Виталий Коваленко: 60 тысяч — это и есть «моя косточка»
Актер Виталий Коваленко сыграл множество знаковых ролей — от Хлестакова до Наполеона и Горбачева. В интервью «Снобу» он рассказывает о новом спектакле «Торговцы резиной» в МТЮЗе, особенностях драматургии Ханоха Левина и своих поисках в театре. А еще о том, почему деньги становятся не просто наследством, а «косточкой», которую невозможно отпустить, как играть любовь на сцене, чтобы зритель в нее поверил, и как меняется восприятие театра с годами.
Виталий, вы не первый раз работаете с Петром Шерешевским, в прошлом сезоне на сцене Театра Наций состоялась премьера «Бориса Годунова», где вы играете Афанасия Пушкина. На мой взгляд, формат новой постановки сильно отличается от предыдущих работ Шерешевского, и пьеса тоже несколько не вписывается в привычный для этого режиссера сценический материал.
Я, наоборот, считаю, что «Торговцы резиной» как раз его материал. К тому же, Петр уже обращался к творчеству Ханоха Левина — пару лет назад поставил пьесу «Крум» в Камерном театре Малыщицкого. Левин, на мой взгляд, — такой израильский Чехов. Если отвлечься от спектакля и просто прочитать текст пьесы, то я вам скажу, что там прекрасный слог, важнейшие темы, в которые заложены чуть ли не вселенские смыслы.
Вы уже были знакомы с творчеством Ханоха Левина?
Когда я работал в Александринском театре, в 2017 году французский режиссер Жан Беллорини поставил у нас пьесу «Крум». Крума я, собственно, и играл. Это был такой франко-русский проект. Мы показывали спектакль и во Франции, гастроли длились месяц. В репертуаре Александринки он был достаточно долго.
А вот с пьесой «Торговцы резиной» не был знаком. Но я о ней слышал. Когда-то в Театре «На Литейном» она шла под названием «Потерянные в звездах». Я, к сожалению, не видел той постановки, но это был легендарный спектакль, обладатель двух «Золотых масок», с прекрасными питерскими артистами. Поставил его Григорий Дитятковский.
В пьесе персонаж Спроль (Игорь Верник) пытается на протяжении десятилетий продать наследство отца — десять тысяч пачек презервативов. Сами презервативы, конечно, своего рода метафора. Никому не нужные мелочи, которые мы зачем-то храним всю жизнь. А как вы это понимаете? Что они означают?
В более точном переводе пьеса называется, кажется, «Продавцы резин». Что означают эти «резины»? Багаж, наследство, оставленное нашими предками. Собственно, к самому человеку это не имеет никакого отношения, ничего о нем не говорит, никак его не формирует. А дает ему некую «нагрузку», определяет его жизненные обстоятельства, даже восприятие жизни. Ему передается некий генетический код — наследство от родственников. И это наследство он никак не может использовать и продать. Как в прямом, так и в переносном смыслах. Это изначально утопия и очень трагическое обстоятельство его жизни. Рюкзак, груз, который он вынужден нести за спиной.
А какой «рюкзак» у вашего персонажа Иоханана Цингербая?
60 тысяч в банке, с которыми Иоханан не в силах расстаться. Их нельзя потратить, на них нельзя ничего купить — квартиру, скажем — и их никому нельзя отдать. Эти деньги — память о маме, поэтому для моего героя они священны. Использовать их стало бы для Иоханана предательством светлой памяти о матери. Чего нельзя сказать о Спроле, который, наоборот, жаждет избавиться от своего наследства.
И все-таки ваш персонаж, в отличие от двух других, показался мне наиболее трогательным и несчастным. Он действительно борется с собой, пытается ради любви к аптекарше Беле пойти на самый отчаянный для него шаг — отдать ей эти 60 тысяч.
К сожалению, он не способен на счастье и не верит в него. Не способен мыслить и существовать отдельно от этих денег. К тому же, он боится, что никому не нужен. А если и нужен, то только «он + 60 тысяч».
И даже во втором акте, когда герои состарились на 30 лет? Меня поразила сцена, когда Иоханан фактически вручает Беле эти деньги, а потом так унизительно вымаливает их обратно…
Отдав их, он совершил ошибку. Иоханан в какой-то момент говорит: «Что вы сердитесь, что во мне нет милосердия? Сердитесь, что я не умею давать, пусть дают те, у кого есть. У меня ничего нет, мне нечего давать. А если даже и есть, то почему я должен давать?» И еще есть у него очень важные слова про отношение к счастью, отношение к чувствам, любви, слова о самом сокровенном, что может сделать нас счастливыми, а значит долговечными. Он говорит, что люди сходятся и расстаются. И когда пути их расходятся, и человек возвращается в свой угол, где он сидит в одиночестве, что он делает в этом углу? Сосет свою косточку! 60 тысяч — это и есть «моя косточка».
