По внешней бровке не обгонять
35 лет назад в прокат вышла скромная на вид лента киностудии детских и юношеских фильмов имени Горького «Инспектор ГАИ». Поставил ее по сценарию Александра Бородянского Эльдор Уразбаев. В центральных ролях выступили Сергей Никоненко, Никита Михалков и Олег Ефремов. Это, между прочим, редчайший случай, когда ревизия аутентичных советских ценностей выполнена ответственно и чистыми руками, — не грех поучиться тем, кто давно демонтированной властью рабочих и крестьян недоволен по сию пору.
Может показаться, «Инспектор ГАИ» — рассказ о том, как старший лейтенант милиции Петр Сергеевич Зыкин (Сергей Никоненко) поставил на место директора станции техобслуживания Валентина Павловича Трунова (Никита Михалков). О том, как честный человек, верный служебному долгу, заставил задуматься об истинных ценностях рвача и фирмача. Удивительно, но Зыкина 35 лет опознают в качестве примера для подражания и носителя нравственных ценностей. Попробуем показать, что для подобных выводов нет никаких оснований.
Сценарист Александр Бородянский — мастер внешне простых, но внятных конструкций, где убедительно прописанный быт так надежно заземляет изящно замаскированное исследование душевных омутов «нашего современника», что конструкции эти представляются невнимательному зрителю всего-то нравоучительными комедиями. Такова, например, первая же его работа в кино — шедевр Георгия Данелии «Афоня». Вот и в «Инспекторе ГАИ» Бородянский выбирает в заглавные герои человека из народа: что называется, без закидонов и фанаберий. Просто в «Афоне» статус «водопроводчик», клеймо «пролетарий» ориентировали зрителя с первого кадра, а в «Инспекторе...» мистифицируют погоны. Люди эти по определению настроены на дисциплину, порядок, ответственность, а в пределе — на подвиг. И когда Зыкин вступает в непримиримую борьбу за «социалистическую законность», поначалу представляется, что он воплощает нравственный идеал. А на деле-то Зыкин проблемен и даже кошмарен.
Бородянский тонко и остроумно сводит его внутреннюю жизнь к неукоснительному следованию инструкции: Зыкин — человек-автомат. Хуже того, даже когда инструкция исчерпана, он все одно не поспевает перестраиваться, дабы хоть как-то соответствовать изменившимся жизненным обстоятельствам. Характерен следующий эпизод: сразу после очередной мотогонки, в которой наш принципиальный старший лейтенант без особого успеха участвовал в качестве спортсмена-любителя, тренер требует от него смены тактики, дескать, неизменно практикуемый Зыкиным обгон по внешней бровке успеха не приносит и потому пора переходить к обгону по бровке внутренней. Даже юноша-пэтэушник демонстрирует здесь эрудированность с компетентностью: «Вираж по внешней бровке как тактический прием вычеркнут из арсенала мирового спидвея! Читали пятый номер «За рулем»?» Зыкин, однако, плевал на новые веяния. Зыкин не сдается и перестраиваться не собирается. Вот она, оборотная сторона его «принципиальности». Даже родной племянник ему пеняет: «Гибкости тактической у тебя нет». Итак, по своему психическому строю главный герой — человек, не уважающий изменчивое течение жизни.
Здесь очень важно различать сознательную принципиальность, которая действительно на вес золота во все времена, и агрессивную упертость на базе небольшого кругозора, как у Зыкина. Авторы скупо, но выразительно раскрывают сущность гаишника. У 27-летнего мужчины ни жены, ни детей. В служебной инструкции процесс знакомства и ритуал флирта не прописаны, а предприимчивости у старшего лейтенанта — ноль. На него, рыжего, спортивного и внешне боевого, кладет глаз школьная учительница племянника Екатерина Ивановна (Марина Левтова). В отсутствии родителей мальчика она принимается без всякого повода вызывать старшего лейтенанта в школу, тем самым провоцируя его на активные действия. Зыкин настолько эмоционально не развит и занят исполнением инструкции, что явные знаки внимания со стороны застенчивой женщины не воспринимает. А когда не без помощи сестриного мужа (Юрий Кузьменков) догадывается о готовности учительницы к сближению, то туповато впивается губами в губы по существу «закадрившей» его Кати.
После близости Катя старается сагитировать Зыкина поехать в Таллин, однако же глаз его не больно-то загорается. Осознавая собственную ограниченность, Зыкин, набрав в библиотеке книжек, силится читать и развиваться. Буквально скрючившись под весом фолиантов, он вызывает усмешку недоброжелателей, но внутренний рост не становится для него приоритетным процессом. Фильм краткий и лаконичный, тем большая нагрузка легла на Сергея Никоненко, который умело доигрывает там, где убедительной драматургии недостаточно. Его Зыкин — тот самый низовой «трудящийся», которому Советская власть действительно дала все и даже много больше. Лояльности хоть отбавляй, зато никакой внутренней свободы. Валентин Павлович Трунов, новый директор автосервиса, появляется в жизни Зыкина ровно в тот момент, когда невидимый миру и даже самому Зыкину внутренний конфликт достигает апогея. Базовый прием Бородянского и мастеровит, и художественно плодотворен: Трунов есть вытесненная на глубину, в подсознание Зыкина свобода без берегов, которую простак запретил себе, в сущности, продав душу за гарантированный комфорт и жизнь по уставу.
