Александр Блок в Большом драматическом театре

26 апреля 1919 года Александр Блок вступил в должность председателя режиссерского управления Большого драматического театра.

Фактически Блок занял кресло художественного руководителя, занимался подбором репертуара, объяснял актерам пьесы, присутствовал на репетициях… Блок пришел в БДТ со своими представлениями о революционном театре, настаивал на театре как искусстве синтетическом, включающем и музыку, и танец, – но прежде всего поэтическом:

«Недавно еще в России не только публика, но и критика не обращала никакого внимания на читку стихов со сцены; теперь уже не то: если публика продолжает пребывать в невинности по части слуха к поэзии и даже музыкальные люди оказываются иногда нечувствительны к стихам, то даже среди ученых, не только среди поэтов, начинают придавать самостоятельное значение стиху, производить наблюдения над его жизнью. В частности, романтики, с которыми нам придется иметь дело, знали цену стихам, и певучие потоки слов служили для них могучим средством воздействия, часто сообщали совершенно новое содержание тем мыслям, которые в эти стихи заключены».

Годом раньше, в начале 1918-го, поэт был выбран председателем репертуарной секции Театрального отдела.

«Он просматривал бесчисленное количество драм, за долгие годы накопившихся в библиотеке Александрийского театра, составлял списки пьес для народных театров, добросовестно читал рукописи театральных произведений новых и в большинстве случаев бездарных сочинителей, посещал драматические театры и непрерывно «заседал», – пишет в своей работе «Александр Блок» русский критик и литературовед Константин Мочульский. – С увлечением отдавался он этой изнурительной работе, писал длинные статьи, произносил речи, делал доклады, публиковал воззвания. Он верил, что ТЕО (Театральный отдел Наркомпроса) произведет настоящую театральную революцию в России, что новое правительство поддержит его грандиозные планы. (…) Поэт проектировал образование кадров инструкторов для сельских театров, создание огромного нового репертуара. Все эти планы остались на бумаге – у ТЕО не было ни средств, ни ответственных работников. Самоотверженная, напряженная работа «председателя» пропала даром. Догадавшись, наконец, что «труды секции» – пустое и бесплодное прожектерство, Блок в феврале 1919 года уходит из ТЕО».

26 апреля 1919 года, по настоянию жены Горького, Марии Андреевой, Александр Блок берет на себя обязанности председателя в режиссерском управлении Большого драматического театра.

«Режиссер А. Н. Лаврентьев, управляющий театром Гришин, талантливые актеры Ю. М. Юрьев, Н. Ф. Монахов и В. В. Максимов, декораторы А. Н. Бенуа и Щуко работают с вдохновением; они окружают поэта любовью и вниманием, и первое время он с увлечением отдается своей новой деятельности: ведет заседания, читает пьесы, пишет статьи, сочиняет речи, – отмечает Константин Васильевич Мочульский. – В статье «Большой драматический театр в будущем сезоне» («Жизнь искусства», 7 мая 1919 г.) Блок говорит о «великой сокровищнице старого классического и романтического искусства», утверждает, что Большой театр должен быть театром «высокой драмы, высокой трагедии и высокой комедии» (…) и в заключение пишет: «Мы должны быть ритмичными и верными музыке, потому что великая задача сегодняшнего дня – напоить и пронизать жизнь музыкой, сделать ее ритмической, спаянной, острой». Автор «Балаганчика» и «Незнакомки» вступает на путь строгого классицизма».

Соображения его относительно репертуара изложены ясно:

«Репертуар государственных театров должен быть классическим; я думаю, что эту тенденцию надо навязывать, надо проводить упрямо и неуклонно, невзирая ни на какие критики, ни на какие неудачи, которые сразу начнут преследовать на этом пути, – и на это закрывать глаза не нужно. Я хотел бы, чтобы мы сказали наконец решительно, что мы требуем Шекспира и Гёте, Софокла и Мольера, великих слез и великого смеха – не в гомеопатических дозах, а в настоящих (…) Государственные театры обязаны держаться лучшего, что есть в классическом репертуаре».