По-моему, если я не ошибаюсь, во втором акте их уже больше — 120 тысяч или 150?
Не суть важно, 150 тысяч. Трагедия его в том, что это по сути тот же номинал. Инфляция. Случилась «инфляция человеческой души». На эти деньги больше презервативов не купишь. Потому что и презервативы тоже выросли в цене. Все состарились и все подорожало.
И все-таки мне кажется, что Иохахан испытывает подлинное чувство к Беле, к аптекарше.
Конечно. Это абсолютно романтический типаж.
Я бы даже сказала, что он показывает нам разные оттенки этой любви. В них есть и желание, и страх, и неуверенность, и страсть — по крайней мере, в первом акте. Вы однажды сказали, что самое сложное для вас, как артиста, сыграть любовь. Сейчас тоже было так?
Да, играть любовь для меня — одна из самых сложных задач на сцене. Потому что ненависть, страх, какие-то другие яркие проявления человеческой природы легче поддаются воплощению. А играть любовь умеют далеко не все. Можно легко сказать: «Я люблю тебя», — но никто из зрителей не поверит. Озвучить это чувство — не значить сыграть его. А можно вообще ничего не говорить, просто молчать. Я видел примеры, когда человек молчаливо сидит рядом с другим, и ты нутром чувствуешь, что между ними происходит, какая боль внутри. Задействуются какие-то «фибры», особые средства актерского существования.
Шерешевский обозначил жанр спектакля как кабаре. Хотя я не нашла нигде информации о существования такого жанра, но мы понимаем, что под этим подразумевается: увеселительное действие с использованием вставных музыкальных номеров. Доводилось ли вам раньше участвовать в таких спектаклях?
Позвольте с вами не согласиться. Я считаю, что жанр кабаре существует. Но я до этого в таких спектаклях не участвовал, хотя был опыт мюзикла — с уклоном в драму. Это было еще в Новосибирске, когда я работал в театре «Красный факел». В нашем же спектакле «Торговцы резиной» тоже очевидный уклон драму есть, как и элементы комедии дель арте. Первоначально мы вообще хотели выбелить лица, подвести глаза, стать масками. Собственно наши персонажи — это же классические Коломбина, Пьеро и Арлекин. И хотя в итоге остались только слегка припорошенные мелом костюмы, мне кажется, уклон этот сохранился. Такой нахлест. А мы стали — Красавчик, Лысый и Полина Кутепова. Что же касается жанра кабаре, то прямое обращение к зрителю, слом четвертой стены — это тоже есть в нашем в нашем спектакле.
А кто писал тексты для ваших музыкальных номеров?
Они все из пьесы. Мы просто на репетиции выбирали отдельные монологи и под них писалась музыка.
Как вам работалось с Оркестром приватного танца и композитором Ванечкой? Оркестр же не только сопровождает музыкальные номера, но фактически и озвучивает каждое движение артистов.
С Ванечкой, кстати, я уже работал. В Питере мы делали «Чайку». И потом он же писал музыку для «Бориса Годунова». Оркестр приватного танца — большие профессионалы. Мы называем Ванечку «последний великий русский композитор». Он, кажется, тоже себя так называет. А его подруга Лера Коган — великолепная пианистка. Третий участник нашего спектакля — ее сын Макар Кобельский, на барабанах, ему вообще 16 лет.
Все-таки спрошу про партнеров, Игоря Верника и Полину Кутепову. Вы с ними, наверное, уже сталкивались в театре или кино?
А вот и нет. Это наш первый совместный опыт. Они, конечно, профессионалы высшего класса, прекрасные большие артисты. Я получал большое удовольствие от взаимодействия с ними на сцене, и, надеюсь, что буду получать и дальше.
У вас богатая творческая биография. Вы служили в «Красном факеле», в Александринском театре, сейчас играете спектакли в Театре Наций и в театрах в Санкт-Петербурге.
В студенческие годы выходил на сцену Свердловского театра драмы и екатеринбургского ТЮЗа, потом почти девять лет работал в «Красном факеле», 18 лет — в Александринском театре, с 2002 по 2019 год.
