Моё завещание. Глава 17 - Комсомол
Это я в "комсомольском" возрасте.
Данной главой я завершаю первый раздел "Семья и школа". Мой следующий раздел я решил назвать "Мои университеты". Но не буду забегать вперед.
К теме школы тесно примыкает тема комсомола, как, впрочем, и других молодежных советских организаций.
В КПСС я так и не вступил. Потому что не приглашали, не попадал я в квоту и разнарядку. А мог бы и попасть. И тогда вступил бы. Врать не буду. Для нормальной работы и зарплаты членство в партии было очень полезно. Собственно говоря, только ради этого в нее и вступали, и называть все миллионы членов КПСС "коммунистами" глупо и бессмысленно.
Но и в октябрятах, и в пионерах, и в комсомольцах мне побывать пришлось. Деваться было некуда.
Как повяжешь галстук
В пионеры у нас в 39-й спецшколе принимали всех скопом, и для меня это было, как перейти из второго класса в третий, а из третьего в четвертый, естественный банальный процесс.
Решительно не помню, откуда взялся красный галстук, вручали его в школе или мы сами покупали в магазине. Завязывать его я умел, но это было очень просто, а вот "взрослые" галстуки так завязывать и не научился.
Что еще? Помню, однажды, одеваясь после урока физкультуры, я сделал вид, будто подтираю пионерским галстуком афедрон.
Просто так, из чистого хулиганства, никаких "протестных" настроений у меня быть не могло в столь раннем возрасте, а хулиганом я был отменным вплоть до 9 класса, все поля моего дневника были исписаны замечаниями, в том числе очень смешными типа "бросался железными шариками в девочек", меня регулярно за болтовню и плохое поведение выгоняли из класса.
Вот и с галстуком похулиганил. Нарывался на крупные неприятности, мог случиться скандал, с вызовом мамы в школу и серьезной трёпкой за "идеологическую диверсию", надругательство над символом... ну сами понимаете.
Но никаких последствий не было. Учителя не видели мою дурацкую выходку, а одноклассники, которые видели, никому не рассказали. Стукачества и стукачей у нас в классе не водилось.
Это, конечно, хорошо, но теперь я понимаю, что уши мне следовало надрать. Хрен с ним, с галстуком, я его не воспринимал как какую-то "святыню", просто красная тряпка, которую зачем-то положено носить, однако это было просто глупо и неприлично.
Метаморфоза
С комсомолом вышло иначе. Над комсомольским билетом я не издевался. Напротив, членство в ВЛКСМ старался использовать себе на пользу.
В комсомол наш класс, как и в пионеры, механически приняли скопом, в два приема. Я попал во второй поток, не в 14, а в 15 лет, так как не был отличником, вёл себя плохо и частенько хулиганил.
Зато в 9 классе я резко исправился. Занялся "общественной работой" - было тогда такое понятие. Даже умудрился стать "отличником ленинского зачета", и мне лично прикреплял на грудь полуторный комсомольский значок и жал руку первый секретарь Краснопресненского райкома ВЛКСМ Павел Гусев. Тот самый, который теперь владеет и возглавляет газету "Московский комсомолец", она же МК, где нажил миллиарды, всплывшие при бракоразводном процессе, и Гусеву нынче нищеброды завидуют.
Почему я преобразился? Приближался аттестат зрелости, и мне нужна была отличная оценка за поведение.
Увеличенный значок с Лукичом я получил за "общественную работу". Работа эта была идеологически безупречной с точки зрения нынешних антикоммунистов. Кстати, забавно, что к тому времени завучем по воспитательной и внеклассной работе стала та самая Эльза Филипповна Ларина, моя первая учительница. И наши взаимоотношения кардинально переменились.
Она пригласила в школу самодеятельного режиссера, студента Щукинского училища, тот обнаружил во мне актерские и чтецкие способности, и я играл "главные роли" в его постановках. Даже Гамлета по-английски, правда, в отрывках - монолог To be or not to be, сцену с Офелией и с Гертрудой, в которой я убивал Полония за занавеской.
У меня были очень симпатичные партнерши из класса на год младше, они меня вдохновляли, одной - Гертруде - я должен был под конец целовать руку. Этот режиссерский ход мне особенно нравился.
Однако играл я плохо. Произношение у меня было и есть хреновое. Правда, какой-то прогрессивный негр, приглашенный на школьный вечер, очень меня хвалил. Думаю, что он делал это из вежливости.
По-русски получалось намного лучше. Эльза Филипповна не отличалась большим умом, поэтому пригласила режиссера "с гнильцой", вдобавок с неблагонадежными именем-отчеством-фамилией Давид Петрович Кантур (не КантОр!). Куда он потом делся, не знаю. Будучи театроведом, я с его творчеством не сталкивался.