Манера Михалкова в этой картине сильно отличается от привычной зрителю. Артист совсем убирает эмоциональный градус, он сдержан, сосредоточен и демонстративно спокоен. Его персонаж срывается в эмоцию единственный раз, когда на пикнике гвоздит местных начальничков нелицеприятными выражениями. Очевидно, срыв спровоцирован Зыкиным, который устроил незадолго до этого истерику, многократно продырявив штрафной талон опять грубо оскорбившего ее величество инструкцию Трунова. Зыкин словно инфицировал ранее всегда невозмутимого антагониста истерикой — это зримо, убедительно и сильно. Истерика — признак несвободы, а Трунов, какие бы социальные принципы ни декларировал, олицетворяет в фильме именно ее. Вот эту красивую метафору следовало бы продумать и осознать тем зрителям, которые упрощают сложную картину до формулы «бессребреник против жлоба».
Возможно, этот фильм есть наилучшая в нашем массовом искусстве работа с фигурой низового человека, которому реально принадлежала власть в стране на протяжении семи десятилетий. Следуя инструкции, этот человек способен был совершить беспримерный подвиг: в искренности устремлений Зыкина и в его бескорыстных порывах сомневаться не приходится. Однако там, где инструкция заканчивалась или двусмысленно трактовалась, подобный социально-психологический тип был способен на роковые ошибки. В частности, механизм силовых крайностей, насилия и террора, которыми принято попрекать советский режим, становится понятен, если вникнуть в механику мышления Зыкина. Крайне любопытен и важен еще один, мастерски утопленный Бородянским и Уразбаевым в быт эпизод: безусловно сочувствующий Зыкину начальник отделения Федор Антонович Гринько (Олег Ефремов) вспоминает служебный случай из 1955-го. Тогда потерялся четырехлетний мальчик, и молодой участковый Гринько объявил по радиоточке нечто вроде всеобщей мобилизации. Наутро перед отделением милиции собралась толпа, которая коллективным образом быстренько нашла ребенка живым и здоровым. Случилась беда — бросили клич, а заодно рабочие места, и благополучно решили проблему. «А чего я эту историю вспомнил?! — удивляется Федор Антонович. — А, тогда тоже лето было грибное...» Но ведь не поэтому рассказал. Возмущенно среагировал на явление нового типа сознания, на внезапное доминирование индивидуалиста и, по собственному выражению Гринько, «фирмача» Трунова, а память услужливо подтащила прежнюю общинную «идиллию». Зыкин и Гринько своего рода «заединщики». Что характерно, сидят у разбитого корыта, то бишь у будки постового милиционера, превратившейся в покосившуюся халупу, и мечтают о равенстве. В отделении никто полгода не удосужился снять новогоднюю стенгазету. А Трунов, быстрый, модный, легкий и ловкий, в одночасье превративший плохо работавший автосервис в образцовую мастерскую, виноват у них в разрушении общины.
«Инспектор ГАИ» — еще и хитроумный тест. Зритель, который любит однозначно трактующие жизнь инструкции, предпочтет не замечать механистичность поведения Зыкина, обвинив в самодовольстве героя Михалкова и не желая признавать факта, что Трунов есть вывернутый наизнанку Зыкин, бессознательная греза добровольно отдавшего себя в рабство мертвой схеме, но тайно мечтающего о вседозволенности гаишника.
«Дело в том, что я такой. Другим быть не могу и не буду!» — объясняет Зыкин свое поведение Трунову в финальном эпизоде. Отказавшийся сколько-нибудь меняться, Зыкин лишил стремительно гоняющего по шоссе и столь же быстро развивающегося начальника автосервиса последнего интереса к своей персоне. Что уж говорить о сочувствии. «Господи, сколько же у тебя в жизни разочарований-то еще впереди!» — бросает Трунов при их последней встрече, а потом, выполнив вроде бы законное требование инспектора, покорно и разочарованно бредет по шоссе на своих двоих. Не за горами времена, когда Трунов пересядет на, так или иначе, заработанный «Мерседес», а Зыкин в режиме своей настойчивой принципиальности примется, уличая оппонента в воровстве, агрессивно ностальгировать по временам, когда жизнь была невыносимо прекрасна. Уже на новом историческом этапе упуская шанс повзрослеть, превратившись из обвинительного механизма во внимательного человека, опознающего мир в качестве полигона для непрерывных, а при этом санкционированных свыше изменений.