В «Речи актерам» Блок говорит о репертуаре на ближайший сезон. В планах – семь новых постановок: «Отелло» Шекспира, «Разбойники» Шиллера, «Эрнани» Гюго, «Материнское благословение» Дюмануара и Деннери, «Рваный плащ» Сем-Бенелли, «Дантон» Левберги, «Царевич Алексей» Мережковского.

«Громадный мир искусства» больше каждого из нас, – пишет Блок, – он больше и Шиллера, и Шекспира, он – стихия. И возвратить частицу этого мира слепой стихии – толпе, той, которая его когда-то и произвела на свет, – вот величайшая задача, вот ответственнейшее и благороднейшее дело мастера сцены».

Перед каждой новой постановкой поэт собирал актеров и разъяснял им ее смысл. Сохранились его речи: «К постановке пьесы «Рваный плащ»; «Тайный смысл трагедии «Отелло»:

«Сочинил эту пьесу («Рваный плащ» – С. И.) наш современник, итальянец, который был когда-то рабочим. Сем Бенелли – такое у него имя – сын рано умершего бедного ремесленника, родился около Флоренции в 1877 году. С четырнадцати лет ему пришлось содержать свою семью тяжелым трудом. (…) Он такой же писатель из народа, как Максим Горький у нас».

«Этот старый Шекспир не только подражает жизни, не только воспроизводит действительность, но как-то преображает жизнь, показывает, что она, черная, бессмысленная, проклятая, проникнута каким-то тайным смыслом».

Кроме того, он сочинял «Речи для чтения красноармейцам перед представлениями».

Блок призывает не бояться «новой публики», которая придет на смену приказчикам из Гостиного двора и модным портнихам:

«Матрос и проститутка были, есть и будут неразрывной классической парой, вроде Арлекина и Коломбины (…); и если смотреть на это как на великое зло только, то жизни никогда не поймешь, никогда прямо и честно в ее лицо, всегда полузаплеванное, полупрекрасное, не посмотришь».

Работа поэта в БДТ оплачивалась скромным жалованьем: сыром, маслом и мукой.

По словам Константина Мочульского, «вмешательство Марии Андреевой во все мелочи режиссуры, ее деспотические замашки и причуды отравляли Блоку жизнь». Тем не менее поэт продолжает работать в Большом. Он дает отзыв «О пяти пьесах 1920 года», выделенных на конкурсе Московского театрального отдела, произносит «Речь на юбилее Большого драматического театра», пишет заметку «О Мережковском» по поводу постановки «Царевича Алексея» и по окончании сезона 1919-1920 года обращается к актерам с речью, в которой благодарит их за самоотверженную работу и поздравляет с «несомненными достижениями» – постановками «Дон-Карлоса», «Отелло» и «Царевича Алексея».

Евгений Замятин в своих воспоминаниях пишет:

«Летом 1920 года мне пришлось вместе с Блоком работать над текстом и постановкой «Лира» в Большом драматическом театре. Помню: на репетициях – темный, гулкий, как губка вбирающий все звуки зал. За режиссерским столиком перед рампой или в первом ряду кресел – справа от меня медальный профиль Блока. На сцене – один и тот же выход в пятый, в шестой раз подряд, в пятый и в шестой раз падают, убивают. И я вижу, как нетерпеливо Блок поводит головой – будто мешает ему воротник – от каждого неверного слова и жеста на сцене. Кончится чей-нибудь выход – по лесенке слева через рампу перелезает темная фигура и к Блоку:

– Ну как, Александр Александрович, ничего?
Было впечатление: темный, пустой зал полон для них одним зрителем – Александром Александровичем. Его тихих и медленных слов слушались самые строптивые.

– Александр Александрович – наша совесть, – сказал мне однажды, кажется, режиссер Лаврентьев. И ту же фразу – как утвержденную формулу – я слышал потом в театре не раз.

Последние – обстановочные и костюмные – репетиции кончались часа в два, в три ночи. Блок всегда сидел до конца, и чем позже, тем, кажется, больше оживал он, больше говорил, ночная птица.

– Не утомляет вас это? – спросил я.

Ответ:

– Нет. Театр, кулисы, вот такой темный зал – я люблю, я ведь очень театральный человек».