Почему "с гнильцой"? Давид Петрович рассказывал антисоветские анекдоты и протаскивал даже в школьных постановках нездоровые аллюзии. И в композиции про декабристов, и по Братской ГЭС Евгения Евтушенко, и даже по стихам Есенина. Всюду я солировал, читал монолог Стеньки Разина, стихотворение Маяковского "Памяти Есенина" (до сих пор помню наизусть), много чего еще.
Школе эти постановки шли в плюс, и я из хулиганов и плохих учеников превратился в гордость, даже своего рода местную знаменитость. Композицией по стихам Есенина прониклась местная шпана (еще бы!), пришедшая на вечер поприставать к нашим девочкам (после вечера были танцы, эдакая протодискотека).
Потом, когда представители шпаны встречали меня на улице, они меня узнавали, не вели себя агрессивно, а, наоборот, жали руку и хвалили. Вот так искусство смягчает самые суровые сердца.
Поведение я свое исправил, но аттестат у меня все получился со средним баллом 4. Подкачали физика с математикой. В этом во многом виноваты учителя, о которых я рассказывал в предыдущей главе.
Любовь, комсомол и бабло
Чуть-чуть забегу вперед.
В институте я тоже занялся "общественной работой", хотя и без всякого удовольствия, но жизнь заставляла. Я стал членом факультетского бюро комсомола, где "курировал" примерно то же самое, в чем преуспел в школе - организацией вечеров, композиций и капустников, в которых обычно исполнял центральную роль.
В ГИТИСе, как вы понимаете, учились актеры и режиссеры, но мы, театроведы, однажды умудрились выиграть у них конкурс капустников, при моем немаловажном участии.
"Общественной работой" я занялся с конкретной целью. За это давали повышенную стипендию. То есть надо было еще сдавать экзамены на все пятерки, да это мне было нетрудно. Только с историей КПСС дважды облажался, опустился до четверки.
Как выразилась тогда моя антисоветская мама, оценку мне снизили "за интонацию". Но это чепуха. Я всегда правильно интонировал, просто плохо учил этот предмет. Больно уж он был тупой, а еще тупее был преподаватель.
Но об институтских преподавателях - потом.
В какой-то момент я чуть было не взлетел на ступеньку выше - меня хотели сделать секретарем комсомольской организации всей аспирантуры и членом комитета комсомола ГИТИСа, да тут мне пришлось уйти в армию. Не срослось.
Ну а по возвращении из армии в аспирантуру мне пришлось выполнить свою последнюю "общественную работу" - поехать бригадиром на "картошку".
Я очень не хотел, сопротивлялся, кричал, что это дурацкая потеря времени, за что получил замечание от заведующей кафедрой: дескать, нельзя так говорить. Но я все равно повторял этот крамольный тезис, и очень сердился.
Потом мне пообещали за бригадирство заплатить, и я поехал. Там, в основном, пил. Время было уже горбачевское, антиалкогольное, на весь ближайший город Волоколамск оставили то ли один, то ли два винных магазина, перед которым круглосуточно струилась бесконечная очередь. Но наш старший бригадир, видный комсомольский деятель институтского масштаба, вступил в интимную связь с продавщицей этого магазина, и проблема утряслась. Я тоже не забывал о гедонизме. Девочки в ГИТИСе были хорошие.
В конце концов мне заплатили, но намного меньше, чем обещали. Средства попилили преподаватели рангом повыше, я-то был только аспирантом.
Вышел я из ВЛКСМ в 1986 году досрочно. По сугубо шкурной причине. Пока не поступил на работу, я платил символические взносы, копейку или две, не помню. А в "Известиях" ("Неделя" была приложением, отдельной комсомольской организации не имела) выяснилось, что надо платить с зарплаты целый рубль. Мне стало жалко, и я просто не встал на учет в райкоме.
Каторга-light
И под конец два слова про "картошку".
Сейчас, когда я вспоминаю те дни, на ум приходит некая юношеская романтика, девочки, танцы-шманцы-обжиманцы в деревенском клубе, но по сути дела это была каторга-light.
Вот только решительно непонятно, в наказание за что нас на эту каторгу обрекали и заставляли вместо нормальной учебы убирать мерзлую картошку, которая все равно потом шла в лучшем случае на самогон...
Но про картошку подробнее - в следующем разделе.
И еще раз мой комсомольский билет. Почему он сохранился - не знаю. Но я в принципе стараюсь не выбрасывать такие "сувениры"
Отсюда
И профсоюзный билет рядом. Ни в каком профсоюзе, тем более в Союзе журналистов не состою, да никогда не состоял, так как тоже жалко было платить взносы
Необязательные мемуары