Вы, кажется, переиграли уже весь мировой репертуар. Почти все исторические личности: от русских князей до Горбачева — в вашем послужном списке. Есть даже персонажи, которых вы исполняли по нескольку раз, скажем, три раза играли Наполеона в кино и три раза Хлестакова на сцене. Кого бы вам еще хотелось сыграть?
Я не знаю, может быть, уже ушло время, но я бы хотел сыграть Обломова. Еще хотел бы дядю Ваню. Привлекают Шиллер и Шекспир. Высокая трагедия. Сложная, психологически затратная, острая.
Мне вообще всегда очень важна и нужна тема. Тема моего персонажа. Без этого я не могу. С одной, стороны, я люблю короткие дистанции — эпизод. Люблю, но с годами он мне все менее и менее интересен. В эпизоде, даже если ты находишь тему, она слишком «коротка». Она может быть яркая, но на такой дистанции не разгуляешься. Она становится лишь эпиграфом к большой теме.
Вы очень много снимаетесь. Сейчас идет сериал «Аутсорс», где вы играете начальника тюрьмы, и опять возникает модная нынче тема 90-х. С чем вы связываете эту популярность?
В основном эти сериалы про 90-ые выпускает продюсерская компания «Среда», они эту нишу заполнили. Само поколение 90-х — огромная целевая аудитория, с коммерческой точки зрения именно она формирует такие высокие рейтинги. Тем, кто постарше, этот продукт мало интересен. И еще мне кажется странным и даже опасным, что в этих сериалах романтизируется то время. У сериала «Слова пацана» огромная армия поклонников — его с упоением смотрят дети, подростки, аудитория, которую никак не отключить. Это грустная сторона возникшей популярности. Но, с другой стороны, это нисколько не умаляет заслуг создателей, получается очень качественный продукт, с сильной творческой составляющей.
«Аутсорс» мне кажется очень необычным и интересным сериалом, с таким неожиданным сюжетом. Я прочитала, что в основе лежит рассказ Дениса Драгунского. А на деле оказалось, что это всего лишь одна фраза из его рассказа, которая дала толчок к написанию сценария.
Так часто бывает: важно зацепиться за мысль, которая потом развивается в полноценный сценарий. Сценарист «Аутсорса» — Анна Козлова. Она очень крутая, создает потрясающие сюжеты, придумывает классные темы и истории. Очень много пишет. И для кино, и для театра. И мне посчастливилось участвовать в написанной ею пьесе — «Последнее лето», спектакль Данила Чащина в Театре наций. Сейчас его перенесли с малой сцены на большую.
Вы сейчас не состоите ни в какой труппе, ушли из репертуарного театра, играете спектакли в Театре наций и в «Приюте комедианта» в Санкт-Петербурге.
Да, но в Питере я играю в одной единственной постановке в «Приюте комедианта» — это старый, такой семейный наш спектакль «Время и семья Конвей», режиссер Александр Баргман. Мы его когда-то давно играли, лет 15 назад, а потом решили восстановить.
Как вам живется без репертуарного театра?
Прекрасные. Даже не думал, что будет так хорошо. Но… В прошлом я был фанатом репертуарного театра. Всегда считал, что театр — это дом. Стены грели, плюс любимые коллеги. А потом, лет в 45, разочаровался немного. Это, наверное, мой рубеж какой-то.
Вы почувствовали свободу?
Да, потому что в репертуарном театре ты все же находишься в некотором подчинении. Плюс большая ответственность. Зависимость от коллег. Хотя и сейчас это в моей жизни остается, по сути просто по-другому оформлены бумаги. И это в каком-то смысле прекрасно. Но я стал немного эгоистически смотреть на жизнь, хочется самому за себя решать. Это внутренний такой вопрос. Он лежит в другой плоскости. В диалоге с самим собой.
Список режиссеров, с которыми вы работали, впечатляет: Фокин, Могучий, Люпа, Коршуновас, Жолдак, Кулябин, Бутусов, Шерешевский, Козлов. Всех и не перечислить. Есть в современном театральном мире еще кто-то, кто вам интересен?
Я фанат Антона Федорова. Я многое у него видел: новосибирский «Котлован», «Ревизора» в театре «Около», «Мадам Бовари», «Где ты был так долго, чувак?». Нового «Дон Кихота» еще не видел. Надеюсь, посмотрю в ближайшее время.
Беседовала Дарья Андреева