1921 год начинается трагической записью в «Дневнике» о разгроме Шахматовской усадьбы.

Чувство бесконечной усталости овладевает Блоком. Из последних сил по постреволюционному Петрограду путешествует он пешком на Моховую – во «Всемирную литературу» и заседает в Большом театре.

Одно из последних выступлений Блока в БДТ состоялось 22 января 1921 года, на юбилее – двадцать пять лет сценического служения – актера Николая Монахова, которого он любил особенно, при упоминании которого, по воспоминаниям Чуковского, буквально светился. Монахов Блока ответно боготворил и к советам его прислушивался.

«Театр – это нежное чудовище, которое берет всего человека, если он призван, грубо выкидывает его, если он не призван, – говорил Блок. – Оно в своих нежных лапах и баюкает, и треплет человека, и надо иметь воистину призвание, воистину любовь к театру, чтобы не устать от его нежной грубости. (…) Мы горячо желаем вам, артисту и мастеру, еще и еще много раз рисовать перед рампой ваши всегда четкие образы, ваши тонкие узоры; воспламенять сердца и тем смягчать их ожесточенность; помогать современным людям не оступаться на их трудных путях».

«Условия творчества, в которых мы сейчас находимся, таковы: мы стоим у самых вершин, у истоков творчества, мы с нашими слабыми силами пытаемся усваивать и передавать толпе мысли и чувства великих, – писал Блок. –  Мы находимся в довольно разреженной атмосфере, в горном воздухе, где дышать временами трудно, ибо мы имеем дело с Шекспиром и Шиллером; они волею судьбы, волею эпохи составили базу нашего театра; если отнять у нас их, то рухнет и все наше дело, и надо будет начинать новое дело на новых основаниях, на другой базе. Если мы будем служить с той же верностью и так же в меру своих сил тем титанам мысли и чувства, которым мы служим, мы никогда не раскаемся в этом как художники».

И еще:

«Несчастен тот, кто не обладает фантазией, тот, кто все происходящее воспринимает однобоко, вяло, безысходно; жизнь заключается в постоянном качании маятника; пусть наше время бросает и треплет этот маятник с каким угодно широким размахом, пускай мы впадаем иногда в самое мрачное отчаянье, только пускай качается маятник, пусть он даст нам взлететь иногда из бездны отчаяния на вершину радости».

Блок заболел в марте 1921 года, но, как считает Корней Чуковский, умирать он начал гораздо раньше, еще в 1918-м:

«День за днем умирал великий поэт в полном расцвете своего дарования, и, что бы он ни делал, куда бы ни шел, он всегда ощущал себя мертвым. (…) Он умер сейчас же после написания «Двенадцати» и «Скифов», потому что именно тогда с ним случилось такое, что, в сущности, равносильно смерти. Он онемел и оглох. То есть он слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух и тот серафический голос, которыми обладал он один, покинули его навсегда. Все для него вдруг стало беззвучно, как в могиле. (…) Самое страшное было то, что в этой тишине перестал он творить. (…) То есть он писал, и писал много, но уже не стихи, а протоколы, казенные бумаги, заказанные статьи. (…) Еще в 1918 году, в ноябре, когда он служил в Театральном Отделе, он говорил мне, что теперь у него нет ничего, даже снов:

– Всю жизнь видел отличные сны, а теперь нет снов. Либо не снится ничего, либо снится служба: телефоны, протоколы, заседания». (цитируется по книге Корней Чуковский «Критические рассказы. Александр Блок как человек и поэт». Москва, издательство «Правда», 1990 год).

7 августа 1921 года Блока не стало. Его работа в БДТ продолжалась два года.

«Большому Драматическому Театру выпала на долю честь завершить театральный путь Блока, – пишет теоретик театра, драматург Николай Волков в работе «Александр Блок и театр» (М., 1926 г.). –  Ему же пришлось выполнить последний долг перед покойным поэтом. (…) Большой Драматический Театр взял на себя украшение казенного гроба, присланного покойному, его обили глазетом и кисеей».

Сергей Ишков.

Фото bdt.spb.ru 

Сообщение Александр Блок в Большом драматическом театре появились сначала на Московская правда.