в Дзержинске до 17-ти лет, учился во французской школе, играл там в школьном театре на французском языке. Там и захотел стать актером.
И поступили в Театральную академию Петербурга.
Я пытался поступать в театральные вузы и в Москве, но меня не взяли. На мое счастье, потому что в итоге всё сложилось максимально продуктивно. Я имею в виду и поступление на курс Анны Яковлевны Алексахиной, и знакомство с Юрием Николаевичем, у которого я учился и с которым работал в течение десяти лет.
Какие работы, сделанные с Бутусовым, вам наиболее дороги?
Знаете, я скажу не о конкретных ролях, а в целом. Самое замечательное – то, что он прививает своим артистам ощущение авторства. Понимание, что ты полностью отвечаешь за то, что делаешь, за свой рисунок роли. Я выращен с этим чувством, и поэтому для меня нормально самому заниматься костюмом, светом, звуком, декорациями. Сочинять историю, а не делегировать ее создание другим.
Проблема в том, что никто, с кем я встречаюсь, так больше не работает. И в этом смысле мне сейчас приходится адаптироваться. В Театре Вахтангова с Юрием Николаевичем мы существовали будто в золотом загоне – репетировали на чердаке спектакли «Пер Гюнт», «Король Лир», «Идиот». В таком в комфортном режиме я прожил четыре года. И сейчас приходится выныривать.
Я контактирую с новыми командами, новыми режиссерами. В МХТ мы выпустили «Голод», есть перспектива участия еще в одном спектакле. В Театре Наций месяц назад вышел спектакль Максима Соколова «Мой брат умер» по неосуществленному сценарию Алексея Балабанова, также я принял приглашение сыграть там в постановке «Отцы и дети» по Тургеневу. Ее будет репетировать Семён Серзин. Это петербургская компания людей, которую я давно знаю, чей язык мне близок.
«Король Лир» – единственный спектакль Юрия Бутусова в Москве с вашим участием – идет на сцене Театра Вахтангова. Вы играете там Эдмонда, внебрачного сына Глостера. Чего в вашем герое больше: боли или бесчувствия?
Спектакль меняется. Когда он только вышел, для меня это была история об отсутствии родительской любви и невозможности простить за это. А сейчас… скорее, это рефлексия на тему того, что такое вообще для меня – фигура отца. Это не только мой папа, но и Юрий Бутусов. Наверное, так.
Вы уже упоминали фильм «Крецул» – спортивную драму Александры Лихачевой об Олеге Крецуле, параолимпийце, молдавском дзюдоисте. В роли Крецула снялся ваш однокурсник Никита Волков, а вы сыграли Виталия Глигора, тренера и друга главного героя. Встречались с вашими прототипами?
Да, мы две недели вместе кутили в Кишиневе.
А как надо играть, когда герои фильма – не исторические персонажи, а реальные? Стараться быть внешне похожими? Или важно передать суть личности?
Это и есть тот спектр вопросов, с которым столкнулись мы с Никитой. Олег и Виталий – молодые, веселые ребята. В итоге мы подошли к вопросу интуитивно по-разному. Никита – через прямое физическое наблюдение за Олегом Крецулом, который ослеп, и это породило определенную психофизику тела. Плюс Никита отлично «снял» его мимику и голос. А я, несмотря на то что специально для съемок набрал 12 кг мышечной массы, никак не мог «считать» своего героя, он постоянно будто мерцал. Когда я пытался копировать Виталия, это выглядело натужно и по-плохому театрально. Поэтому решил, что буду идти от своей природы. Тем более, что я понимал предлагаемые обстоятельства, сам вырос в спортивной среде, так как мой отец профессионально занимался самбо. Интересно было участвовать в истории, мир которой тебе хорошо знаком.
Беседовала Александра Машукова
Следующие показы спектакля «Голод» на Малой сцене МХТ – 6, 13 апреля
Генеральный спонсор МХТ имени А.П. Чехова – Банк ВТБ
Фото: Александра Торгушникова